Ретро на раз

Борис Барабанов 29 марта 2016
Поделиться

Московский музыкант Петр Налич выпустил альбом «Утесов», вдохновленный юбилеем эстрадного классика. О том, какие глубины обнаружились во время работы над новыми версиями всеми любимых песен, Петр Налич рассказал журналу «Лехаим».

120 лет со дня рождения Леонида Осиповича Утесова. Вы знали, что в календаре за 2015 год была такая славная дата? А если даже знали, чувствовалась ли повышенная концентрация Утесова в окружающей среде? Где‑то что‑то, конечно, было — кто‑то выпустил книжки, кто‑то выступил на телевидении. Но общего воодушевления, такого, чтобы захотеть заново пересмотреть фильмы и переслушать песни, — такого не было. Просто случился один из тех юбилеев, что в лучшем случае стоят в планах, однако за пределы «культурной отчетности» не выходят.

Но был, оказывается, человек, который не просто отметился в афише утесовского года, не просто исполнил обязательную программу, но по‑настоящему и глубоко пересмотрел все, что знал об Утесове, и выдал на‑гора великолепный альбом, который так и называется — «Утесов». Этот музыкант, на первый взгляд, достаточно молод, чтобы увлекаться песнями середины прошлого века. Но, зная, насколько широка сфера его музыкальных интересов, выбору темы для альбома‑трибьюта не удивляешься.

Петр Налич всерьез взялся за альбом с песнями из репертуара Леонида Утесова именно под впечатлением от какого‑никакого, но все же юбилея. Хотя эти песни он, конечно, знал с детства. Причем, не факт, что впервые он услышал их в записи. В семье московских архитекторов Наличей Утесова нередко пели за праздничным столом. Были и пластинки Леонида Утесова, а еще — Вадима Козина, Георгия Виноградова, Петра Лещенко. Песни в жанре «городской романс» очень любила бабушка Петра Налича.

nalich1Налич — пример эстрадного артиста, которого бремя фронтмена по‑настоящему тяготит. Когда говоришь с ним, видно, что это не поза, не тщательно пригнанная маска. Ему действительно неловко от того, что он — человек узнаваемый, и что все ждут от него максимально коммерческого использования этой узнаваемости. Он никогда сам не заводит разговор о песне «Guitar», которая в 2007 году сделала его первой в стране настоящей звездой YouTube. И тем более он не относится всерьез к своему визиту в Осло, на «Евровидение» 2009 года. Имея в репертуаре довольно популярных песенок, чтобы до конца дней своих гастролировать по необъятным просторам родины, Петр Налич позволял себе большие перерывы между альбомами, причем карьеру поп‑певца, пусть и очень‑очень своеобразного, он в какой‑то момент и вовсе поставил на «hold». Вместо этого в 2013 году Петр записал альбом материала, близкого classical crossover, а затем надолго сконцентрировался на музыке для театра. И вот теперь — альбом «Утесов».

Слушать рассказы Налича о том, как он препарировал классические записи Леонида Утесова, одно удовольствие. Помимо искренней любви к этим песням, Петром, похоже, двигал настоящий исследовательский азарт.

«Я стал копаться в записях Утесова, — рассказывает Петр Налич, — и вдруг для меня стало очевидно, что он является самым ярким примером соединения американского и русского. При том, что аранжировки у него мощные, качественные, широкие, это эстрадно‑симфоническое звучание — как у всех. Парочка саксофонов, кларнет, трубы, тромбоны, струнные и ритм‑секция. Но у Утесова это выходило лучше, чем у других. В простых, казалось бы, вещах, например, в песне «Одесский порт», представляющей собой, в общем‑то, шансон, вдруг обнаруживается прекрасная, яркая, сложная аранжировка. Структура многих песен Утесова далека от привычной. Он нередко довольно далеко уходил от «попсовых» правил. У Утесова песня может вдруг — бац! — и секунд на тридцать превратиться в инструментальную композицию. Скажем, посреди песни «Сердце» — большое‑большое соло с подпевками, потом еще соло на тромбоне, потом модуляция и финал. Переслушивая Утесова, я понял, что хочу это освоить, пропустить через себя».

Чтобы добиться своей цели, Петру Наличу необходимо было найти хороших аранжировщиков, которые разобрались бы в нюансах музыки той эпохи. Ими стали Антон Гимазетдинов и Николай Рымарев. Один из них работал в джазовой традиции, с большой свободой для импровизации, другой — в более академической. Партнеры Налича «снимали» оригинальные аранжировки, слушая старые записи, на которых, мягко говоря, не все хорошо слышно. Кроме того, у Утесова и Налича голоса разной высоты. В оригинале аранжировки создавались для баритона, так что для тенора Налича в некоторых песнях пришлось поднять тональность. Для записи был собран оркестр из двадцати музыкантов. Петру Наличу повезло — в этом составе встретились инструменталисты, идеально подходящие для реализации поставленной задачи, а главное — идеально подходящие для совместного музицирования. Коллективу хватило одной репетиции, после которой музыканты сразу отправились на «Мосфильм», где за восемь часов студийного времени выдали целый альбом. Отдельно записывали только голос вокалиста и хор.

Обложка альбома Петра Налича «Утесов»

Обложка альбома Петра Налича «Утесов»

Из одиннадцати песен альбома четыре относятся к «одесскому» циклу Утесова. Петр Налич вспоминает, как впервые попал на родину Утесова, не в качестве гастролера, а просто как турист, еще в годы обучения в МАрхИ.

«Это была классная студенческая поездка, с мальчишками‑девчонками, с выпивкой. Мы снимали квартиру в историческом центре города, в типичном одесском дворике. Мы могли себе это позволить, несмотря на то, что “тучные 2000‑е“ для меня, например, были абсолютно не тучными, я каждую копейку считал. И вот мы сидим у себя на третьем этаже, мой друг, архитектор и впоследствии писатель, Артем Черников жарит омлет, я бряцаю на гитарке, а внизу, во дворе, дети играют. И они кричат нам снизу: “А вот эту спойте! А теперь вот эту!“ В конце концов, я говорю: “Может, уже вы нам что‑то споете?“ — “Сначала мы слушаем!“ Мы бродили по парку Шевченко, рисовали Оперный театр со всех сторон, нас болтало в шторме на прогулочном кораблике. А однажды поехали на маршрутке к какому‑то персонажу — осколку старорежимной Одессы. Такой сидел человек в перстнях, он сразу начал разговор с того, что “великий князь то‑то, а великая княгиня сё‑то“. По дороге к нему в маршрутке мы водителя спрашиваем: “А мы на Французский бульвар попадем?“ — “Здесь написано, что это он, давайте попробуем“».

Говоря об Одессе и ее влиянии на альбом, Петр Налич специально отмечает, что не старался подражать особому утесовскому акценту, который нередко проступал в песнях: «Я не большой любитель его местечковых красок, вот этой типичной оголосовки. Такие вещи надо дозировать. Но у Утесова ведь все это рождалось на ходу, он был тем, кто эстрадное пение в стране, собственно, изобретал. Так что — он мог себе позволить»

Работа с наследием Леонида Утесова, по словам Налича, стала для него мастер‑классом. А концерты с этой программой — экзаменом. Но несмотря на то, что альбом «Утесов» — аккуратная и своевременная ретро‑запись, Петр не собирается делать из него гастрольный аттракцион. И не только потому, что возить с собой оркестр из 20 человек — недешевое удовольствие. Просто музыкант Налич действительно не из тех, кто немедленно придумал бы на основе такой благодатной темы какой‑нибудь «Утесов‑тур». Закончив запись, он назначил всего два концерта — в Москве и в Киеве. Причем на киевский концерт еще и решил бесплатно пускать одесситов. В то, что тем все и закончится, верится с трудом. Но что вместо долгих гастролей Петр Налич предпочел бы препарировать в студии еще кого‑нибудь из своих любимцев‑крунеров, — это совершенно точно.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

The New York Times: Памяти Шалома Нагара, которому выпал жребий казнить Адольфа Эйхмана

Его назначили палачом, который должен был привести в исполнение приговор беглому нацистскому преступнику — это был единственный случай смертной казни в истории Израиля. Нагар признавался, что Эйхман, живой или мертвый, производил устрашающее впечатление. Рассказывая о казни, Нагар вспоминал Амалека — библейского врага древнего Израиля: Б-г «повелел нам уничтожить Амалека, “стереть память его из-под неба” и “не забывать”. Я выполнил обе заповеди»

Баба Женя и дедушка Семен

Всевышний действительно поскупился на силу поэтического дарования для дедушки Семена. Может быть, сознавая это, несколькими страницами и тремя годами позже, все еще студент, но уже официальный жених Гени‑Гитл Ямпольской, он перешел на столь же эмоциональную прозу: «Где любовь? Где тот бурный порыв, — писал дед, — что как горный поток... Он бежит и шумит, и, свергаясь со скал, рассказать может он, как я жил, как страдал... Он бежит... и шумит... и ревет...»

Дело в шляпе

Вплоть до конца Средневековья в искусстве большинства католических стран такие или похожие головные уборы служили главным маркером «иудейскости». Проследив их историю, мы сможем лучше понять, как на средневековом Западе конструировался образ евреев и чужаков‑иноверцев в целом