Мэттью Сайед — британский журналист, писатель и колумнист The Sunday Times, бывший спортсмен и один из последовательных защитников критического мышления и свободы слова в британской прессе. Его тексты — всегда личные и точные — редко бывают комфортными для чтения. 4 октября он опубликовал колонку под названием I asked a simple question at a pro‑Palestine protest and it turned ugly («Я задал простой вопрос на пропалестинском митинге, и начался какой‑то ужас»): репортаж из центра Лондона, с Трафальгарской площади, где прошел очередной пропалестинский митинг. То, что началось как журналистский эксперимент, стало столкновением с ненавистью, которую трудно было назвать иначе как антисемитизмом.

Сайед описывает сцену: солнечный день, сердце британской столицы, страна, которая гордится своей «толерантностью, законом и взаимным уважением». На нижнем ярусе площади — несколько сотен демонстрантов с плакатами Palestine Action — организации, признанной в Великобритании террористической. Журналист подходит к группе женщин лет пятидесяти, смуглых британок с доброжелательными лицами. Одна узнаёт его: «Вы тот самый журналист, Мэттью Сайед». Он кивает и спокойно спрашивает: «Кто, по‑вашему, несет ответственность за происходящее в Газе? Считаете ли вы, что ХАМАС хотя бы отчасти виновен?»

Он подчеркивает: это был единственный вопрос. Он не говорил о том, что устав ХАМАСа призывает убивать евреев, не упоминал об иранском финансировании или об обещании повторять 7 октября «снова и снова». Он просто спросил, несет ли организация долю ответственности. Но лица собеседниц мгновенно изменились.

«Убирайся! Ты действуешь недобросовестно! Fuck you! Ты отвратителен!»

Они кричат всё громче.

«Ты расист! Ты не журналист! Тебя следует бойкотировать!»

Толпа вокруг начинает подхватывать: «Хорошо сказано, сестра!»

Кто‑то хлопает. Молодая женщина подходит и говорит: «Я видела, как ты весь день провоцируешь людей». — «Я просто спросил, несет ли ХАМАС ответственность. Разве это провокационно?» — «Ты хочешь проблем — и получишь их».

Сайед рассказывает, что за день он поговорил примерно с двумя десятками участников митинга. Из них только двое — «включая одного замечательного парня из северного Лондона» — разговаривали спокойно. Остальные «были движимы яростной, непримиримой ненавистью к евреям». Он слышал теории заговора, рассказы о «постановке 7 октября», о том, что «Манчестер — это возмездие за еврейское зло». Толпа, пишет он, чувствовала себя «освобожденной»: рядом с единомышленниками можно вслух говорить то, что обычно сказать стыдно.

И контраст был разительным: внешне акция выглядела якобы мирной, люди держали флаги, садились на землю при арестах и требовали, чтобы их несли четыре полицейских. Но за этим «фасадом» скрывалась агрессия. Когда офицеры попытались задержать пожилого демонстранта, толпа закричала: «Позор! Позор полиции!» Сайед спросил: «Но ведь они исполняют закон, утвержденный демократическим правительством?» Ответом было: «Fuck democracy! Fuck policy!» Площадная брань в адрес демократии и полиции (англ.).

Он отмечает, что почти никто не захотел называть свое имя. «Муса из Лондона», «Ахмед из Оксфорда», «Джулия и Иэн» — все, что ему удалось услышать. Остальные предпочли «изливать ненависть анонимно». Многие были ярко выраженными левыми активистами.

«Я едва не расплакался, — пишет Сайед, — когда 22‑летняя девушка с изящным акцентом начала читать мне лекцию о “колониальном угнетении” и “интерсекциональности”. Я спросил, что она думает о положении женщин в Газе. Ее лицо стало пустым: “Откуда ты знаешь, что их угнетают?” — “Из отчета Amnesty International”. Она замялась, но быстро нашлась: “Я не читала об этом, зато читала о еврейской оккупации и геноциде”».

Для Сайеда этот момент стал символом нового фанатизма — невежества, возведенного в убеждение. Он спрашивал людей на митинге о предложении мира, инициированном Дональдом Трампом и поддержанном десятком мусульманских стран, но никто не проявил ни малейшего интереса. «Если это подписал Нетаньяху, значит, все ужасно». — «Так ведь это прекращает кровопролитие!» — «Но это не является справедливым миром».

Для них, делает вывод журналист, «никакой мир не может быть справедливым, если в нем участвует Израиль — “малый сатана” — вместе с “большим”, Америкой».

Цитируя антрополога Джозефа Хенриха из Гарварда («идеология не только ослепляет, она связывает»), Сайед пишет: именно это он увидел на Трафальгарской площади. Люди не просто ненавидят евреев — у них есть некая система, оправдывающая эту ненависть и защищающая ее от сомнений: «Это не так уж далеко от фанатизма самой группы, которую они восхваляют, — ХАМАСа».

Покидая площадь, он «чувствовал стыд и отчаяние. За страну, где открытый антисемитизм снова стал безопасным». Сайед обвиняет правительство в преступной беспечности и предупреждает: если власти не примут решительных мер, Британия увидит новые «манчестеры», а страх среди тех, кто когда‑то считал эту страну прибежищем, будет только расти.

Его колонка читается не как репортаж, а как тревожный сигнал. В самом сердце Лондона, на Трафальгарской площади, журналист задал вопрос — и услышал ответ, оказавшийся страшнее любых громких заголовков.