В то время как миллионы украинцев бегут от разрушений и военных действий, многие люди в Великобритании предлагают им свои дома, пишет журналистка  The Independent Мэй Булман. Более 150 тыс. британцев зарегистрировали дома и квартиры в правительственной программе размещения беженцев «Дома для Украины».

Схема эта стартовала медленно, что вызвало некоторую критику. Но выражение сочувствия и готовности помочь было огромным, и потенциальные хозяева надеются, что вскоре уже смогут предложить беженцам крышу над головой и утешение.

Среди тех, кто хочет принять у себя беженцев, есть люди, для которых этот кризис кажется особенно близким, потому что не так давно их собственные родители, бабушки и дедушки вынуждены были совершить побег, спасаясь от антисемитизма в Европе и находя убежище в Великобритании.

Речь идет о британцах, чьи предки-евреи бежали либо от погромов в конце XIX и начале XX веков, либо от нацистского режима во времена Второй мировой войны.

64-летняя Луиза Кэй из лондонского района Чизвик рассказала, что оба ее деда бежали от еврейских погромов на Украине в 1890-х годах. Они приехали в Англию, совершенно не известную им страну. Они не знали, какой прием их ждет, но в конце концов зажили здесь нормальной жизнью.

Луиза и ее покойный муж подали заявку еще в 2019 году, чтобы принять к себе сирийского беженца. Но позже, в том же году, муж заболел, поэтому их замысел не осуществился. Когда началась российская спецоперация на Украине, она вдруг подумала о своих дедах и решила, что может помочь — матери и ребенку или паре детей. 

«Сейчас я живу одна, но нередко кто-то еще проживает здесь со мною. Дом большой, и, чтобы оправдать пребывание здесь, мне просто необходимы другие люди. Я с удовольствием воспринимаю это. Могу отдать им весь верхний этаж: спальню, кухню с небольшой гостиной, туалет, а этажом ниже есть ванная комната, которой они могут пользоваться.

Я могу себе представить, как мои дедушки оказались именно в такой ситуации – в ужасе от того, что их дома сожгут, они знают, что им нужно бежать, спасать свою жизнь и защищать своих детей», – говорит она.

69-летняя Лесли Шацбергер из Йорка, дочь детей-беженцев из нацистской Вены, рассказывает, что ее отец приехал в составе «киндертранспорта» в возрасте 12 лет, в мае 1939 года. Его родители погибли в Аушвице. Мать Лесли приехала со своей семьей. Оба они  выросли в районе Манчестера, познакомились в молодежном клубе. 

«Я почувствовала, что просто не могу не принять этих людей. Меня бы не было в живых, если бы мои родители не получили здесь убежища.

У нас есть квартира в цокольном этаже с кухней и собственной ванной, так что мы могли бы принять семью. Раньше у нас там жили студенты, мы уже предлагали принять у себя сирийских беженцев. Места достаточно.

Правительство должно рассматривать эту ситуацию как возможность для людей войти в наше общество, а для нас – узнать их и помочь им. Возможно, они тоже помогут нам», – замечает она.

62-летний Джимми Штраус из лондонского района Белсайз-парк рассказывает, что его   родители родом из Германии, бежали от нацистов: отец  в 1933 году, мать — в 1939-м.  

«Я глубоко погружен в историю беженцев. Община, в которой я молюсь, — синагога на Белсайз-сквер, — основана беженцами. Великобритания очень доброжелательно отнеслась к моей семье. У меня есть место в доме, и я, как и вся моя семья, считаю, что мы обязаны помочь этим людям. Я не могу даже представить, через что они прошли.

У нас есть свободная комната с ванной — здесь могут разместиться взрослый и как минимум двое детей, а возможно и больше, в зависимости от потребностей.

Если мы сможем предоставить им крышу над головой, безопасность, тепло и еду, чтобы облегчить ту боль, через которую они прошли, то это наименьшее, что мы можем сделать», – говорит он.

61-летняя Кэтрин Ричардс из Хоува рассказывает, что ее мать бежала из Австрии в возрасте пяти лет вместе с ее бабушкой, в ​​1938 году. Им удалось добраться до Великобритании на последнем корабле, отошедшем от пристани до захвата порта немцами.

«Они оказались в Хартфордшире, не зная английского. Мать и бабушка были единственными беженцами в ​​деревне. Мать сначала сама научилась говорить по-английски, а потом научила и бабушку. Потом приехал дедушка и заявил: «Все, мы остаемся здесь».

Нынче я каждый день думаю о бабушке. Она была бы потрясена. Думаю, самое меньшее, что мы можем сейчас сделать, это открыть нашу границу для тех, кто бежит с Украины. Вся эта чушь про визы и паспорта теперь выглядит нелепо.

У меня есть место для одного человека. И я позабочусь о том, чтобы ему было тепло и удобно. Мама тоже будет в этом участвовать. Она хочет помочь – как никто другой она понимает их бедственное положение…

Моя семейная история обычно не в центре моего внимания. Но истории украинских беженцев по телевизору произвели на меня сильное впечатление… Матери и бабушке, я теперь понимаю, пришлось совершить ужасающий побег. Украинцам потом будет что рассказать о подобных историях…»