Никакой работы в этот день не делайте,
в этот день трубите в шофар…
(Числа 29:1)
В большом иерусалимском супермаркете к тебе подходят мальчик и девочка с двумя колясками продуктов и предлагают купить что-нибудь к празднику для нуждающихся семей. Девочка и мальчик — из благотворительной организации “Латет” , праздник, о котором идет речь, — Рош а-Шана , еврейский Новый год, о котором, наравне с “еврейской Пасхой”, каким-то загадочным образом слыхали даже атеистичные до брезгливости советские диссиденты. В иудаизме новых года четыре, чтобы никто не расслаблялся; но Рош а-шана — главный, и отмечают его в Израиле всерьез: два выходных, семейные застолья, “вообще-то мы не готовим, но на Рош а-Шана Павлик сделает оливье”. Обстановка приподнятая и немножко нервная, потому что за этим днем идут десять Дней покаяния; финальный аккорд — Судный день, когда Известно-Кто на небесах вписывает твою дальнейшую судьбу в Книгу жизни. Поэтому уже перед Рош а-Шана все желают тебе “хорошей вписки” — примерно как во времена твоей хипповской юности, только ты трезв и знаешь, с кем разговариваешь. Чтобы понять, как это все устроено на эмоциональном уровне, можно представить себе, что вот — настал Новый год, и ты нормально так отмечаешь его со всеми положенными фонарями: вьюга, жена потеряла утюг для волос и не может никуда идти, не заводится чертова машина; потом дача под Москвой, среди красот и буераков; оливье, наполеон, опять оливье, три бутылки на семерых, а утром Люся умоляет всех не выкладывать фотографии в ЖЖ, потому что у нее целлюлит на попе и свекровь во френдах. И тут — бац! — тебе предлагается в течение десяти дней как следует подумать о своем поведении. В свете, значит, предстоящего Небесного Решения касательно твоей дальнейшей судьбы. Очень добавляет, знаете, к новогодним празднованиям здорового драйва. С Новым годом, хорошей вписки.
Делать перед Рош а-Шана добрые дела очень хочется, но некогда: надо ругаться со свекровью на тему “у вас или у нас” и чистить газон от собачьей шерсти, поскольку все равно окажется, что у нас. К счастью, всякие благотворительные общества берут организационную часть на себя. Например, тот же “Латет”: купи в супермаркете, что считаешь нужным, оплати в кассе вместе со своими продуктами и положи в особый ящик. “Давай купим бедным коробку конфет, вот эту, золотую, за сто шекелей! Бедным никогда не достаются золотые конфеты за сто шекелей! Это будет праздник!” — “Зачем бедным коробка конфет? Купим на сто шекелей риса. Муки купим, картошки. Сахара купим”. — “Ты хочешь получить на Новый год тридцать килограмм картошки? Вот ты сам — ты хотел бы получить тридцать килограмм картошки?” — “Девушка! Вы же работаете в этой организации? Скажите, бедным нужны тридцать килограмм картошки?” — “Почему вы спрашиваете меня? Я что, ваша совесть?” В результате бедным достаются три электрических зубных щетки, а кто слышит тут бессознательное высказывание про очистку совести, тот просто циничный человек. Смущенные благотворители убегают прочь, как робкие олени. Спасибо, с Новым годом, хорошей вписки.
Едят на Новый год голову рыбы, гранаты и яблоки в меду (плодовитость, сладость). Яблоки в меду — это особый израильский вид спорта, это ежегодное высокое состязание между кафе, столовыми, барами, пожилыми домохозяйками и молодыми гастроэстетами. Баранья лопатка с яблоками в меду. Эпплтини с медом, удивительной мощи и липучести напиток. Оливье, оливье русский натуральный с яблоками и медом. Чай яблочный с медом, special edition к празднику. Суши с мелко наструганными яблоками, карамелизированными в меду. Детский крем под подгузник с запахом яблок и меда. “Мама, почему у Мирки попа пахнет тортом?” — “Чтобы вам в праздник было приятно, деточки!” Офисные дамы под видом нежного желания поздравить ближних с праздниками устраивают на работе кулинарную олимпиаду, до слез доводя друг друга, ночей не досыпая за выпечкой. В офисе одной крупной хайтековской компании висит на холодильнике объявление: “Уважаемые сотрудники! Просим оставлять праздничные торты и прочие блюда на большом столе анонимно во избежание творческих конфликтов на рабочем месте”. Но дам так легко не проведешь. “О, веганский пай с органическими яблоками и гречишным медом ручного сбора! Вот бы мне рецепт этого веганского пая…” Кто встрепенется — та и попалась. “…Я бы этот рецепт подправила, и получилось бы очень даже прилично!” Др-р-рама. Потом все ходят из кабинета в кабинет, думают о своем поведении и извиняются. Спасибо, с Новым годом, хорошей вписки.
У Стены плача в предновогодние дни столько народу, что водители маршрутных автобусов, едва разъезжающихся на небольшой площадке перед металлоискателями, успевают поделиться друг с другом через окно сначала завтраком, потом обедом, потом ужином. Украинская фотомодель на костылях роется в сложенных у прохода к самой Стене молитвенниках, ее поддерживают под локти модельный муж и модельная мама. Худой мальчик на подходах к Стене быстро-быстро доедает из пакетика чипсы под насмешливыми взглядами ожидающих его старших братьев в униформе и с автоматами. Целый выводок маленьких школьных девочек в одинаковых школьных футболочках лежит на теплых вечерних камнях и старательно пишет записки с просьбами к Известно-Кому, ревниво прикрывая их ладошками друг от друга. Два эфиопских подростка подсаживают друг друга, чтобы впихнуть записочку в щель повыше, и изо всех сил стараются не хихикать. Американская семья обедает, разложив еду на капоте машины и усадив младенца в опасной близости от коробки с пирожными. Полная дама, помолившись, пятится от Стены, как положено, спиной вперед, старательно оборачиваясь через плечо, — и поджарая, оленьей стати кошка у нее на руках тоже смотрит не в сторону Стены, а в сторону площади, и так всем телом ныряет при каждом хозяйкином шаге, как если бы кругом был океан, а впереди берег. Это время года — время, полное чаяний; эта точка мира — точка, полная чаяний; чем ближе ты подходишь к стене, тем ощутимее становятся эти волны чаяний, густая их вечерняя вода, и пока ты плывешь от берега — к Стене и потом обратно от Стены — к берегу, ты, надо сказать, сильно устаешь. Берег тут очень крутой — бесконечные ведущие вверх ступеньки, ты взбираешься, обессиленный, и садишься на камни, и городской сумасшедший с бубном начинает описывать вокруг тебя круги, распевая на иврите “Хорошей впис-ки! Хорошей впи-и-и-ски!” на мотив старого советского шедевра про чудесный день и чудесный пень.
И день, надо признаться, приятный, и пень, в целом, вполне даже ничего. Не самый большой пень, конечно; немного занозистый, это правда; ну и шатается слегка — что есть, то есть. Но в общих чертах — очень неплохой пень.
Спасибо, с Новым годом, хорошей вписки.
Эссе вошло в книгу “Библейский зоопарк”