Рисуя Библию

Ирина Буланова 7 апреля 2015
Поделиться

В столичной галерее «Артефакт» на Пречистенке прошла выставка израильского художника Мордехая Липкина, погибшего в 1993 году от рук террористов и сегодня благодаря своим работам ненадолго вернувшегося в Москву.

Мордехай Липкин. Письмо (из серии «Связь времен»). 1992. Фонд памяти художника Мордехая Липкина

Мордехай Липкин. Письмо (из серии «Связь времен»). 1992. Фонд памяти художника Мордехая Липкина

Выставка невелика: около 20 вещей, только живопись на еврейские темы. Жаль, что не привезли графику — если судить по каталогу, изданному друзьями художника несколько лет назад, она превосходна. Но в любом случае о персональной выставке в Москве Мордехай (Матвей) Липкин, пожалуй, и мечтать не мог. В том числе потому, что всегда чувствовал себя именно еврейским художником — для человека его поколения (Липкин родился в 1954 году) это большая редкость.

В отличие от старшего поколения советских еврейских художников — таких как Григорий Ингер или Анатолий Каплан, — Липкин не был человеком из штетла, он был стопроцентным москвичом и в жизни, и в творчестве, и то еврейское, что есть в его картинах, родом совсем не из местечек. Это не наследие бабушки, певшей колыбельную на идише, это скорее ближневосточное, попытка передать изобразительными средствами Библию, иудейскую традицию, герои его полотен больше напоминают силуэты вавилонских рельефов.

Свой художественный язык Липкин нашел рано — он ведь и погиб 38‑летним, а еврейским художником стал еще здесь, в Москве. Об этом вспоминала на вернисаже известный искусствовед Софья Черняк, в прошлом — художественный редактор журнала «Совьетиш Геймланд», единственного в СССР периодического издания на идише: «Мотя пришел в наш журнал вместе с другом, художником Мишей Гимейном, не будучи уверенным, что мы будем печатать его работы. Потому что мы публиковали работы Шагала, Липшица, Мане‑Каца… Он пришел на разведку. Мы поговорили. Мотя мне очень понравился — был тихий, ненахальный. Потом они пришли еще раз, принесли много работ, я выбрала четыре. Это были замечательные вещи, выполненные с большим колористическим вкусом. Я в них усматриваю традицию живописного еврейского искусства, мне он немного напоминает Мане‑Каца. Что для меня в Моте было особенно ценно, это то, что в 1980‑х годах, когда было не очень удобно, не популярно заниматься еврейским искусством и многие зрелые художники не осмеливались показывать свои работы на еврейскую тему, он показывал и занимался этим. Потому что это был порыв, это была его суть…»

«Заповедь цицит», «Иерусалим», «Месяц адар», «Песнь Песней» — это все о Библии и еврейской жизни, которой автор жил сначала в Москве, а потом в селении Алон‑Швут под Иерусалимом, где Мотя Липкин, его жена Илана и их дети стали третьей русскоязычной семьей. Об этом пишет в предисловии к выставочному каталогу председатель кнессета Юлий Эдельштейн — они были близкими друзьями: «Это был человек, который постоянно стремился познать мир и поделиться знаниями — посредством своих картин».

Выставку устроил Российский еврейский конгресс совместно с Еврейским агентством («Сохнут»), и провести ее предполагалось в одном из еврейских центров, в которых теперь нет недостатка в Москве. Так бы и случилось, если бы не хозяйка галереи «Веллум» Любовь Агафонова, которая много занималась творчеством еврейских художников и здесь выступила в роли куратора. Как сказал председатель РЕК Юрий Каннер, она «забрала выставку себе».

И мы о том не пожалели.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Маккавеи, греки и истоки конфликта между эллинизмом и иудаизмом

Маккавеи не были ценителями красоты и смысл истории видели в другом. Но и для них Греция — или Яван, если воспользоваться их термином, — была, скорее, не местом, а культурой и духом, которым они противостояли. Цивилизацию они понимали по‑своему, и конфликт между эллинизмом и иудаизмом, столь плодотворный для развития западного мира, начался именно с них

Раввины считали Маккавеев слишком воинственными?

Было бы легко сказать, что раввины, будучи не воинами, а учеными, пытались свести к минимуму военный аспект победы Хасмонеев, подчеркивая вместо этого храмовое служение, ритуальное зажигание меноры в каждом еврейском доме и тонкости закона. Превратив Йеуду Молота буквально в молот, высекающий искру, от которой загорелась лавка, они, кажется, предупредили об опасностях военной силы.

Головоломное чудо Хануки

Традиция не сочла нужным сохранить детальный рассказ и жестко сократила историю Хануки. А историография не составила общепринятую версию для потомков. Так что в сознании современных евреев остались лишь смутные контуры, схематичная зарисовка, которая передается следующим поколениям в молитвах и преломляется в многовековых комментариях к Вавилонскому Талмуду. На фоне всех этих разночтений подлинное ханукальное чудо не в том, что одного кувшинчика масла хватило на восемь дней и восемь ночей. Чудо в том, что евреи хоть немножко помнят о Хануке