Пленка, ножницы, бумага

Гали-Дана ЗингерНекод Зингер 16 октября 2015
Поделиться

Иерусалимский международный фестиваль кукольных театров, прошедший в августе, зафиксировал и узаконил новые границы древнего искусства.

В знакомую киноманам рамку голливудской киностудии «Metro Goldwyn Mayer», ту самую, на составленном из кинопленок картуше которой значится девиз: «Ars Gratia Artis» («Искусство ради искусства»), вместо привычного льва Лео просовывается голова миловидной девушки в очках. Еще секунда — и грозный рык повергает слегка расслабившуюся публику в пароксизм почти истерического хохота.

Кадр из спектакля «Paper Cut» Яэли Расули

Кадр из спектакля «Paper Cut» Яэли Расули

Мы с вами не на кинофестивале, а на Иерусалимском международном фестивале кукольных театров, 24‑м по счету, на спектакле «Paper Cut» Яэли Расули.

По странному стечению обстоятельств тема кино занимала на нем едва ли не центральное место, совершенно вытеснив даже такое традиционное для театра кукол жанровое ответвление, как кукольный цирк. Впервые за долгие годы марионетки, петрушки и тростевые куклы не жонглировали, не ходили по канату, не летали под куполом игрушечного шапито и не скакали на заводных конях по миниатюрной арене. Вместо этого детям и взрослым показали не одну, не две и не три знакомые и не очень киноленты. Трудно сказать, в чем тут дело. Возможно, скучноватые идейно выдержанные подборки «настоящих» фильмов, постепенно превратившие местный кинофестиваль, некогда живой, в мероприятие хоть и солидное, но унылое, требовали какой‑то замены. Игра, дорогие представители широко распространившегося по миру биологического вида Homo ludens, берет свое. Ее старательно засушивают в одном углу — она весело выскакивает в другом, чтобы от души покривляться, подразнить, спародировать, поиграть в себя самое или в то, что еще недавно тоже было игрой.

И еще одна сторона той же игровой динамики: с годами все меньше представлений можно отнести к традиционным для театра кукол направлениям. Все уже привыкли, что традиционную ширму, за которой прятались кукловоды, сменил «открытый прием», и в центре внимания оказались отношения между живым актером и куклой. Сегодня же место кукол все больше занимают бытовые предметы и полуабстрактные формы и фактуры, все чаще «настоящий» человек, утомленный психологическим театром и различными «внушительными» системами, от Станиславского до Гротовского, сам оказывается куклой, все более значимое место в этом зрелище занимает производная всякого взгляда со стороны — так сказать, игра с игрой. Конечно, подобные эксперименты производились и сто, и, вероятно, даже тысячу лет назад, но в наши дни можно говорить о подлинном смещении и смешении жанров. Не случайно этот иерусалимский фестиваль зачастую именуют не «кукольным», но фестивалем «другого театра».

Итак, кино. «Paper Cut» — спектакль для взрослых, с которого мы начали рассказ, — это история о том, как кино вторгается в повседневную жизнь, позволяя секретарше из офиса примерить на себя роли Марлен Дитрих и Ингрид Бергман, преобразив свою унылую службу в историю сильных страстей, хичкоковских страхов и интригующих тайн. Яэль Расули, сочинившая, поставившая и исполняющая этот спектакль, — воспитанница иерусалимской Школы визуального театра — сегодня выступает со своими моноспектаклями по всему миру. Она прекрасно поет на трех языках, хорошо движется, свободно общается с залом. Расули работает с бумажными вырезками, коллажами, бытовыми предметами, беря на себя одновременно роли куклы и кукловода. Заслуживает внимания и второй ее спектакль на фестивале — «Враки в воздухе», абсурдно‑юмористическое представление по коротким рассказам Этгара Керета.

Кадр из спектакля «Последний трюк Жоржа Мельеса» чешского театра «Drak» («Дракон») из Градец-Кралове

Кадр из спектакля «Последний
трюк Жоржа Мельеса» чешского
театра «Drak» («Дракон»)
из Градец-Кралове

«Последний трюк Жоржа Мельеса» — спектакль чешского театра «Drak» («Дракон») из Градец‑Кралове, созданного в конце 50‑х годов прошлого века знаменитым кукольником Йозефом Крофтой. Он посвящен первому в истории кино иллюзионисту, автору «Полета на Луну», «Фауста и Маргариты», «Дьявольского кэк‑уока» и множества других фильмов, снятых на рубеже XIX–XX веков. В постановке удачно используются сюжетные ходы нескольких кинолент Мельеса, иногда фоном проходят короткие фрагменты его фильмов. Но самое интересное в технике этого необычного мультимедийного представления — это использование приемов иллюзионного «черного театра», созданного Мельесом и перенесенного им в кинематограф, а впоследствии ставшего одним из характернейших направлений в легком жанре чешской сцены.

Еще один реверанс перед золотым веком немого кино — спектакль «Клик» в постановке маленькой французской труппы классического марионеточного театра «La Compagnie Des Fourmis Dans La Lanterne» («Муравьи на фонаре»). Он сыгран изящно и несколько наивно, то есть именно так, как можно рассказать сегодняшним детям о той эпохе, когда только‑только засеменил по экрану Чарли Чаплин и когда пара мелодий в исполнении тапера заменяла множество сложных диалогов.

В совсем иной тональности выдержан спектакль «На пути в Эйн‑Харод», поставленный и исполненный Цви Сааром по одноименному роману‑антиутопии Амоса Кейнана. Создатель спектакля определяет его жанр как «кукольное кино». Зрители видят все происходящее в проекции на экран. То есть грань между театром и кино тут совершенно стирается. Материалы этой постановки — соль и бумага, из которых создаются все образы, причем каждая новая сцена возникает из руин предыдущей. Бумага — потому что герой романа, так же как и его автор, — писатель. Соль — потому что Кейнан, в середине 1980‑х вообразивший себе приход к власти еврейской военной хунты, безжалостно уничтожающей все, что было свято для поколения основателей государства и воплотилось в кибуце Эйн‑Харод, этаком аналоге райских ерофеевских Петушков, постоянно повторяет: «Мы были солью этой земли».

Бумага и ее производные, давно ставшие одним из главных материалов «другого театра», на этом фестивале захватили ведущие роли. Кроме вышеперечисленных спектаклей, бумага первенствует и в постановке израильтянки Мейтали Раз — «Человек с луны. Небесное путешествие», и в «Пнине — бумажное сердце» Жаклин Перель и Ханы Гривальд из Яффского Театра, и в целом ряде других представлений. А вот такой необычный материал как вышивки, создающиеся прямо на сцене при помощи вышивальной машинки столетней давности, — это уже безусловное открытие нынешнего фестиваля. Премьерный спектакль «Вышивальщица» Орли Вайсброд и Илит Вебер рассказывает и показывает подлинную историю жизни Брайны Вайсброд, смелой и находчивой женщины, спасающейся из оккупированной нацистами Европы и достигающей незнакомых берегов Палестины. Это история мечты о новой жизни и полных ностальгии воспоминаний о невозвратимом прошлом, поведанная инструментами швеи и вышивальщицы.

Безусловно, еще многие из 37 фестивальных спектаклей, детских и взрослых, израильских и зарубежных, заслуживают хотя бы краткого упоминания. Но режим экономии бумаги, пленки, соли и виртуальных ресурсов диктует свои суровые законы.

Так что в следующем году — в кукольном, игровом, «другом» Иерусалиме!

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Апория Зенона

Мудрецы Талмуда вывернули библейский стих наизнанку. Безумные восстания против Рима стоили Израилю большой крови и долгого изгнания, так что взяли верх миротворцы и «присмирел наш род суровый». Столетиями евреи были унижены, но не унижали, оскорблены, но не отвечали на оскорбления, пока не возмутился дух... Когда же Израиль встал с колен и начал отвечать оскорблением на оскорбление и убийством на убийство, как бы вернувшись во времена пророчицы Деворы, он подвергся всеобщему порицанию и осуждению

Мечта

Мечта Джейка, мечта еврея диаспоры: после ужасов Холокоста, всех унижений диаспоры, погромов в России и выходок франкоязычных люмпенов в Канаде найти мстителя, который не будет жить тихо‑мирно и робко, а отплатит всем антисемитам от канадских хамов до Менгеле включительно

Как и во имя чего Каплун обеспечивал контакты Трампа с американскими евреями

По мере углубления отношений Каплуна с Трампом появляются предположения, что он может играть официальную роль в будущей администрации. Каплун ясно дал понять, что он открыт для работы в такой роли, которая окажет значительное влияние: «Если я почувствую: то, что он хочет, чтобы я делал, повлияет на картину того, как видят евреев и относятся к ним по всему миру, я обязательно это рассмотрю. Но это должно быть действительно значимым. Мне неинтересно быть "еврейским посредником" или символическим представителем. Если я займу официальную позицию, это будет нечто новаторское».