В декабре мы завершаем серию обзорных публикаций рижской газеты «Народная мысль» столетней давности, а также весь наш двухлетний проект, открывавшийся подробным обзором эмигрантского «Рассвета». Эти два года мы вновь и вновь возвращались к воспоминаниям о прошлом и надеждам на будущее, оптимистичное и пессимистичное причудливо переплетались. Отделенные столетней дистанцией от авторов и читателей прессы того времени, мы узнавали что-то новое о прошлом, оценивали справедливость прогнозов о будущем. Да и о самих себе, с нашими надеждами и разочарованиями, понимали вдруг нечто интересное. Но сейчас стоит подвести некоторые итоги.

Авторов-эмигрантов, естественно, чрезвычайно занимал вопрос о ситуации в России. Сами они в массе приняли решение покинуть Россию не по доброй воле, а под давлением обстоятельств, и многие искали подтверждения правоты своего решения и ожидали: вот-вот большевистский режим падет, ситуация вернется к той точке, в которой они вновь окажутся востребованы на родине. Другие, мыслящие более реалистично, понимали, что советская власть — это надолго, в обозримом будущем о возвращении думать не следует.

Но наша эмигрантская пресса еще и еврейская, и «еврейский вопрос» — уже не только в российском, но и в общемировом аспекте — занимал все более заметное место в публикациях. Не забывая о России, они все больше писали на тему «евреев в мире» — в политической и культурной жизни, экономике и войне, науке и спорте, криминальной и светской хронике. Старый знакомый русских евреев — антисемитизм — повсеместно возрождался, приобретая все новые обличия.

Одновременно находились такие политические силы и лидеры, которые отменяли старые антиеврейские уложения и демонстрировали расположение к евреям: кто-то искренне, кто-то, играя свои собственные игры. И наши авторы далеко не всегда с ходу могли разобраться в событиях, заявлениях и слухах.

Вот, например, история о голландской принцессе Юлиане, инкогнито пришедшей в синагогу. Автор заметки немедленно пересказывает самую романтичную версию: кантор редкостной красоты, романтическая влюбленность юной принцессы, скандал в королевском семействе. Как вы догадываетесь, никакого продолжения эта история не имела, а принцессе Юлиане в 1924 году было всего 15 лет. Просто любознательная девушка зашла в синагогу. Отметим, впрочем, что это свидетельствовало об определенной широте ее натуры, а сам этот факт никому в Голландии не показался возмутительным.

Четверть века спустя, когда Юлиана стала королевой, и все время своего правления вплоть до отречения в 1980 году она оставалась в Голландии всеобщей любимицей, включая граждан-евреев. Она часто «ходила в народ», неожиданно посещая разные социальные учреждения, предпочитала обычное обращение Mevrouw официальному «ваше величество», ездила на велосипеде, много занималась благотворительностью. Широта натуры пару раз едва не стоила ей престола: она слишком доверяла уфологам и шарлатанам-целителям. Но даже когда ее муж оказался вовлечен в скандал со взятками от компании «Локхид», именно симпатия голландцев к своей королеве помогла ограничиться простой отставкой принца со всех постов.

Нельзя не отметить, что снисходительность и признание за всеми прав на все, характерные для современной западной культуры и Голландии в частности, впоследствии заходили так далеко, что порождали порой особые проблемы. Принцип «толерантность как самостоятельная ценность» явил свою оборотную сторону, на которой удобно паразитировать фрикам, болтунам и всякой уголовщине, провозглашающей свои акции, включая ту, что недавно состоялась в Амстердаме, защитой угнетенных и сопротивлением засилью сионизма. Политкорректные СМИ, повествуя об инциденте, ставят «погром» и «антисемитская акция» в кавычки, чтобы читатели понимали: эти термины в ходу исключительно у евреев, которые склонны к нагромождению преувеличений, имеющих целью омрачить нашу в целом отрадную картину. Не задумываются эти СМИ, их читатели и покровители, что широту натуры следует сочетать со здравым смыслом и моральными принципами. И об этом следующий материал.

Он посвящен раввину Якову Исаевичу Мазе, который в декабре 1924 года ушел из жизни. Мы немало писали об этом замечательном человеке, но нынешний материал добавляет несколько интересных черт к его образу. В траурных воспоминаниях мы видим человека широкого кругозора, который вовлечен во всевозможные события еврейской жизни России: раввин Мазе принял палестинофильскую идею и сионизм, живо интересовался литературной ситуацией.

Именно его признали самой подходящей фигурой, чтобы свидетельствовать на процессе Бейлиса о несовместимости обвинений ни с еврейской религиозной практикой, ни с духовным миром евреев.

Раввин Мазе был маленького роста, для выступления на трибуне процесса ему пришлось подставлять скамеечку. Но его огромный авторитет и глубокие познания способствовали тому, чтобы голос еврейского народа был услышан всей Россией.

Мы видим Мазе в позиции, вроде бы позволяющей свести счеты с прокурором киевского процесса Виппером (между прочим, он родной брат историка Виппера, чьи гимназические курсы «История Древнего мира» и «История Средних веков» с успехом переиздавались в перестроечные годы). А Мазе искренне радуется, что спас Виппера от тяжелого приговора, дав показания, что убедил суд и нейтрализовал обвинительный прокурорский пафос.

Что-то мне подсказывает, что таких людей, как раввин Яков Мазе, в последующие годы становилось все меньше.

Статья под названием «Дети советской России» исполнена справедливого негодования. С цифрами в руках автор доказывает, как невыносима жизнь в России. Цифры точны и убедительны, но выводы, к которым автор подводит читателя, свидетельствуют скорее о намерении считать желаемое действительным. Тяжелая экономическая и житейская обстановка в СССР, еще не восстановившемся после Гражданской войны, представляется автору вечным проклятием. Он явно не готов признать, что динамика изменений положительная.

Да, люди вообще и дети в частности страдают, но никакое «свидетельство о бедности государству, воспитывающему такое поколение» не развернет историю вспять. Скорее, наоборот, охваченные жаждой пробуждения мировой революции и убежденностью в том, что несут счастье человечеству, люди будут особой своей заслугой считать страдания, пережитые в юные годы. Читаемая между строк убежденность автора в том, что советская Россия демонстрирует полную несостоятельность, идейную и экономическую, и потому неизбежно исчезнет, в ближайшей исторической перспективе себя не оправдала.

А статья А. Д. Марголина «Духовная жизнь» выражает позицию приятия той ситуации, в которой евреи оказались в эмиграции: мы здесь, и здесь нам строить наше будущее. Автор отмечает успехи культурного строительства, развитие литературы и театра, спорта и переводческой деятельности. Последнее свидетельствует о том, что наряду с усвоением мировой культуры особое внимание уделяется сохранению и развитию еврейской национальной словесности на идише. Перевод чужого на свой язык — это новая жизнь языка. Переводили в том числе авторов, не любивших евреев: стремление сделать достоянием еврейского разума все заметные литературные явления перевешивало остальные соображения.

Мы знаем, что произошло в последующие годы и почему уже через два десятилетия так резко уменьшилось число людей, способных читать на идише. Но с позиций того времени и той ситуации, а во многом и в исторической перспективе усилия еврейских просветителей — авторов и переводчиков, театральных и спортивных деятелей, журналистов и библиографов — представляются правильными и необходимыми.

Голландская принцесса Юлиана влюбилась в кантора

Голландская принцесса Юлиана влюбилась в кантора Большой амстердамской синагоги. Вся Голландия увлечена этой сенсационной историей, и по всей стране этот роман стал злобой дня. Газеты рассказывают следующие подробности.

Недавно принцесса Юлиана предприняла поездку по Голландии. Она ездила под чужим именем, чтобы не быть никем узнанной. Была одета чрезвычайно скромно, производя впечатление девушки из обыкновенной буржуазной семьи. Оставаясь несколько дней в Амстердаме, принцесса как-то раз в субботу, проходя мимо амстердамской синагоги, решила зайти туда, чтобы послушать еврейское богослужение. Еврейские молитвы, по-видимому, произвели на принцессу сильное впечатление, и она пробыла в синагоге довольно продолжительное время. Очарованная пением кантора, а еще более самим кантором, юная принцесса покинула синагогу в большом волнении.

Кантор амстердамской синагоги — Габриель Альвиро, человек лет тридцати, редкой красоты. Недавно он овдовел, у него остались двое детей. Принцесса до того заинтересовалась красивым кантором, что решила задержаться в Амстердаме, чтобы иметь возможность чаще бывать вблизи героя своего сердца. И действительно, каждую субботу принцесса появлялась в женском отделении на верхней галерее амстердамской синагоги, и ее соседки принимали ее за очень набожную еврейку.

Первым открыл ее инкогнито синагогальный служка. Ее лицо показалось ему очень знакомым. Размышляя над тем, где он видел эту даму, он решил, что она очень похожа на принцессу Юлиану, которую он как-то раз на одном национальном торжестве видел рядом с королевой. С тех пор он стал внимательно следить за девушкой и с каждым посещением ею синагоги все более убеждался в ее поразительном сходстве с принцессой. Все же он решил не оглашать тайны, пока окончательно не убедится в действительных мотивах ее многократных посещений синагоги.

Однажды в субботу, когда принцесса осталась в синагоге после богослужения, она заметила, что синагогальный служка внимательно следит зa ней. Принцесса решилась подойти к нему, чтобы задать ему несколько вопросов, желая убедиться, узнал ли он ее. Когда принцесса к нему подошла, он в смущении забыл о своем решении хранить тайну про себя и весьма почтительно воскликнул: «Что прикажете, ваше королевское высочество?!»

Испуганная принцесса поспешно удалилась, долгое время не показываясь в синагоге. Прошло несколько суббот, и служка был страшно огорчен, что вследствие его неосторожности принцесса перестала посещать синагогу.

В один прекрасный день рано утром перед синагогой остановилась карета, из которой вышла принцесса. Когда у ворот синагоги появился служка, принцесса сообщила ему, что ей нужно поговорить с ним об одном очень важном деле. Он пригласил ее к себе в комнату, где принцесса, оглядываясь по всем сторонам, нет ли кого-либо из посторонних, стала подробно расспрашивать о Габриеле Альвиро. Опытный старый служка понял, что принцесса больше интересуется личностью кантора, чем его музыкальными способностями.

Как вся эта тайна сделалась достоянием гласности, до сих пор неизвестно. Во всяком случае об этой романтической истории стало известно королевскому двору, где она, естественно, вызвала большую сенсацию. Здесь старались всеми мерами повлиять на принцессу, советуя ей выкинуть всю эту дурь из головы. Но принцесса, безнадежно влюбленная в кантора, решительно заявила, что она ни в коем случае не может с ним расстаться и думает связать с ним свою жизнь, так как без него жить не может.

Голландские газеты сообщают, что королева отправилась в Амстердам, где она была принята еврейским населением в синагоге с большим ликованием. Говорят даже, что королева имела длительную беседу с кантором.

О чем королева беседовала с кантором и чем кончилась вся эта история, пока остается тайной. Известно лишь, что об этом романе принцессы Юлианы вскоре можно будет узнать все подробности.

№ 272 / с. 2

Духовная жизнь

Из 3 600 000 евреев, живущих в Североамериканских Соединенных Штатах, не менее 2 500 000 говорят на разговорном еврейском языке.

Одно из важнейших и наиболее процветающих культурных учреждений американского еврейства — это его театр, основанный лет пятьдесят назад русским иммигрантом Гольдфаденом. Гольдфаден был и драматургом, и композитором, и актером. Он писал драмы, комедии и оперетки (текст и музыку) и участвовал в представлении своих пьес в качестве актера. В России он не встретил поддержки в артистических кругах, а администрация чинила ему всякие препятствия. Разочаровавшись в возможности пробиться со своим детищем в России, он эмигрировал и после кратковременного пребывания в Румынии оказался в Соединенных Штатах.

Приезд Гольдфадена совпал с первой еврейской эмигрантской волной, вызванной погромами 1880-х годов. В Америке его идея нашла восприимчивую почву и дала пышные всходы. В настоящее время в каждом американском городе со значительным еврейским населением мы встречаем один или несколько еврейских театров. Такие театры существуют в Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии и Бостоне. Естественно, что наибольшее качественное и количественное развитие еврейское театральное дело получило в Нью-Йорке. Здесь выросли лучшие еврейские театры, как Национальный, театр Томашевского, театр Кесслера и другие.

Любопытно отметить, что еврейский театр в Америке не только воспитал множество прекрасных еврейских артистов, но и побудил ряд деятелей английской сцены специально изучить еврейский язык и перейти на его подмостки. Многие из этих неофитов еврейской сцены являются теперь на ней звездами первой величины. И обратно, ряд прославившихся еврейских артистов (как Берта Калиш, Бен-Ами, Москович и другие) перешли в английские театры и заняли там выдающееся положение.

Целый ряд еврейских писателей снабжает эти театры пьесами. Еще десять лет тому назад они выбирали свои темы исключительно из жизни евреев различных стран. Но в последнее время интерес сосредоточился преимущественно на описании американской жизни, еврейской и нееврейской.

Лучшие пьесы английского, немецкого и русского репертуара переведены на еврейский язык и играются на сцене еврейских театров. Драматические произведения Шекспира, Лессинга, Ибсена, Толстого, Чехова и Леонида Андреева постоянно ставятся на еврейской сцене.

Наряду с театром в Америке процветает и еврейская литература. Недавно вышедший объемистый каталог еврейских книг, составленный госпожой Ж. Мейерович, дает картину развития еврейской литературы за последние 20 лет. Как показывают отчеты еврейских библиотек, наибольшим спросом среди читателей пользуются до сих пор сочинения знаменитого народного юмориста Шолом-Алейхема. Издания его произведений имеют наибольший тираж; книги остальных еврейских писателей (даже таких популярных, как Перец или Шолом-Аш) печатаются в количеств не свыше 5000 экземпляров.

В последнее десятилетие все лучшие произведения величайших мировых писателей вышли в переводе на еврейский язык. Среди этих переводов отметим собрания сочинений Шекспира, Сервантеса, Мольера, Гете, Шиллера, Гейне и В. Гюго. На еврейский переведены также многие классические труды из области философии и науки (Спиноза, Дж. Ст. Милль, Дервен, Герберт Спенсер, Прудон, Маркс, Лассаль, Ницше). Говорить нечего, что еврейский читатель имеет в своем распоряжении все шедевры американской литературы, начиная от Бичер-Стоу, Купера и Эдгара Аллана По и кончая Марком Твеном и Джеком Лондоном. В последнее время список переводов обогатился новыми европейскими авторами (французами — Флобером, Дюма, Сю, Доде, 3оля, Мопассаном, Анатолем Франсом и Октавом Мирбо; скандинавцами — Бьернсоном, Ибсеном, Гамсуном; немцами — Ауэрбахом, Гауптманом, Келлерманом, Шницлером, Вассерманом; итальянцем д’Аннунцио и другими).

Разумеется, все сколько-нибудь известные русские авторы также имеются в еврейских переводах. Наибольшим распространением пользуются сочинения Толстого, Тургенева, Достоевского, Чехова и — Арцыбашева (I). Из поляков на еврейском языке можно прочесть Сенкевича, Пруса, Ожешко, Пшибышевского; из украинцев — Винниченко.

Библиотека конгресса в Вашингтоне имеет специальный еврейский отдел, в котором числится около 17 000 древнееврейских книг и около 3000 книг на идише. Во главе еврейского отдела стоит библиотекарь доктор Шапиро. Нью-йоркская публичная библиотека также имеет еврейский отдел (заведующий — доктор Блок), располагающий коллекцией в 10 000 древнееврейских и 3000 разговорно-еврейских книг.

Весьма показательной чертой еврейской жизни в Америке является деятельное участие молодежи в спортивных и атлетических состязаниях. Два еврейских боксера (Бенни Леонард и Лью Тендлер) недавно участвовали в соревновании на звание мирового чемпиона легкого веса.

Еще недавно на востоке Европы обычаи и законы препятствовали еврейскому юношеству в развитии своих физических сил. Ограничительные законы закрывали ему доступ на зеленые поля и в леса, насильственно сосредоточивая еврейство на пыльных уличках городов «черты». В связи с этим у целых поколений еврейства развилось несколько презрительное отношение к заботе о физической силе и ловкости. Еврейский юноша, увлекающийся спортом, считался чудаком и легкомысленным субъектом.

В настоящее время, к счастью, положение радикально изменилось и в Европе. Но еврейская молодежь, сопровождавшая своих отцов в Америку, еще на два десятилетия раньше пережила в данном вопросе полную метаморфозу. Она оказалась в стране, где от всех жителей ждут усиленной работы во всех областях и где все усиленно предаются физическим упражнениям. И вот уже 25 лет спустя после первой эмигрантской волны еврейские имена встречаются в отчетах о спортивных состязаниях Америки наряду с именами представителей всех других национальностей.

Всем известно блестящее развитие американской еврейской прессы. Четыре года тому назад в Нью-Йорке основано Еврейское телеграфное агентство, снабжающее новостями редакции 50 еврейских газет. Наиболее крупные газеты имеют, кроме того, собственных корреспондентов во всех столицах мира от Сан-Франциско до Москвы.

А. Д. Марголин

№ 277 / с. 5

Мазе

В пятницу в 11 часов вечера после продолжительной болезни в Москве скончался Яков Исаевич Мазе.

Мысль никак не может примириться с этим печальным телеграфным сообщением. Не хочется верить, что навсегда закрылись эти мудрые, горящие глаза, что навсегда сомкнулись уста пламенного проповедника правды и добра, что мертвой и неподвижной лежит в гробу рука, одарявшая нас блестящими по форме и содержанию образчиками литературно-публицистического творчества. Не хочется верить, что ушел от нас Яков Исаевич, что перестало биться пламенное сердце гордого еврея, пастыря, не покидавшего до последней минуты своего славного поста.

Весть о кончине Я. И. Мазе будет встречена повсюду с великой скорбью, ибо имя его дорого каждому еврею, в глухом ли местечке Восточной Европы или в Париже, Лондоне или Нью-Йорке, — каждому еврею, не забывшему той героической борьбы, которую он вел в Киеве — матери городов русских — за честь и достоинство отцов и сынов еврейских.

Если бы в деле служения еврейскому народу Я. И. ограничился одним только блестящим правозаступничеством в позорном процессе кровавого навета, то и этого было бы достаточно, чтобы поставить имя его наряду с избранными сынами нашего народа как имя человека, сочетавшего в себе огромную эрудицию в области иудаизма, блестящее красноречие выдающегося оратора, нравственную силу представителя народа с отвагой рыцаря и борца за право и правду.

Все эти качества высокоодаренной натуры доставили Я. И. Мазе то почетное место в истории еврейской общественности, которое за ним несомненно признает будущий историк.

Родившись в зажиточной патриархальной семье в Могилеве в 1860 году, Мазе впитал в себя благородные демократические традиции, любовь к меньшему брату, царившую в родном доме. Всем своим чутким, добрым сердцем с самого раннего детства возлюбил он униженных и оскорбленных своих братьев, чувствовал горе и юдоль их, и запавшие в сердце его семена любви к народу своему дали позднее пышные всходы в благородной его душе.

Студенческие годы Мазе в Москве совпали с мрачной полосой погромов 1880-х годов, когда все покрылось густой, непроницаемой тьмой. Сквозь эту непроницаемую тьму, охватившую тогда Россию, юный Мазе, томимый жаждой свободы и подавленный тяжкой долей раба, узрел выход в идеале возрождения Палестины. Мазе становится приверженцем палестинофильской идеи, учредителем двух палестинофильских кружков. В эти же годы он сотрудничает в «А-Мелиц», помещая в нем талантливые статьи, позднее учреждает общество любителей древнееврейского языка и становится уполномоченным общества вспомоществования еврейским земледельцам в Палестине и Сирии.

Рост национального сознания находит свое яркое отражение в переписке его с поэтом Л. Гордоном, высоко ценившим литературные дарования Мазе.

Окончив в 1886 году юридический факультет Московского университета, Мазе пишет работу, посвященную вопросам еврейского права.

Не поддаваясь соблазнам открывающейся перед ним блестящей карьеры, он избирает тернистый путь общественного раввина в годины чернейшей реакции, когда в Москве начался форменный погром общины при генерал-губернаторе великом князе Сергее Александровиче.

Бессменно возглавляя с того времени московскую еврейскую общину, Мазе в своем служении еврейскому обществу не ограничивался ролью наставника и пастыря. Деятельность его распространялась далеко за пределы Москвы.

Богатая эрудиция, широкое общеевропейское образование, блестящие дарования светского оратора и проповедника с амвона синагоги доставили ему славу одного из популярнейших деятелей на ниве еврейской общественности, неизменного участника еврейских организаций, съездов и конференций.

Наряду с большой работой в национальном масштабе Мазе, никогда не претендуя на роль генерала от общественности, вел заодно серую будничную работу, стоя денно и нощно на страже права, попираемого прислужниками царского режима.

Никогда не сгибая своей гордой спины перед врагами своего народа, этот бесстрашный рыцарь с пронизывающим орлиным взором, мощным словом, стальной волей никогда не опускался до жалкой роли «ходатая по еврейским делам», не раз смущая своей смелой речью сильных мира сего.

На приемах у московских сатрапов, на официальных казенных парадах, как и на «скамье подсудимых» в зале киевского суда, Мазе был подлинным поверенным и посланником своего народа.

Тяжкие годы безвременья надломили силы и этого титана духа, печальника своего народа, на закате дней обреченного на мытарства «буржуя».

Ровно год тому назад еврейский мир праздновал 30-летний юбилей общественной деятельности маститого московского раввина, согревавшего светом своих мудрых очей всех, имевших счастье близкого с ним общения. Сам он лишился зрения и страдал от сознания, что для него, поэта в душе, борца по природе, закрылся при жизни свет Б-жий.

Теперь ушел он от нас навсегда. Память о нем будет жить в сердцах наших… Словом «мир» встречал он каждого переступавшего порог его дома… Опустел дом его, где искали мира исстрадавшиеся души собратьев-евреев… Осиротела московская еврейская община…

Мир праху твоему, наставник и учитель, поборник права, справедливости и мира!

Авр. Гутман

№ 289 / с. 2

Обрывки воспоминаний

Судьба послала мне встречи и близкое общение с покойным Яковом Исаевичем, оставившим столь глубокий след в еврейской общественной жизни. Я имел счастье пользоваться гостеприимством в столь хорошо знакомом каждому еврею-москвичу доме в Успенском переулке. Никогда не прекращалось туда паломничество. Провинциальные раввины, литераторы, художники, студенты, гимназисты, ходоки из разных городов и местечек приходили сюда, кто «исповедаться», кто найти утешение в наболевших сомнениях, а кто просто взглянуть на нашего Якова Исаевича, как звала его вся Москва. Всякий, испытавший радость частого духовного общения с Я. И., никогда не забудет благодатных часов задушевных бесед в его кабинете. Здесь с многочисленных полок глядели на вас фолианты талмудических книг, мирно уживавшиеся с многочисленными томами светской науки, литературы и искусства. Громоздкий письменный стол, заваленный бумагами и письмами со всех концов мира… Беспрерывные телефонные звонки… Глубокое кресло. В нем Яков Исаевич, усаживаясь, любил рассказывать, спорить — и, расставаясь, ждешь новой встречи, нового опьянения отточенной мыслью, живым юмором и вдохновенным пафосом раввина-поэта, тонкого наблюдателя жизни, бесподобного мастера слова. Верный друг своих друзей, мало заботливый о себе и много заботливый о близких и далеких, Яков Исаевич, как никто другой, умел согревать своими богатыми воспоминаниями простой задушевной беседы. В этих сердечных беседах особенно выявлялась многогранность его богатой души. Слушая образную, почти всегда насыщенную каким-то естественным пафосом речь «яврейского митрополита», как назвал мне его однажды дворник дома в Успенском переулке, я забывал, что передо мной маститый раввин, видел перед собой большого художника с неизменно светившимися глубокой мудростью и неугасающей юностью глазами. Бывало, поднимаясь с кресла, Яков Исаевич вдруг, прерывая общую беседу, становился в артистическую позу и читал наизусть то монолог из Пушкина, то стихи из Тютчева или Фета… Помню, как-то раз, заспорив с сыном о том, кто лучше помнит Тургенева, он с блестящей художественной дикцией прочитал наизусть целый отрезок. Кончил и, как бы сам упиваясь своей победой над юным соперником, искал одобрения своему «легкомыслию» у Анны Ильинишны. Как истый художник и мыслитель, Яков Исаевич любил людей, в особенности молодежь; споры и беседы с нею он вел по диалектическому методу Сократа. Любил Я. И., чтобы его слушали. Засадит вас против себя, закурит папиросу и начнет осыпать перлами своего красноречия из своей неиссякаемой сокровищницы…

*  *  *

Нет Якова Исаевича, а образ его живой стоит передо мной во всей своей красе. Длинной вереницей проходят в памяти моей бесчисленные воспоминания о вместе проведенных днях и вечерах. Выхватывая нестройные обрывки, как любимые скромные цветы, несу их на свежую могилу…

*  *  *

Якова Исаевича я увидел впервые в 1917 году. Пришел к нему по делам начинавшего выходить тогда в Москве сионистского еженедельника «Еврейское слово».

— «Еврейское слово» в общем хоре интернациональных голосов?.. Прекрасно. Садитесь.

С тех пор и я стал паломником в Успенский переулок.

*  *  *

Лето 1919 года. Загородная подмосковная деревушка Кирилловка… Вечерние прогулки. Увлекшись беседой, забрели в ближайший лесок. Яков Исаевич сел на придорожный камень и, опираясь на палку, вспоминает ковенский съезд… На небе горит яркая звезда. Яков Исаевич взглянул вдаль и замолчал.

— А знаете, — вдруг прервал он наше неожиданное молчание, — вы говорите, они любят меня [речь шла о еврейских массах]. Если это правда, то, конечно, любят за одно: чувствуют, что и я всегда любил и люблю их… Если эта любовь дает мне право называть себя демократом, то, конечно, я демократ.

Та же Кирилловка. Я на даче у Якова Исаевича. Он чрезвычайно взволнован. Завтра его вызывают в трибунал для показаний по делу пресловутого Виппера, прокурора в процессе Бейлиса. Я. И. боится, как бы то или иное слово не оказалось лишней гирей на весах советского «правосудия». Душа его в смятении. Советуется с Анной Ильинишной, мыслит вслух, перебирает в памяти киевский процесс, придумывает, что мог бы сказать, чтобы не отяготить участи киевского прокурора. Назавтра Яков Исаевич радостно спешит оповестить, что Виппер избег тягчайшей кары, что он «отомстил» Випперу, доказав, что нам, евреям, не нужна их кровь. И в глазах его светилась великая сила еврейского духа, и радовался Яков Исаевич за Виппера.

Пришли коммунисты-контролеры жилищно-земельного отдела. Пришли уплотнить «буржуев». Двое мальчуганов, один из них — еврей, настойчиво требуют вселения в квартиру Якова Исаевича семьи какого-то «товарища». Анна Ильинишна волнуется при мысли об общей кухне — что станется с кошером! — а Яков Исаевич, усевшись в углу на стул, молчит и в упор глядит на мальчуганов. Те, переглянувшись, уходят.

— А и повезло вам, Яков Исаевич, спровадили, — замечает дворник, счастливый за квартиру «нашего» Якова Исаевича.

А он, улыбаясь, бросает шутливое замечание:

— Вольноопределяющийся кавалерийского полка Мазе, а ты что думал?

И чтобы подтвердить эффект своих слов, ищет старую фотографию, на которой он снят в форме вольноопределяющегося кавалерийского полка. Яков Исаевич часто любил напоминать о своей военной карьере. Фотографии так и не нашел и долго потом не мог успокоиться, что «тот» был бесстыднее «фони», смутившегося пред лицом «еврейского митрополита».

*  *  *

Холодный осенний вечер. Закутавшись в плед, Яков Исаевич греется у печурки. Жалобно стучится ветер в окошко. На столе шумит самовар, добрейшая Анна Ильинишна разливает чай. Яков Исаевич читает отрывки из своих мемуаров, которые он решил во что бы то ни стало скорее написать. Кончив чтение, уводит меня в кабинет и торжественно заявляет:

— Вчера был Бялик, сказал: «Хорошо». Что скажете вы?

И в этой почти детской радости Якова Исаевича мне открылась душа поэта, мечтающего на склоне лет выявить свой художественный дар. То была радость художественного творчества, мастерство которого, когда выйдут мемуары, поразит читателей…

Октябрь 1921 года… Пришел проститься с Яковом Исаевичем. Он весь осунулся, хвор, не хочет слушать о загранице. Сегодня у него были ходоки, кажется из Витебска или Минска; председатель совдепа собирается реквизировать большую синагогу под казармы для красноармейцев; целый день Яков Исаевич суетился, кое-чего добился, с горечью говорил о «товарищах», но в голосе его уловил я в тот вечер предчувствие, что она близка. И только мысль о мемуарах, которые он должен закончить, бодрила Якова Исаевича.

В поздний час мы простились.

— Передайте там привет от Мазе…

Авр. Гутман

№ 290 / с. 5

Последние дни Я. И. Мазе и его погребение

(Из частного письма)

…В последнее время Яков Исаевич чувствовал себя сравнительно неплохо: почти ежедневно выходил на 20-минутную прогулку, интересовался событиями окружающей жизни и часто думал о поездке в Палестину. В пятницу 19 декабря вечером он с сыном разговаривал о наступающей Хануке, распевали любимые ханукальные песни.

Около 10 часов сын с женой и дочь ушли на Арбат (переехали на новую квартиру), а Яков Исаевич лег спать. Через час он проснулся, сказал, что плохо себя чувствует… Анна Ильинишна вызвала врачей и сообщила на Арбат — детям.

Через несколько времени у постели были три врача, но Якова Исаевича уже не стало. Паралич сердца, которое столько перестрадало. Невыразимая скорбь близких. Лицо Якова Исаевича оставалось эпически спокойным; казалось, вот он опять что-нибудь расскажет из его многострадальной жизни…

В воскресенье его хоронили. Несмотря на отсутствие всякого извещения, к 10 часам 30 минутам синагога была переполнена, громадная толпа народа заполняла всю улицу; во время молитвы народ все прибывал.

Согласно желанию покойного, в синагоге, а также во всех тех молельнях, где Яков Исаевич обращался к народу, совершалась молитва за усопших, когда похоронная процессия приближалась: в Межевой, на Бронной, Арбатской. За гробом, который все время несли на руках, следовали, как передают (трудно на себя положиться), до 10–15 тысяч человек. Около 4 часов прибыли на Дорогомилово.

Весь порядок похорон был указан самим Яковом Исаевичем и составлен еще в августе, его точно и придерживались. Хоронили Якова Исаевича при свечах.

Ф. заявил, что, согласно воле дорогого покойника, никаких pечей не будет произнесено. Низко поклонился праху и благодарил Якова Исаевича за ту дружбу, которую он ему дарил.

Ни слов, ни ярких цветов. Все просто и глубоко торжественно. У входа на кладбище, справа от молельни, — свежая могила, скрывшая дорогого нам Якова Исаевича — такого тихого и скромного, такого видного представителя общественной массы…

№ 293 / с. 3

Дети советской России

По тому, как живется детям в государстве, можно судить о степени культурности и организованности государства.

Эта старая мудрость полностью сохраняет свою силу и в наши дни. Особенно в отношении республики советов, претендующей на то, чтобы быть республикой детей — не в пример буржуазным государствам, — в центре своего внимания поставить судьбы и интересы «малых сих».

Как же живется детям в советских республиках? Попытаемся ответить на этот вопрос в свете официальных советских данных, относящихся преимущественно к губерниям Украины с многочисленным и густым еврейским населением.

На Украине 50 процентов бездомных детей. Но и для детей, живущих в семьях, условия жизни невероятно тяжелы. 50,2 процента детей живут в темных жилищах. 8,54 процента живут в сырых квартирах, В некоторых городах дети массами живут в подвалах. В Одессе 69 процентов всех освидетельствованных детей живут в квартирах, состоящих из одной комнаты, и лишь 28 процентов счастливцев имеют квартиры из двух и более комнат. В Рыбнице (Подольской губернии) 22,5 процента семей, состоящих из четырех душ, ютятся в одной комнате. Из семей в составе более четырех душ 37 процентов живут в одной комнате. 10 процентов детей ютятся по семеро в одной комнате.

Но не только комнаты кишат детьми до отказа. Формула «один ребенок — одна кровать» тоже является лишь «благочестивым пожеланием» в советской России. Лишь 9,1 процента всех детей спят в отдельных кроватях, 67 процентов спят по двое, по трое с другими членами семей. По отдельным городам этот процент еще выше. В Одессе 79 процентов, а в Херсоне — 82 процента детей спят не одни в постели.

При этих условиях неудивительно, что здоровье советской детворы оставляет желать лучшего. Особенно свирепствует туберкулез. При нормальных условиях жизни, устанавливает медицинская статистика, лишь 4,2 процента детей страдают туберкулезом. На Украине же в настоящее время в различных губерниях процент туберкулезных детей колеблется между 3 и 13. Особенно тяжело положение еврейских детей. В среднем число туберкулезных детей среди евреев достигает 17,6 процента, в некоторых городах оно еще выше: в Тирасполе — 40 процентов обследованных детей, в Елисаветграде — свыше 50 процентов.

Конечно, правительство пытается бороться с этим ужасающим явлением детской бездомности, скученности и заболеваемости. Оно организует ряд детских домов (так называемые детдома). К концу прошлого года, по данным Наркомздрава, в детдомах было 59 736 детей. Но эти учреждения очень далеки от того, чтобы являться дворцами ребенка, как их пышно титулует услужающая советская пресса. Сам Наркомздрав вынужден признать, что в смысле материального и хозяйственного обзаведения положение детдомов самое что ни на есть печальное. Во многих пунктах не хватает кроватей и дети спят по двое и больше на одной кровати. В Екатеринославской губернии 35 процентов детей вовсе не имеют кроватей. Одеяло приходится в среднем одно на 2–3 детей. Дети живут очень скученно, в тесных и холодных помещениях. Вместо нормы в 20 кубических метров на ребенка в спальных комнатах в детдомах на Украине приходится в среднем лишь 6,4 кубического метра, а в Екатеринославской губернии всего 3,4 кубического метра. В 47,5 процента детдомов нет водопровода. В 7,8 процента нет канализации.

Не лучше обстоит дело с одеждой и с питанием. В Екатеринославской губернии лишь 30 процентов питомцев детдомов имеют теплую одежду и обувь, в Подолии — всего 10–15 процентов. Имеющиеся вещи настолько стары и изношены, что их едва ли возможно употреблять. В интернатах лишь 28 процентов детей снабжены обувью и лишь 21 процент — теплой одеждой. Питание совершенно недостаточно. Вместо нормальных 3000–3112 калорий в день дети получают лишь 1200–1900 калорий на ребенка.

Неудивительно после всего этого, что детдома сами являются источником массовых детских заболеваний. В детдомах Волынской губернии 26 процентов всех детей малокровны и с наклонностью к туберкулезу, в Одесской — 31 процент, в Подольской — 37 процентов, в Киевской — 41 процент.

Как и во всем, так и в отношении детдомов еврейское население поставлено в худшие по сравнению с другими условия. Специальных еврейских детдомов крайне мало. В Екатеринославской губернии, например, где евреи составляют 24 процента всего населения, число еврейских детдомов не превышает 5 процентов общего числа детдомов. Еврейским детям в 90 процентах случаев проходится жить в общих детдомах, где они совершенно ассимилируются.

Тяжелую картину представляет и школьное воспитание и образование. По сравнению с 1921 годом число детей в различных учреждениях социального воспитания и образования понизилось в 1922 году на 74 процента, а в 1923 году на 24 процента. Лишь около 40 процентов всех детей школьного возраста (от 4 до 15 лет) посещают школу или получают домашнее образование. В этом, 1924 году число детей в воспитательных учреждениях, правда, повысилось на 300 000 и достигло 1 650 000, но и теперь заместитель наркомпроса вынужден был заявить, что меньше половины детей на Украине имеет возможность посещать школу.

Состояние существующих школ крайне неудовлетворительное. 51,3 процента всех школьных зданий нуждается в серьезном ремонте. Учащиеся из-за недостатка места сидят очень скученно. Вместо нормальной кубатуры школьных помещений в 7,5 кубического метра на ребенка в украинских школах приходится на ребенка в среднем всего лишь 6,6 процента. А в некоторых губерниях, как в Екатеринославской, даже всего 2 кубических метра. Тяжело и положение учителей. Они получают ничтожный оклад: 15–30 рублей в месяц.

И здесь судьба еврейской детворы школьного возраста хуже, чем их нееврейских сверстников. Число еврейских школ сравнительно гораздо меньше, чем число школ других национальностей. В Екатеринославской губернии, например, 50 процентов еврейских детей обучаются в общих школах и лишь 15 процентов в еврейских школах. В результате 85 процентов еврейских детей вовсе не обучаются ни читать, ни писать по-еврейски. В Одесской губернии, где евреи в городах составляют 31,3 процента всего населения, имеется лишь 2 процента евреев-учащихся. Даже те дети, которые находятся под постоянным наблюдением еврейской благотворительности, в большинстве своем остаются безграмотными. Из 2654 обследованных детей, посещающих столовые Всемирной еврейской конференции помощи, 48,8 процента не посещают никаких школ и не получают никакого воспитания.

Жуткие цифры. Подрастающее поколение огромной страны вырастает в ужасающих гигиенических и школьных условиях. «Его грядущее иль пусто иль темно». Можно ли выдать более красноречивое свидетельство о бедности государству, воспитывающему такое поколение?

№ 294 / с. 3