Очередной спецпроект «Лехаима» предлагает задуматься о смысле праздника Ханука вместе с авторами, задающими самые неожиданные и неординарные вопросы по теме. Еврейское наследие потому и жизнеспособно, что не боится сложных вопросов: ответы на них позволяют двигаться дальше, вновь и вновь переосмысляя наши ценности.

Материал любезно предоставлен Mosaic

Настает то время, когда мы зажигаем ханукальные свечи, крутим дрейдлы, готовим блюда, жаренные в большом количестве масла, и рассказываем детям историю о чуде в освобожденном Иерусалимском храме, когда масло, которого должно было хватить всего на один день, горело целых восемь. Отличная история, правда?

Но вернемся немного назад.

Как нередко отмечалось, источники этого повествования не очень ясны. Его нет в первой и второй Маккавейских книгах, которые раввинами исключены из состава канона, несмотря на то что они присутствуют в Септуагинте — еврейском переводе Священного Писания на древнегреческий язык — и во многих христианских библейских текстах. Главный источник этого сюжета — трактат Вавилонского Талмуда, посвященный шабату, поскольку особого трактата о Хануке там нет.

Вот как рассказано в Талмуде об этом чуде:

Когда греки ворвались в Храм, они осквернили в нем все масло. Когда же усилилась школа Хасмонеев и победила их, то они искали и нашли только один кувшин масла под печатью первосвященника, который лежал там [в хранилище]. И в нем было масло, [достаточное], лишь чтобы зажигать [Храмовую менору] только один день. И случилось чудо, и им пользовались, чтобы зажигать восемь дней.

Шабат, 21а

Исследовательница Веред Ноам в работе, посвященной истории Хануки, отмечает, что этот рассказ укладывается в жанр древнееврейской легенды, содержащей мотив национального освобождения и дарования чуда в Храме. Любопытно, однако, что в этом случае вовсе не фигурирует первосвященник, который обычно служит главным героем подобных историй. Вместо этого первосвященник здесь выступает в роли своего рода машгиах кашрут, который накладывает печать на кувшин с маслом. При этом обратите внимание на то, как описываются герои‑победители: выражение «бейт Хашмонаим» обычно переводят буквально: «дом Хасмонеев», поскольку Хасмонеи были священническим кланом, из которого вышли Матитьяу и его сын Йеуда Маккавей. Именно они возглавили мятеж против Селевкидов, а позднее основали династию, правившую независимым Израилем. Я перевожу здесь «школа Хасмонеев», потому что именно так в раввинистическом жаргоне обычно называется коллектив учеников, вроде «школы Гилеля» и соперничавшей с ней «школы Шамая», с которыми мы очень скоро здесь встретимся.

Раввины в этом трактате Талмуда ни словом не упоминают чудесную военную победу, описанную в книгах Маккавеев. Похоже, военные победы их мало интересуют. Судя по их выбору слов, можно подумать, что Хасмонеи победили Селевкидское царство в споре! Ноам характеризует эту ситуацию следующим образом: «По сути, это не рассказ о чуде, а рассказ о возобновлении храмового служения».

Многие годы некоторые раввины, а позднее и ряд исследователей утверждали, что мудрецы Талмуда были не очень высокого мнения о Хасмонеях. Почему так случилось, понять легко. Представителей этой династии сложно назвать образцом благочестия, и следующие их поколения занимались именно тем, с чем так яростно боролись мятежники, а именно эллинизацией. В итоге соперничество между наследниками Йеуды Маккавея привело к политической нестабильности, и одна из сторон обратилась за помощью к римлянам — с легко предсказуемыми последствиями. Больше того, в последние годы Хасмонеи противостояли фарисеям, которые стали предшественниками раввинистических мудрецов. Потому, рассуждают эти авторы, раввины выбросили книги Маккавеев из Танаха, лишь вскользь упомянули Хануку в древнейшем пласте Талмуда, Мишне, и сместили фокус праздника с чудесной военной победы над могущественным Селевкидским царством на кувшинчик с маслом.

Но это представление, ставшее общепринятым, не вполне соответствует действительности. Отношение раввинов к Хасмонеям было более сложным, и понять его мы можем, лишь внимательно изучив, как именно построен рассказ о масле и как он встраивается в талмудическую дискуссию.

Для этого нам сначала нужно обратиться к «Мегилат Таанит», или «Свитку поста», — древнему списку малых праздников, в которые запрещено было поститься. Там раввины вновь и почти дословно повторяют приведенное выше утверждение, связывающее праздник с маслом и повторным освящением Иерусалимского храма. Но после этого в свитке приводится альтернативное объяснение:

Какова была причина, по которой они отмечали Хануку (буквально «торжественное открытие») в течение восьми дней? Разве освящение [ханука], которое совершал Моше в пустыне, не длилось всего семь дней? <…> И также мы находим, что Шломо совершал освящение в течение всего семи дней <…> Но в дни греческих преследований школа Хасмонеев вошла в Храм, и построила алтарь, и отделала его штукатуркой, и изготовила сосуды для богослужения, и занимались они всем этим восемь дней.

В этой версии чуда нет вообще — лишь тот факт, что потребовалось восемь дней для возведения нового алтаря, создания нового семисвечника и так далее. Все это пока что очень далеко от героизма, и здесь Хасмонеи показаны как священники, а не как победители в гражданской войне против ассимиляторов, которые приходят по локоть в крови и занимаются очищением Храма.

Основная тема, которая занимает авторов этого сюжета, — необычная продолжительность праздника. В Библии Моше освящает Скинию, отмечая это семь дней, столько же дней понадобилось Шломо после освящения Первого храма. Песах и Суккот тоже длятся семь дней. Наличие дополнительного дня в Хануке — аномалия, поскольку нарушает установленные границы.

Школа Шамая пыталась нормализовать Хануку, увязав ее с одним из главных библейских праздников. Ее адепты постановили, что следует зажигать восемь свечей в первый вечер, а потом каждый вечер на одну свечу меньше — по аналогии с Суккот, когда в первый день приносили в жертву четырнадцать быков, во второй — тринадцать и так далее. Если бы мы придерживались их постановления, то в последний вечер наш праздник выглядел бы очень печально. Школа Гилеля возражала и, как обычно, одержала победу, придерживаясь принципа, что следует «повышать святость, а не понижать».

Но Талмуд, в отличие от «Мегилат Таанит», не входит сразу же в эти детали. Вместо этого посреди рассуждения о Хануке здесь оказывается отступление, посвященное гражданскому праву. В Талмуде отступления такого рода — скорее правило, чем исключение. Обращая внимание на то, где именно они появляются, можно многое узнать. И это конкретное отступление чрезвычайно важно с точки зрения того, как Талмуд рассматривает победу Хасмонеев и что именно мы празднуем.

Мы учим [из другого трактата], что если из‑под молота вылетает искра и наносит ущерб, то виноват молотобоец.

Если верблюд, груженный льном, проходит по улице и немного льна упадет в лавку и загорится от свечи лавочника и подожжет здание, то виноват владелец верблюда.

Рабби Йеуда говорит: «А что, если это ханукальная свеча?..»

(Шабат, 22а)

При чем здесь вдруг молоты? Верблюды? Лен? У этих раввинов что, вообще нет представления о Б‑жественном? Их вообще ничего, кроме денег, не волнует?

Как раз наоборот! Я бы сказал, в этих прозаических рассуждениях раввины максимально близко подходят к вопросу о сущностных характеристиках победы Хасмонеев.

Я отметил, что они называют Хасмонеев‑воителей «школой Хасмонеев»; мы не видим имени ни одного из лидеров повстанцев. По словам Ноам, «раввины дорожили победой Хасмонеев и национальной свободой, которую она породила, но упрямо отказывались видеть в военно‑политических лидерах образец для подражания. Вместо того, чтобы превозносить воина, возглавившего восстание, они предпочитают игнорировать его как личность и восхвалять анонимную победу».

Не так быстро! Все знают, что военным лидером восстания был Йеуда Маккавей, то есть Йеуда Молот — третий сын модиинского священника Матитьяу Хасмонея. Вот откуда взялся загадочный молот. А искра? Раввины имеют в виду, что Хасмонеи имели полное право очищать Храм — ведь это было делом священников. Но объявив себя царями освобожденной Иудеи, они нарушили древний принцип разделения труда между священниками, то есть сынами Аарона, и царями, то есть сынами Давида. И когда следующие поколения династии Хасмонеев стали оказывать совсем не священническое влияние на жизнь страны, эта искра вылетела из‑под молота и подожгла здание. Стоит также отметить, что здание здесь называется словом «бира», которое также можно перевести как «столица», то есть Иерусалим.

Дискуссия продолжается. Почему нельзя просто потребовать у лавочника, чтобы тот поставил свою ханукальную свечу повыше, где опасность пожара меньше? Отвечая на этот вопрос, раввины снова пытаются поставить Хануку в один ряд с другими праздниками — и снова на помощь приходит Суккот. Поскольку сукка, установленная на определенной высоте, становится некошерной, то и ханукальные свечи нельзя ставить выше предписанного уровня.

Так что крючкотворное отступление в реальности нужно, чтобы напомнить нам об опасностях, оставленных в наследство Йеудой Молотом: он основал династию, которая спровоцировала вторжение римлян, что, в свою очередь, привело к сожжению римлянами столицы — Иерусалима. Эта цепочка непредвиденных событий действует точно так же, как молот, который высекает искру, а она поджигает солому, что приводит к уничтожению в огне всего здания. Чтобы противостоять этим опасностям, раввины пытаются вернуть Хануку в границы, предначертанные для других праздников.

И тут, прежде чем вернуться к основам праздника, появляется еще одна вставка, вроде бы не связанная с текстом:

Сказал рабби Каана: рабби Натан бен Миньоми учил от имени рабби Танхума: «Почему сказано о Йосефе: “И взяли его, и бросили его в яму; а яма эта пустая, не было в ней воды”? (Берешит, 37:24)».

Разве из слов «яма эта пустая» не ясно, что в ней не было воды? Но слова «не было в ней воды» учат нас, что там не было воды, зато были змеи и скорпионы.

Из оживленного рынка мы внезапно переносимся в пустыню, где Йосеф и его братья пасут овец. Но этот пассаж вовсе не оторван по смыслу от Хануки, и дело здесь не только в том, что этот фрагмент из книги Берешит всегда выпадает в недельном разделе Торы в Хануку или накануне нее. Если можно представить себе героического Йеуду Маккавея как молот, искра от которого может поджечь целое здание, то еще легче увидеть в ревнивых Хасмонеях братьев, готовых поднять руку на Йосефа. Тут даже ничего особенно и представлять не надо: правнучатые племянники Йеуды Гиркан и Аристобул в I веке до н. э. в буквальном смысле развязали братоубийственную войну.

Было бы легко сказать, что раввины, будучи не воинами, а учеными, пытались свести к минимуму военный аспект победы Хасмонеев, подчеркивая вместо этого храмовое служение, ритуальное зажигание меноры в каждом еврейском доме и тонкости закона. Превратив Йеуду Молота буквально в молот, высекающий искру, от которой загорелась лавка, они, кажется, предупредили об опасностях военной силы. Отсюда всего один шаг до субботней проповеди в духе «Шалом Ахшав», посвященной тому, как Государство Израиль отказалось от наследия мудрецов, заменив еврейскую духовность на прославление боевого духа. Но это будет не только моральным и богословским банкротством, но и попросту ошибкой.

Почему рабби Каана говорит о воде в яме? Вода в раввинистических текстах — привычная метафора Торы. Где нет Торы, нечего пить, а значит, нет и жизни. Проблема с Хасмонеями состояла не в том, что они не были героями, а в том, что они слишком легко переступали границы. Они перепутали воинский героизм со способностью руководить общиной в светских и религиозных делах. Раввины пытаются сказать нам, что печальный конец этой династии стал следствием узурпации: братоубийственный конфликт двух претендентов на первосвященство положил конец Хасмонейскому царству и привел к возобновлению внешнего правления.

Раввины возражали не против победоносной борьбы за свободу и суверенитет, а против того, как воины повели себя в мирное время.

Не умея вести себя как следует, лидеры переступают границы, поджигают лавку от искры и заставляют братьев идти войной друг на друга. Аллюзия рабби Кааны на высохшую яму становится ключом к пониманию того, почему талмудическая литература видит в Хасмонеях малозначительных надзирателей за соблюдением кашрута, получивших награду в виде чуда с маслом, горевшим восемь дней, а не военных героев своего поколения. Они вырыли яму, не наполнив ее прохладной и животворной водой Торы. Конечно, народ Израиля не сразу погиб от жажды — ведь отсутствие Торы само по себе не является причиной смерти. Зато смерть приходит от змей и скорпионов, которые кишат в пространстве, в котором нет Торы.

Оригинальная публикация: Did the Rabbis Think the Maccabees Were Too Militaristic?