Материал любезно предоставлен Tablet
Продолжение. Начало

Нечаянная оккупация

Спустя полвека после Шестидневной войны из рассекреченных тайных протоколов мы узнаем, что израильские лидеры собирались делать с арабами в Иерусалиме и на Западном берегу, как они видели переговоры с Египтом и Сирией и насколько не понимали, какую заваривают кашу, расхлебывать которую придется их потомкам.

Когда вечером 10 июня 1967 года орудия замолчали, Ближний Восток и Израиль изменились навсегда. Дискуссии, которые министры израильского правительства вели начиная с 14 июня, привели к неразрешимой ситуации, в которой мы живем сегодня. Чтение стенограмм 20 с лишним часов обсуждений, которые велись на следующей после окончания войны неделе, показывает, что эти министры жили в совершенно ином прошлом. Они придерживались идей, которые сейчас никому не покажутся самоочевидными, а вещи, которые для нас несомненны, не приходили им в голову.

Эти дебаты сегодня звучат очень странно, и не только потому, что их иврит на удивление архаичен. Израильские руководители жили между нашим временем и Первой мировой войной; они помнили Великую войну, после которой регулярное перекраивание карты привело к созданию современного Ближнего Востока. Холокост был для них таким же недавним прошлым, как для нас — президентство Клинтона, а Война за независимость — как для нас скандал с Моникой Левински. Соединенные Штаты заставили Израиль уйти с Синая в 1956 году, что выявило абсолютную бесполезность обещаний, которые Израиль получил в обмен на вывод войск. Когда Менахем Бегин обосновывал свое несогласие с решением вернуть Западный берег Иордании, ссылаясь на аннексию восточных областей Германии Польшей после Второй мировой войны, Западная Германия еще не признала этого изменения границ. Это случится только через три года, в 1970‑м.

Поэтому неудивительно, что знакомые голоса в этой записи выдвигают разные аргументы, которые иногда кажутся убедительными, а потом вдруг уходят в сторону в самых странных направлениях. Ты слушаешь и слушаешь их споры и думаешь: неужели эти люди действительно говорят о земле, которую ты каждое утро видишь у себя из окна?

*  *  *

Записанные на магнитофон дискуссии происходили между 14 и 19 июня во время пяти отдельных встреч: сначала заседания комиссии по безопасности, затем заседания подкомиссии, затем вновь комиссии по безопасности, потом другой подкомиссии и, наконец, длительного заседания комиссии в полном составе 19 июня. Стенограмму заседания 19 июня рассекретили несколько лет назад, но вплоть до настоящего момента не было известно, что это заседание было лишь одним звеном в цепочке аналогичных встреч.

Темой первой встречи 14 июня было международное положение Израиля. Будущее территорий собирались обсуждать 15 июня. В общем и целом министрам удалось — с большим трудом — придерживаться означенной повестки. Но все время всплывала тема Иерусалима — как будто министры никак не могли не касаться объекта еврейских двухтысячелетних мечтаний.

Но что делать с арабами, которые после 1948 года поселились в еврейском квартале Старого города Иерусалима? Все были согласны с тем, что арабы должны покинуть свои жилища. Самый простой план был таким: Израиль должен очистить и восстановить десятки синагог, разрушенных после Войны за независимость Иорданией, которая проводила систематические чистки среди еврейского населения Старого города. Поскольку в некоторых из разрушенных синагог теперь обитали арабы, не было никаких сомнений в том, что их надо оттуда выселить. Игаль Алон предлагал «выселить их с умом», намекая на знаменитое высказывание Леви Эшколя «с умом и бульдозерами». Кроме того, Алон подчеркивал необходимость заселить пустующие территории вокруг Старого города, построить там новые еврейские районы. Моше-Хаим Шапира, который обычно был одним из его главных оппонентов, здесь во многом согласился с Алоном:

Что касается еврейского населения Старого города. Мне трудно говорить это: вы знаете, я против того, чтобы изгонять кого бы то ни было из их домов. Но тут другое дело. Это еврейские дома и еврейская земля, все это принадлежало евреям до 1948 года, когда их оттуда выгнали, и теперь там живут арабы. Я не думаю, что мы должны их выселять, но со временем нужно дать им понять, что мы собираемся отстраиваться, что будет масштабное строительство вокруг синагог и для них самих лучше будет переехать. Нам нужно найти для них другие квартиры и переселить их из одного места в другое. Возможно, не всех сразу.

К концу заседания было принято решение воссоединить Иерусалим и разработать план по выселению арабов из еврейского квартала Старого города в другие дома в Иерусалиме или его окрестностях. Еще до начала дебатов о территориях будущее Иерусалима было решено.

Позже на той же неделе Эшколь попросил Менахема Бегина отчитаться о работе подкомиссии, которая разрабатывала законопроект об аннексии Иерусалима:

Бегин: Мы попросили, чтобы нам начертили карту объединенного города. Получилась такая красивая карта! И Старый город прямо по центру!

Пинхас Сапир: Это центр мира.

Эшколь: Пуп земли.

В 10 часов утра 15 июня подкомиссия из пяти министров собралась, чтобы подготовить директивный документ. Эшколь, которому всегда плохо удавалось вести собрания, предпринял тщетную попытку задать жесткие временные рамки заседания:

Эшколь: Мы хотим быть прагматиками и быстро достичь результатов. Давайте начнем с обсуждения Голанских высот.

Алон: Я думаю, каждый из нас должен изложить свою позицию за десять минут. Начать может Даян или Эвен.

Эшколь: Это потеря времени, ведь каждая территория сопряжена с разным набором проблем. Давайте начнем с Голанских высот, потому что мы особенно сердиты на сирийцев. Мы не собираемся заселять эти земли, так что давайте скажем [американскому президенту Линдону] Джонсону: «Смотрите, мы хотим прочного мира, чтобы сирийцы не покушались больше на наши источники воды и чтобы была 20–25‑километровая демилитаризованная зона».

И тут Абба Эвен пустился в рассуждения о том, каковы позиции СССР и США. Эшколь вновь попытался добиться своего:

Нам нужно быть лаконичнее, если мы хотим представить комиссии по безопасности проект документа сегодня вечером, а затем, возможно, провести его через кабинет министров в полном составе. Но я понимаю, что каждый из вас хочет высказать свое мнение. Пусть будет так.

Бегин начал первым, и его позиция по Синаю и Голанам не может не удивлять: он был за то, чтобы отдать их целиком в обмен на мир. Из всех министров 1967 года лишь Бегину было суждено стать премьер‑министром. Когда он стал им в 1977 году, израильтяне, равно как и весь мир, думали, что он бескомпромиссный политик, сторонник жесткого курса, и во многих отношениях он таковым и был. И когда в 1978 году он отдал весь Синай за мир с Египтом, многие из нас были поражены. Если бы мы могли тогда прочесть эти сверхсекретные стенограммы, мы бы знали, что такой была его позиция с самого начала.

Большинство министров разделяли мнение Бегина по поводу Синая и Голанских высот. Спорили в основном о том, что делать с Газой, Западным берегом и сотнями тысяч палестинских беженцев, которые покинули свои дома еще в 1948 году и с тех пор иорданское и египетское правительства держали их в лагерях, преимущественно в той же Газе. Бегин десять минут рассуждал о будущем «западной земли Израиля» (то есть восточной части Палестины, ставшей Иорданским королевством, которую англичане в 1923 году отсекли от подмандатной Палестины и отдали своим союзникам — оставшимся без трона Хашимитам).

Я использую латинское выражение: patria res sacra extra commercium [родиной не торгуют]. Я вижу опасность в том, чтобы говорить только об Иерусалиме: «да» будет означать «нет». Я думаю, у нас есть веские доводы морального порядка. Иордания напала на нас: сначала мобилизовала войска и отдала их египетскому командованию, а затем стала нас обстреливать, хотя мы дважды просили ее воздержаться от вооруженных действий. Действия агрессора важно учитывать при выработке линии самозащиты. Кто такой король Хуссейн, чтобы претендовать на эту землю? Иордания незаконно аннексировала ее в 1949 году после захватнической войны. И что мы могли бы отдать? Не Иерусалим, не Хеврон и не Вифлеем. Остается Треугольник [ныне забытый термин, обозначающий северный участок Западного берега], откуда иорданская артиллерия обстреливала Тель‑Авив. То же самое относится к Газе: у Египта нет никаких законных оснований претендовать на эту землю.

Если мы выразим готовность делить то, что было подмандатной Палестиной, мы столкнемся с требованиями согласиться на палестинское государство, а потом они захотят себе Лидду, Рамаллу и Яффу. Мы должны объяснить, что мы исходим из принципа right is might [английский в оригинале; сила на стороне правого], в то время как арабы — из принципа might is right [право на стороне сильного], и мир поймет нас.

Что нам следует сделать? Нельзя всему населению дать израильское гражданство. Даже в Америке получение гражданства занимает пять лет, а арабов на Западном берегу 19 лет приучали нас ненавидеть. Мы дадим им вид на жительство на следующие семь лет, так что они не будут голосовать на ближайших трех выборах, а за это время мы привлечем в страну больше еврейских иммигрантов и повысим нашу рождаемость. Через семь лет мы спросим этих арабов, кто из них хочет получить израильское гражданство, а кто — переехать куда‑нибудь в другое место. Даже если большинство из них пожелают стать гражданами, мы сможем жить с арабским меньшинством, как мы жили до сих пор. Кроме того, нам нужен какой‑то экономический союз с Иорданией. Нам есть что предложить, и, возможно, нам удастся создать быстро развивающуюся экономику, что будет выгодно обеим сторонам. Что касается беженцев Газы, нам нужно их переместить; возможно, мы можем поселить их вокруг Эль‑Ариша [на северном Синае], как предлагалось сионистскому движению [в начале ХХ века].

Алон, тоже сторонник жесткой линии, рассматривал ситуацию по аналогии с ситуацией 1948 года, когда, будучи молодым генералом, он наблюдал, как итоги войны получают международное признание:

Территории, которые являются частью Земли Израиля, заселены множеством арабов, в то время как египетские и сирийские земли, которые мы захватили в этой войне, по большей части пусты. Было бы гораздо проще, если бы было наоборот.

Власть Хашимитов нестабильна, и нам не следует рассматривать возможность передачи контроля над какой‑либо частью Земли Израиля кому‑либо, кроме местных арабов.

Первое, что нам нужно сделать, это начать грандиозный гуманитарный проект по расселению беженцев Газы, которых примерно 350 тысяч, и ни у кого из них нет гражданских прав. Давайте приложим все усилия к строительству домов для первых 50 тысяч из них, наверно, на северном Синае. Это изменит динамику ситуации.

Территорию к югу от Иерусалима мы должны аннексировать прямо сейчас — по политическим причинам и из соображений безопасности. Эта территория должна быть частью Израиля. Что касается арабов в Треугольнике. Я думаю, их должно быть порядка 800 тысяч. Я не предлагаю создавать там суверенное палестинское государство, но я полагаю, что, незначительно изменив границу, мы должны устроить там арабскую автономию, привязанную к Израилю на 50–99 лет. Я бы отделил их от Иордании путем аннексии Иорданской долины. Там почти нет арабов, и мы могли бы устроить там еврейские поселения. Мы дадим этой автономии свободный доступ к порту Хайфы. Кто знает? Может быть, кто‑то из них эмигрирует в страны Персидского залива или в Европу.

Моше Даян согласился с Алоном и Бегином в том, что восточная граница Израиля должна проходить по Иордану, но их видение судьбы арабского населения было иным:

Нам нужно незамедлительно найти местных арабов на Западном берегу, с которыми мы могли бы работать. Надо создать совет их представителей, который будет сотрудничать с нами. Там будут мэры, там будет администрация, будет совет представителей, и они будут сотрудничать с нашей военной администрацией, и посмотрим, что получится. Мы поможем им материально, и надо надеяться, что они согласятся сотрудничать, по крайней мере какое‑то время. Что касается расселения 50 тысяч арабов из Газы — это займет годы. Я не думаю, что мы должны сейчас загадывать так далеко. Почем знать, вдруг лидеры арабских стран скоро сменятся. В конце концов, они только что с треском проиграли войну.

Эвен соглашался на мир с Египтом и Сирией в обмен на Синай и Голанские высоты. Он признал, что не видит четкой программы действий на Западном берегу и в Газе:

У нас есть пример Родезии, где часть граждан имеет право голоса, а часть не имеет. Возможно, лучше всего — создать какую‑то административную единицу, позволить населению голосовать и организовать себе собственную автономию. Проблема в том, что они, вероятно, захотят присоединиться к какой‑либо из арабских стран — к Иордании или даже Ираку…

Яаков Герцог: А если к Израилю?

Эвен: Это было бы замечательно! Но пока что я предлагаю достичь временной договоренности, по которой они получают автономию, а мы контролируем безопасность. Может быть, они получат право голоса в ООН; посмотрим, как ситуация будет развиваться. Кто знает, возможно, Хуссейн захочет вести с нами переговоры, даже зная, что мы не уступим ему Иерусалим. Посмотрим, как пойдет дело.

*  *  *

Несколько часов спустя комиссия по безопасности вновь собралась на пятичасовое заседание, и Эшколь стал зачитывать ей резюме утреннего заседания. В начале он заметил, что «это по большей части досужие домыслы [потому что здесь мы говорим сами с собой]. Но важно то, что мы стремимся к миру; мы стали воевать с тем, чтобы добиться прочных мирных договоренностей». По‑видимому, во всей этой серии заседаний Эшколь видел необходимое упражнение в самообмане — то, что позволило бы Аббе Эвену сказать американцам, что, если они усадят арабов за стол переговоров, Израиль будет вести переговоры.

И на последующих трех заседаниях министры продолжали говорить.

Пинхас Сапир, министр финансов: Если мы добавим себе миллион арабских граждан, это будет взрывоопасно, это изменит политическую карту. Мы также не можем жить с двумя разными населениями: еврейским — с высоким уровнем жизни и арабским — с низким. <…> Можно выиграть войну и остаться в состоянии постоянного конфликта, которое еще хуже войны. Я не против того, чтобы отправить беженцев в Ирак или Сирию. Я думаю, это вполне естественно, если часть из них поселится там, только если не прямо у нашей границы. Мы не можем рассчитывать на то, что они поселятся в Египте, где уже наблюдается демографический взрыв. Кто‑то упоминал Австралию и Канаду. <…> Перед войной чувствовалась острая международная обеспокоенность ситуацией на Ближнем Востоке. Некоторые боялись, что евреев опять будут уничтожать, но большинство опасались новой мировой войны. Они видят в этом регионе место, где может вспыхнуть конфликт мирового масштаба. <…> Может быть, весь мир и должен решать эту проблему.

Эшколь: Мир не решает проблемы.

Сапир: Но мир боится третьей мировой войны. <…> Мне кажется, тут все сложно устроено.

Йосеф Бург был тогда младшим министром; ему суждено было оставаться в израильской политике на протяжении последующих тридцати лет, бóльшую часть из них — в роли лидера Национально‑религиозной партии, которая будет тесно связана с поселенческим движением. Но в 1967 году он еще не звучал как поселенец:

Мне кажется, решение поделить Западный берег — это не решение. Я думаю, нам нужно выяснить, есть ли там какие‑то местные лидеры, с которыми мы могли бы вместе работать над созданием какого‑то самоуправления. Я не знаю, будет ли это работать, но не вижу лучшей альтернативы. Я не вижу никакого серьезного партнера, с кем стоило бы вести переговоры о мире. Может быть, стоит спросить иранцев — могут ли они найти кого‑то, с кем бы мы могли вести переговоры; если нет, получается, что мы просто разговариваем сами с собой.

Лидер партии, которая станет партией Бурга, Моше-Хаим Шапира, также отмежевался от намерения Бегина контролировать Западный берег, равно как и от плана Алона разделить его:

Мы должны заявить нашим друзьям и нашим врагам, что стремимся к прочному миру и не допустим нападений или несанкционированных проникновений на нашу территорию. Мы стремимся к миру, но при этом хотим быть уверены в том, что нас не будут ежедневно бомбить, а это означает, что Синай и Голаны должны быть демилитаризованы. Это требует некоторых изменений в линии границ — и мы обсудим это, когда придет время.

Мы должны постараться расколоть единый арабский фронт, и лучший способ сделать это — достичь соглашения с Хуссейном.

ООН обсуждает проблему беженцев. Нам нужно сказать, что мы хотим решить эту проблему, а это возможно сделать, только если арабские государства, и мы, и весь остальной мир — все будут принимать участие в ее решении. Я знаю, что вы сочтете мое мнение еретическим, но мне кажется, мы сможем интегрировать 300 тысяч арабов: 100 тысяч в Иерусалиме, 100 тысяч населения Газы и 100 тысяч беженцев из Газы. У нас уже есть 250 тысяч арабских граждан, ну так будет 550 тысяч. Где будет пролегать наша восточная граница, мы решим в зависимости от успехов переговоров с Хуссейном; лучше так, чем самим решить, что границей будет Иордан.

Зеэв Шерф согласился с тем, что нет смысла настаивать на границе по реке Иордан. Он также высказал два новых аргумента:

За всю историю Земли Израиля Иордан служил границей в течение 25 лет: в 1923–1948 годах. В библейскую эпоху евреи жили на обоих берегах реки. Что же до соображений безопасности, они не очень ясны. Армии не нужна река в качестве границы, и, поскольку мы предвидим террористические операции, она не поможет. Покуда мы контролируем враждебное население Западного берега, террористы устроят там себе базы и внешняя граница не будет иметь никакого значения.

Последнее мое соображение касается святых мест. Нам нужно осторожнее относиться к тому, что мы говорим. Мы победили арабов‑мусульман, но мы не побеждали христиан. Нам предстоят сложные переговоры с христианским миром. Заставить христианский мир смириться с тем, что евреи контролируют их святые места? Мы не настолько сильны. Нам нужно признаться самим себе, что мы должны будем отказаться в какой‑то мере от контроля над христианскими святынями. Если мы будем делать безответственные заявления, мы получим требование поставить Иерусалим под международный контроль, как в 1947 году.

Вообразите себе христианский мир как политическое целое! Конечно, он был таковым более тысячи лет, но где‑то между 1967‑м и 2017‑м в этом качестве отошел из нашего мира в мир прошлого.

Залман Аран выступал одним из последних:

Я не решался взять слово, потому что моя точка зрения очень отличается от высказанных ранее. Вы полагаете, что у нас есть время, чтобы выждать, посмотреть, что будет. Я не согласен. У нас нет времени. Вы исходите из предположения, что мы контролируем ситуацию и то, как она меняется. Я бы хотел, чтобы это оказалось правдой, но это не так. Третий ваш посыл, с которым я не согласен, состоит в том, что нам будто бы нужны территории, на которых нет евреев, но есть арабы. Что нам нужно — это мир, который гарантировал бы нашу безопасность, и листок бумаги, как мы все знаем, не даст нам никаких гарантий, он ничего не стоит. Так как же нам гарантировать себе безопасность? Мир с Египтом и Сирией нам очень важен. Газа остается в составе Израиля. На Западном берегу нам нужно держаться за территории, которые, по мнению специалистов, имеют первостепенное значение для нашей безопасности, но не претендовать ни на какие другие. Я полагаю, что решить проблему беженцев — важнейшее условие для нашей безопасности. Возможно, мы можем отчасти решить ее путем поселения беженцев на Западном берегу.

Последним выступал министр юстиции Яаков-Шимшон Шапира (не путать с Моше-Хаимом Шапирой):

Что значит самоуправление на Западном берегу, если безопасность и внешние сношения будет контролировать Израиль и при этом население не будет иметь израильского гражданства? Мир сейчас проходит через процесс деколонизации, а нас обвиняют в колониализме, и при всем этом мы рассматриваем возможность управлять территориями, населенными преимущественно арабами, оставляя безопасность и внешнюю политику в своих руках, как шейхи Персидского залива. Кто это признает? Кого мы убедим? Все скажут, что мы устроили себе колонию из Западного берега.

Тут есть только два пути. Либо мы готовы пойти на то, что эти арабы станут гражданами Израиля, а это должно произойти, если мы контролируем Западный берег или принимаем план Бегина. Мы рискуем тем, что у нас будет двунациональное государство, в котором мы в какой‑то момент станем меньшинством. Либо вы соглашаетесь на то, что большая часть Западного берега, за исключением Иерусалима и незначительных приграничных территорий, станет частью какой‑либо арабской страны. Третьего не дано.

В ходе дальнейших дебатов Эшколь вернулся к позиции Яакова-Шимшона Шапиры:

Что касается беженцев, не может так быть, что мы не можем иметь своего мнения на этот счет. Мы должны сказать, что Израиль не будет решать эту проблему в одиночку. Была война, а теперь мы хотим сесть — лицом к лицу или за большим столом — и решить эту проблему. Что же, мы не можем ничего сказать о беженцах?

Я.-Ш. Шапира: Они теперь в твоей стране. Ты несешь за них ответственность.

Эшколь: Я не понимаю, почему, когда я сказал что‑то об обмене населением, это вызвало такой гнев. <…> Когда сосуществование невозможно и народы не могут жить вместе, устраивают обмен населением. Мы приняли 100 тысяч евреев из Ирака, они должны принять 100 тысяч арабов. Они говорят на одном языке, там есть вода и есть достаточно земли. Возможно, они не согласятся, но уж по крайней мере это выглядит абсолютно легитимно.

Я.-Ш. Шапира: Нет.

Эшколь: Почему нет?

Я.-Ш. Шапира: Потому что эти арабы — коренное население этой земли, которую мы теперь контролируем. Нет никаких оснований для того, чтобы арабы, рожденные здесь, должны были переезжать в Ирак.

Точно так же, как израильский кабинет министров не предвидел блистательной военной победы в этой войне, он не предвидел и последующих десятилетий арабо‑израильских отношений. В ходе этих обсуждений на послевоенных заседаниях им не приходило в голову, что они затягивают узел, который не смогут развязать последующие поколения.

Они полагали, что дебатируемые вопросы нуждаются в срочном решении: ООН вот‑вот будет обсуждать итоги Шестидневной войны и израильскому министру иностранных дел нужны инструкции. Но, как ни странно, оказалось, что не только Израиль понимал, что навязанные в 1956 году условия мира оказались несостоятельными. Те страны, которые не хотели соблюдать свои прежние обещания в мае, в июле не стремились давать новые, поэтому они не пытались выгнать Израиль с захваченных территорий, как того отчасти ожидали израильтяне. Затем арабы поспешно отвергли мирные предложения. Неожиданно так получилось, что временные меры, которые Израиль методом тыка принял летом 1967 года, переросли в долгосрочную реальность.

Христианский мир как политическое целое исчез. Арабы на Западном берегу стали палестинцами. Сирия прекратила свое существование, а Хашимиты по‑прежнему на престоле. Палестинцы добились большего, чем автономия, но меньшего, чем суверенитет. Из военного орудия в циничных руках арабских государств они превратились в самого активного врага Израиля. Появился словарь прав человека. Размышления Алона о создании ограниченного числа поселений вылились в проект на 400 тысяч евреев. Представления, которыми тогда руководствовались политики, устарели, но условия, которые они непреднамеренно создали, по‑прежнему с нами. Прошлое — чужая страна, а это даже не прошлое. 

Breaking: Israeli Security Cabinet Secret Transcripts Part II, The Accidental Occupation