Материал любезно предоставлен Tablet

Новая книга по истории нацизма убедительно показывает, что институционализированный расизм и судебная практика в США послужили примером для гитлеровской политики.

26 июля 1935 года около тысячи антифашистских демонстрантов напали на причаливший в порту Нью‑Йорка «Бремен», элегантный современный немецкий океанский лайнер. Протестующим удалось сорвать с судна флаг со свастикой и бросить его в Гудзон. Это был кульминационный момент долгого, жаркого нью‑йоркского лета, прошедшего в уличных столкновениях между сторонниками и противниками нацизма.

Пятеро участников инцидента были арестованы, но когда они предстали перед судьей Луисом Бродским в сентябре 1935 года, произошло нечто удивительное: Бродский отклонил все обвинения, утверждая, что свастика — «черный пиратский флаг», который следовало уничтожить, символ «восстания против цивилизации <…> атавистический возврат к раннесредневековой, если не варварской, социальной и политической обстановке».

Закон, на который опирался Бродский, вынося это смелое постановление, был неоднозначным, и вскоре министерство юстиции США принесло Германии извинения за решение судьи. Гитлер с одобрением воспринял негативное отношение администрации Рузвельта к оправданию действий антинацистских вандалов. В то же время это постановление, вынесенное Бродским, евреем по национальности, послужило для партии Гитлера cause celèbre. Нюрнбергские законы, провозглашенные в сентябре 1935 года, резко ограничили права немецких евреев и стали таким образом, как заявляли нацисты, ответом на «оскорбление» Бродского.

Джеймс К. Уитман посвящает свою новую книгу «Американский образец для Гитлера: Соединенные Штаты и создание нацистского расового законодательства» («Hitler’s American Model: The United States and the Making of Nazi Race Law») «призраку Луиса Б. Бродского». При этом Уитман не разделяет мнение Бродского о том, что нацизм середины 1930‑х годов был возвратом к Средневековью. Уитман утверждает, что Нюрнбергские законы не являлись диким отклонением, а были созданы отчасти по образу и подобию существовавших в то время в США расовых законов. Нацистский режим видел себя в авангарде расового законодательства, а США послужили источником вдохновения. «Адвокаты нацистской Германии не без причины считали Америку прогрессивным мировым лидером в создании расистского законодательства», — замечает Уитман. В 1930‑е годы южные штаты и нацистская Германия являлись откровенно расистскими режимами и гордились тем, что лишили чернокожих и евреев гражданских прав.

Ученым давно было известно, что развитие идей евгеники в Америке вдохновило нацистов; Уитман описывает дополнительное влияние иммиграционной политики США и ее расовых законов.

Историки всегда преуменьшали влияние США на нацистские расовые законы, потому что американские законы лишали полноты гражданских прав чернокожих, а не евреев. Но искусное научное расследование Уитмана показало, что в середине 1930‑х годов юристы и политики нацистского режима снова и снова обращались к примеру США, где афроамериканцы были лишены права голоса и запрещались смешанные браки, и с восторгом взирали на то, как США удалось превратить миллионы людей во второсортных граждан.

Как ни странно, в глазах нацистов Америка — «нордическая» империя, завоевавшая обширное жизненное пространство, служила ориентиром для всей белой расы. Немецкий ученый Уорхолд Драшер в книге «Превосходство белой расы» (1936) рассматривал основание государства США как «судьбоносный поворот», приведший к расцвету арийской расы. Без Америки, писал Драшер, «целенаправленного единения белой расы никогда бы не произошло». Согласно мнению историка Детлефа Юнкера, Rasse и Raum — понятия расы и жизненного пространства — обусловливали, с точки зрения нацистов, триумф Америки. Гитлер восхищался американской приверженностью расовой чистоте, высоко оценивая военные кампании, в ходе которых «отстрел снизил численность краснокожих до нескольких сотен тысяч».

Гитлер не ошибался, когда смотрел в сторону Америки в поисках новаторства в области расизма. В начале ХХ века Америка лидировала в сфере расового законодательства, опередив даже ЮАР, пишет Уитман. Испанская колониальная империя впервые ввела законы, обусловливающие гражданство этническим происхождением, но по сравнению с ними расовое законодательство США было намного более изощренным. На протяжении почти целого века рабство было чудовищным позорным пятном для Декларации независимости Джефферсона, гласившей, что все люди созданы равными. По закону о натурализации, принятому в 1790 году, любой иностранец, будучи свободным белым человеком, мог получить американское гражданство. Нацисты с одобрением отмечали, что этот акт представлял собой выдающийся случай ограничения права на гражданство по расовому признаку. В 1870‑е годы Калифорния запретила въезд китайцам; в 1882‑м ее примеру последовала вся страна.

Первая мировая война послужила тем импульсом, который обратил расистскую доктрину против иммиграции и иммигрантов. Закон 1917 года, полностью запретивший иммиграцию из «ограниченной азиатской зоны», приравнял азиатов к гомосексуалистам, анархистам и умственно отсталым. Последовавший в 1921 году Закон о квотах поощрял иммиграцию из северной Европы, но существенно ограничил въезд итальянцев и евреев. Гитлер превозносил эти ограничения иммиграции в книге «Моя борьба»: будущий диктатор глубоко сожалел о том, что в некоторых странах гражданство могло быть получено по праву рождения, что «негр, проживавший ранее в протекторатах Германии, а ныне живущий в Германии, мог стать гражданином Германии». Гитлер далее отмечал, что «в настоящее время есть одно государство, где мы наблюдаем слабое зарождение улучшенной концепции… Американский Союз», «просто запретивший иммиграцию определенных рас». В сравнении с Германией, в Америке представление о государстве, заключал Гитлер, в значительно большей степени основывалось на понятии народности именно благодаря американским расовым законам.

В области запретов смешанных браков Америка не имела себе равных. Смешанный брак рассматривался в США как преступление, и это оказало сильное влияние на Нюрнбергские законы. В 1930‑е годы почти в тридцати штатах существовали законы, запрещавшие смешанные браки, в том числе браки белых с азиатами и афроамериканцами. Нацисты с рвением позаимствовали американские законы против смешанных браков. Нюрнбергские законы, созданные по американской модели, объявили браки между евреями и неевреями вне закона.

В одном отношении американское законодательство оказалось слишком строгим для нацистов. В Америке соблюдалось правило «одной капли крови»: зачастую человек считался черным, если у него была хотя бы одна шестнадцатая доля негритянской крови. Сторонники жесткого курса предложили считать евреями тех немцев, у которых хотя бы дед или бабушка были евреями, но это предложение не получило поддержки в Нюрнберге. Вместо этого к тем, кто являлся евреем на четверть и даже наполовину, относились с относительной терпимостью. Мишлинге — наполовину евреи — считались арийцами, если только они не были соблюдающими и не состояли в браке с евреями.

Американский подход к избирательному праву тоже стал важным элементом программы нацистов. Гитлер намеревался лишить немецких евреев права голоса и прочих прав. В книге «Моя борьба» он предложил разделить население Германии на три группы: Staatsbürger (полноправные граждане), Staatsangehörige (резиденты‑неграждане) и Ausländer (иностранцы). В США такое деление уже существовало применительно к определенным этническим группам, а именно афроамериканцам, большинство которых не имели права голоса на юге. Белые южане относились к чернокожим точно так же, как нацисты к евреям, видя в них, по словам Уитмана, «чужую расу захватчиков, стремящихся одержать верх». Нацистский юрист Хайнрих Кригер в статье 1934 года выражал особое оживление от того, что в США не только чернокожие, но и китайцы лишены избирательных прав. Правовед Детлеф Зам приветствовал лишение американских индейцев права голоса и отмечал, что по американским законам иммигранты филиппинского и китайского происхождения принадлежали к группе неграждан.

Нацисты с восторгом относились не только к американским расовым законам, но и к прецедентному праву в целом. В 1908 году Эрих Кауфман, немецкий еврей и профессор права, впоследствии скрывавшийся в годы войны, с похвалой отзывался о гибком характере американских правовых решений, чутких к «изменчивой правовой интуиции американского народа», противопоставляя их «непосредственность» ригидному гражданскому кодексу Германии. Тридцать лет спустя нацисты, воспользовавшись подсказкой Кауфмана, станут рассматривать общее право как систему, призванную узаконить расовые предрассудки. Соглашаясь с тем, что четкого определения еврейства с точки зрения биологии не существует, они тем не менее поддерживали распространенный среди населения антисемитизм. Роланд Фрейслер, один из самых радикальных и беспощадных нацистских юристов, писал: «Я полагаю, что любой судья причислил бы евреев к цветным, несмотря на то, что они выглядят белыми. <…> Поэтому я придерживаюсь мнения, что мы можем поступать с такой же простотой, какую применяют данные американские штаты. Они просто используют термин “цветной”. Такой подход был бы грубым, но достиг бы цели».

Фрейслер одобрительно относился к американскому расизму, основанному на прецедентном праве. По словам Уитмана, ему нравились «легкость и непринужденность, с которой расизм взаимодействовал с правом». В научных определениях расизма не было необходимости; предрассудков населения оказалось более чем достаточно. Американский опыт говорил красноречивее слов: расизм законов Джима Кроу являл собой правовой реализм, основанный на чувствах населения.

Другие нацистские юристы, например Бернхард Лезенер, выдвигали доводы против внедрения расизма через судебную практику. Они считали недопустимым, что судьям позволялось выносить решения расовых вопросов на основе догадок в отсутствие научного метода определения еврейства. «Неопределенного чувства ненависти к евреям» недостаточно, настаивал Лезенер, утверждая, что антисемитизм нуждается в прочном основании расовой «науки». Лезенер поддерживал то направление нацистской идеологии, которое делало упор на неопровержимые научные факты; другое направление ратовало за импровизацию новых норм и правил, направленных на укрепление власти. Импровизационное направление одержало верх: отсутствие ясности в том, кого считать евреем, позволило нацистам во время войны то нанимать мишлинге, то при необходимости убивать их.

Нацисты знали, что американское общество основано на принципах равноправия и либерализма, но отмечали, что расизм представлял собой отклонение от либерального идеала. Америка, по словам профессора права Герберта Кира, продемонстрировала, что «стихийная сила потребности в расовой сегрегации проявляется даже там, где политическая идеология ей препятствует». В книге «Моя борьба» Гитлер восхищался американской проповедью социальной мобильности, поскольку считал нацизм проектом равных возможностей для арийцев. До конца 1930‑х годов «новый курс» Рузвельта пользовался популярностью у нацистов: президент, по их мнению, облек себя диктаторской властью, чтобы поддержать интересы белых американцев, сохраняя в то же время сегрегацию в южных штатах.

В заключение Уитман предлагает отнестись к одобрению нацистами американской правовой культуры крайне внимательно. Хотя предпочтение норм общего права обычно рассматривается как признак прагматичного, гибкого подхода к принятию правовых решений, эта система в то же время способна узаконить распространенные предрассудки. Общественные призывы жестко подавить преступность или прекратить нелегальную иммиграцию могут содержать в себе зародыши авторитарного фанатизма.

Оригинал публикации: Was Nazi Germany Made in America?