Новая жизнь традиционного немецкого костюма
Материал любезно предоставлен Tablet
Как многие дети в Германии 1990‑х, Лия Крихели видела трахт (традиционный немецкий костюм: так называемый дирндль, состоящий из блузы с корсажем и цветастой юбки, и кожаные шорты‑ледерхозен) только в старых фильмах — там в них щеголяли неотесанные альпийские крестьяне. Некоторые упоминали, что раньше трахт считался едва ли не официальным костюмом нацистской партии. В 19 лет Крихели переехала в Мюнхен (ей хотелось учиться в городе, где еврейская община больше, чем в ее родном Карлсруэ) и купила свой первый дирндль — розовый с голубым, с традиционным баварским фартучком.
Она слышала, что на Октоберфест — мюнхенский пивной фестиваль, который длится две недели и в настоящее время чаще ассоциируется с толпами пьяных гуляк, что объедаются в ярмарочных шатрах сосисками с кислой капустой и отплясывают под нестройные звуки аккордеона, — вместо джинсов и футболок все чаще надевают крестьянские наряды. В Мюнхене Крихели увидела, что дирндль носят не только на Октоберфест, а практически каждый день: в нем ходят в ночные клубы, бары и даже на работу.
«Все мои подруги‑еврейки носят дирндль, — сказала она. — Мы знаем, что это традиционный немецкий костюм, но даже [то, что он считался нацистским символом] не мешает нам его носить. Мы хотим жить в Германии и быть обычной частью общества». Еще, по словам Крихели, они хотят участвовать в возобновившемся обсуждении немецкой национальной идентичности — в Мюнхене, столице Баварии, городе с неповторимым культурным обликом, этому придают особое значение.
В последние годы благодаря экономическому подъему и завидному уровню жизни в Мюнхене возобновился интерес к традиционным ценностям, многие из которых связаны с альпийской культурой — к примеру, Октоберфест. Городские агентства по туризму не первый год подчеркивают: Мюнхен уникален, он отличается от остальной Германии. Однако уникальность эта отчасти связана с историей нацизма в регионе.
В Баварии сложное отношение к наследию Второй мировой войны. Местное население (особенно католики) активно сопротивлялось нацизму, при этом Мюнхен был своего рода средоточием нацистской партии. Гитлер называл Мюнхен «столицей немецкого искусства» и «столицей нацистского движения». После войны разбомбленный город восстановили из руин — особо тщательно здания, некогда принадлежавшие королевской династии, меж тем многие нацистские строения сохранили в прежнем виде (но без свастики). «Желание начать все с начала, порвать всякую связь с прошлым in toto, было продиктовано эскапистскими настроениями, если не прямым “подавлением чувства вины”», — писал Гавриэль Розенфельд в книге «Мюнхен и память: архитектура, памятники и наследие Третьего рейха» (Munich and Memory: Architecture, Monuments and the Legacy of the Third Reich). Многие немецкие критики утверждают, что в регионе, ставшем политической базой Христианско‑социального союза , ветви Христианско‑демократического союза, который ранее возглавляла Ангела Меркель, уходят от пересмотра прошлого.
Однако же осмысление истории происходит, и его, как ни странно, стимулирует массовая мода — например, увлечение трахтом. Началось оно с миллениалов, которые, в отличие от отцов и дедов, не испытывают вины и готовы защищать право немцев на национализм. Они гордятся своим heimat : приблизительно это понятие можно перевести как «патриотизм», «национальная принадлежность», но оно долгое время оставалось под запретом.
«К сожалению, Гитлер позаимствовал из других культур множество символов и идей — и запятнал их. Во время войны трахт действительно был своего рода символом — так же, как изображения идеальных арийских девочек с косичками», — сказала Янина Энгель, 25 лет, уроженка небольшого австрийского города Граца: она еще подростком заинтересовалась модой и до переезда в Мюнхен стажировалась у двух дизайнеров дирндля.
Энгель не сразу удалось примирить два своих мира: идентичность соблюдающей еврейки, воплощением которой для нее была мать, американская еврейка, и любовь к австрийским традициям, воплощением которой для нее был отец‑австриец, точнее, его родители, во время войны состоявшие в нацистской партии. В школьные годы она частенько чувствовала себя бойцом, который в одиночку противостоит антисемитским выпадам. Собирая деньги на экскурсии, учителя могли сказать детям: «Не жидитесь»; друзья Янины в порыве раздражения употребляли расхожее речение — с немецкого оно дословно переводится как «Не хочу дожидаться, пока меня отправят в газовую камеру». Но Энгель всегда любила дирндль за его богатую историю, связанную с многообразием культур немецких Альп, которая сложилась задолго до того, как им увлеклись нацисты. «Я думаю, люди должны знать, что некогда дирндль ассоциировался с нацистами, — сказала Энгель, — но не стоит из‑за этого от него отказываться. Его история началась куда раньше».
Дирндли и ледерхозен появились в XIX веке: тогда их носили крестьяне и слуги. Сейчас трахт покупают в основном немецкие и австрийские евреи; до Второй мировой войны они владели ткацкими фабриками, были модельерами, собирали народное искусство — считается, что именно они познакомили с ним горожан.
Одними из самых известных были братья Юлиус и Мориц Валлахи, евреи из Вестфалии, области на северо‑западе Германии: именно Валлахи первыми смекнули, что народные костюмы можно выгодно продавать. Валлахи, как многие еврейские семьи, на лето уезжали в Баварские Альпы: там они узнали, что такое ледерхозен, полюбили местные ткани, узоры, мебель и прочие предметы народного промысла. До 1933 года, когда к власти пришли нацисты, Валлахи успели приохотить жителей Мюнхена к ледерхозен и дирндлям из ткани ручной набивки (в то время как в стране активно развивалось промышленное производство) — дорогим, натуральным и при этом абсолютно городским нарядам. Валлахи были официальными поставщиками императорского двора, организовывали шествия на Октоберфест, одевали его участников. Их пятиэтажный Дом народного творчества в центре Мюнхена служил и художественной галереей, и универмагом: здесь продавали товары из Альп, западной Германии, Скандинавии и Нидерландов. Торговали они и изделиями из Палестины, чтобы охватить и евреев. После того как Валлахи сшили жене принца Иоахима Прусского шелковый дирндль для великосветского бала в Париже, им стали заказывать наряды костюмеры оперных театров, лучшие модные дома Парижа, Лондона и Нью‑Йорка.
Однако после 1933 года начались антисемитские нападки на Валлахов. Утверждали, что им недостает «надежности, необходимой для пропаганды немецкой культуры, а также ответственности перед народом и рейхом» (цитата из официального предписания об «ариизации» их магазина). В 1938 году, за три месяца до Хрустальной ночи, Валлахов вынудили продать универмаг стороннику Гитлера, а все их имущество конфисковали. В том же году Гитлер запретил евреям носить трахт. Братья Валлахи успели бежать в Америку, но часть их родственников сгинула в концлагерях.
Долгое время документальное подтверждение истории Валлахов пылилось в домах их потомков и лишь недавно стало известно широкой публике. Бернхард Пурин, вступая в 2007 году в должность директора Еврейского музея в Мюнхене, посвятил их нелегкой судьбе выставку под названием «Дирндли, шорты, эдельвейсы: народное творчество братьев Валлахов» (Dirndls, Trunks, and Edelweiss — the Folk Art of the Wallach Brothers). Подобные выставки воплощают относительно новый подход, позволяющий почтить память жертв Холокоста в таких городах, как Мюнхен, с растущей еврейской общиной.
«Начиная с 1990‑х годов — тогда в Берлине открылся Еврейский музей, — складывалось ощущение, что пора перестать показывать евреев как жертв, нужно знакомить с тем, как они жили до войны», — сказал Пурин. Со временем главы еврейских общин и музейные кураторы осознали, что выставки, единственная (порой всеохватная) цель которых — отобразить трагедию Холокоста, исчерпали себя. Теперь, когда в Германию переезжают новые иммигранты, нужно не только оплакивать утраты, но и отдавать дань довоенной жизни евреев.
Пурин, австриец 55 лет, признается, что ему до сих пор не по себе, когда он видит на Октоберфесте юных гуляк, щеголяющих в белых шерстяных носках и ледерхозен (в Австрии такой наряд говорил о принадлежности к нацистской партии), однако он отдает себе отчет, что для молодых немцев этот популярный символ уже имеет совершенно иной смысл: «Наша цель — показать неевреям, которым нет дела до еврейской истории и культуры, но которые любят дирндль или пиво, насколько тесно одно связано с другим». В стране, где евреи по‑прежнему в меньшинстве, это лучшее средство для преодоления стереотипов, сказал Пурин, которому доводилось принимать представителей как немецких культурных организаций, так и мусульманских общин в Германии.
Рами Веттерих, одна из мюнхенских дизайнеров новой волны, которые стараются модернизировать дирндль, поменять отношение публики к нему, выразила надежду, что популярность трахта у свободомыслящей молодежи укажет путь всем национальным меньшинствам Германии.
Ее клиентки‑еврейки, как и она сама, не сразу полюбили дирндль. Семья Веттерих перебралась в Германию из Камеруна, когда Рами была еще маленькой; дизайнер признается, что поначалу дирндль ей не нравился, поскольку ассоциировался со старорежимной мизогинией и традиционной немецкой культурой, которая для многих иммигрантов оставалась под запретом. Дочь Рами, наполовину камерунка, наполовину баварка, предложила заменить традиционный фартучек западноафриканскими узорами. Так появилась торговая марка Noh Nee, которая производит традиционные дирндли с мультикультурным колоритом и не только отдает дань немецкому историческому наследию, но и обыгрывает его.
«Многие клиентки‑еврейки признавались: “Раньше дирндль казался мне кошмаром”, но потом, купив мой дирндль, говорили: “Спасибо, вы отобрали его у них”». Веттерих, когда я позвонила ей в мюнхенский бутик, сказала: «Теперь мне многие говорят: “Баварский дирндль я не надену, а этот — с удовольствием”».
Оригинальная публикация: A New Spin on Traditional German Clothes
Лицо еврейского Берлина меняется
Евреи, воевавшие за нацистскую Германию
