Михаил (Мойше) Хусид — режиссер синтетического театра куклы, актера и предмета, ректор Международной академии театрального искусства «Интерстудио», вице‑президент международной лиги кукольников «Кук‑арт». С 1997 года он живет в США. Журнал «Лехаим» поговорил с бывшим авангардным режиссером, а ныне ассистентом раввина о перемене участи, о творчестве и свободе выбора, о долге и предназначении человека.

Ирина Головинская Вы уехали из России в 1997 году известным театральным режиссером, ценимым профессиональным сообществом, когда в России было интереснее, чем на Западе. Почему вы решились на этот шаг?

Михаил Хусид Действительно, я был достаточно успешен, работал главным режиссером театра марионеток в Петербурге, был ректором Международной академии театрального искусства «Интерстудио», вице‑президентом международной лиги кукольников «Кук‑арт» и основателем международного фестиваля «Кук‑арт», который и по сей день существует. Так что все, что касается карьеры, складывалось прекрасно, наши спектакли получали премии на международных фестивалях, мы стали ездить по миру. Но к этому времени я стал религиозным человеком, вернулся к Всевышнему.

ГИРИ ЛЮБВИ

ИГ Как получилось, что в середине жизни вы вдруг обратились к Б‑гу?

МХ Ну, разумеется, не вдруг. Считается, что каждый еврей изначально со Всевышним. Так что все, кто рано или поздно приходит к Б‑гу, на самом деле возвращаются к нему. Чтобы понять, как это происходило в моем случае, надо немного вернуться назад и проанализировать некоторые события. Многие мои любимые коллеги, близкие друзья были в недоумении, не могли всерьез воспринять мой уход, я даже немного опасался, что эти гири любви могли бы утащить меня назад, к безверию. Моя старшая дочь жила в США, звала меня к себе. И я решил, что мне надо уехать, если я хочу повернуть свою жизнь. Я понял, что мне надо обрубить — на время или навсегда — все, что меня связывало с прошлой жизнью. Мне это было необходимо, чтобы реализоваться в другой стране и в другом качестве.

ИГ Что дало толчок к таким радикальным переменам?

МХ Просто в одной точке, в одно время сошлись разнонаправленные события и переживания. Мне были посланы испытания, которые я заслужил. Я‑то думал, что больших испытаний, чем 15 лет пребывания в Сибири и на Урале, у меня не будет. Я ошибался.

ИГ А как вы оказались на Урале?

МХ В 1974 году (я работал тогда на киностудии «Леннаучфильм») меня пригласили на беседу в КГБ и настойчиво попросили об определенных услугах. Я отказался и был вынужден уехать — сначала на родину, во Львов.

Думал Украина, другая республика. Я там даже проработал год, но меня выдавили и практически выслали. Первая моя точка в этом 15‑­летнем «броске на Восток» — город Курган. Потом были Тюмень, Оренбург, Челябинск, Набережные Челны… Эти 15 лет, которые я провел в Сибири и на Урале, обернулись для меня не наказанием, а самым настоящим счастьем: это были очень плодотворные годы, я там работал вместе с потрясающими людьми, лучшими режиссерами, художниками того времени, и мы делали очень интересные вещи.

УРАЛЬСКАЯ ЗОНА

ИГ КГБ помог вам отправиться в провинцию. Вы приехали и стали делать нечто экспериментальное, передовое, увлекательное даже по нынешним меркам. Расскажите про этот период.

МХ В каждом городе ко мне приходил куратор из Комитета госбезопасности, спрашивал о планах. Дальше шла работа — моя в качестве режиссера кукольного театра, а их, соответственно — в их качестве. Не могу сказать, что вся моя жизнь была посвящена борьбе с ними, нет… Но тем не менее это всегда было непременным фоном. Я появился на Урале в самом начале движения кукольных театров «Уральская зона» и принимал участие во всех фестивалях, начиная со второго. Лучшие фестивальные спектакли задавали тон не только на Урале, они двигали вперед весь серьезный экспериментальный кукольный театр Советского Союза. Надо сказать, первый же спектакль, который мы сделали в Кургане.

В Курган мы приехали вместе с легендарным питерским художником и теоретиком театра Борисом Понизовским, который оказывал на меня огромное влияние все годы учебы в ЛГИТМиКЕ . Надо сказать, что первый же спектакль, который мы сделали там, ничего общего с привычным театром кукол не имел. Это была фантасмагория Александра Кнайфеля «Петроградские воробьи», и это был первый и последний спектакль, который я сделал в этом городе, потому что меня сразу же с треском выгнали. Следующим прибежищем стала Тюмень.

ИГ Судя по воспоминаниям очевидцев, вы там делали такой крутой авангард, который в столицах в то время был немыслим. Как вам это разрешали?

МХ Да нам и не разрешали, просто в провинции все очень сильно зависит от конкретного начальника. Если попадается приличный, нормальный человек, как это было в Тюмени, можно делать все что угодно. Директором театра в Тюмени была замечательная женщина, очень живая, ей все было интересно, и наши эксперименты в том числе. Она многое брала на себя, смягчала контакты с вышестоящим начальством. Тюмень продлилась почти четыре года.

ИГ А потом вас перебросили?

МХ Ну да, после очередного скандала. Мы привезли в Москву во время Олимпиады 1980 года спектакль нашего тюменского театра «Пер Гюнт», после чего наша деятельность в Тюмени закончилась. Мало того что у нас на сцене были голая женщина, утопленники и предатель родины Пер Гюнт и все это безобразие показано к тому же в детском кукольном театре им. Образцова, в закрытом практически городе! (Если помните, Москва была полупустой, впускали по спецпропускам). Вдобавок, к нашему несчастью, «Данмарк радио», «Голос Америки» и Ассошиэйтед Пресс на следующий же день после спектакля нас похвалили, и вот это уже стерпеть было невозможно.

ИГ 

Юрий Соболев и Михаил Хусид. 1990‑е

МХ Да, в конце своего пребывания на Урале я все больше и больше ощущал неудовлетворенность театром в решении художественных, социальных, человеческих задач. И в этот момент мы познакомились с моим дорогим другом и соавтором Юрой Соболевым. Всевышний знает, когда послать нам то, что нужно. Говорится, что прежде, чем послать болезнь, Всевышний посылает лекарство. Вот Юра был моим лекарством.

ИГ Театроведы в один голос утверждают, что вы в этом вашем «броске на Восток» опередили время, совершив неслыханный прорыв, создав философию и технологию совершенно нового кукольного театра, театра синтеза актера, куклы и предмета. Искусствовед Ирина Уварова не зря сказала про вас, что вам всегда был свойствен больший диапазон, чем положен режиссеру кукольного театра.

МХ Мы стремились к театру, который потом назвали синтетическим. Если классический драматический театр исследует отношения между людьми, наш кукольный, визуальный театр стремился к исследованию взаимоотношений человека и мира.

ИГ После Урала вы вернулись в Питер?

МХ В 1989 году, во время перестройки, меня пригласили в Питер главным режиссером театра марионеток. Вернулся и попал в такое время, когда все, кто был плохим, стал хорошим. А уж если ты гонимый режиссер, так это просто медаль за храбрость. В Питере продолжилось мое сотрудничество с Юрой Соболевым. Наше совместное творчество было настоящим счастьем.

ИГ В чем заключались эти тяжелые испытания, подтолкнувшие вас к перемене участи?

МХ Душевному перевороту сопутствовали «лихие девяностые», а проще говоря, «наехавшие» на меня бандиты. Дело в том, что среди прочих моих задач в качестве ректора академии «Интерстудио» было и добывание для нее денег. Где деньги, там и криминал. На меня повесили чужие долги, требовали денег, ну и «выбивали», как в кино показывают, с постоянными угрозами, с ножом перед глазами и проч. Но было бы неправильно считать это событие определяющим и не рассказать о самом важном переживании, навсегда изменившем мою жизнь. Как в хорошей драматургии, место действия переоценить невозможно.

СВЕТ

ИГ И что же это было за место?

МХ Иерусалим. Стена Плача. В 1993 году мы с театром в рамках Декады искусства Петербурга в Иерусалиме были в Израиле, ездили по стране, смотрели достопримечательности. В предпоследний день наш автобус приехал к Стене Плача. Ребята мне говорят: Хусид, ты тут у нас один еврей, вот тебе наши записочки, иди туда, к Стене. И я пошел. Сверху, от автобусной стоянки, Стена мне показалась совсем маленькой, невзрачной. Я стал спускаться, и по мере приближения она все росла и росла и в конце концов заслонила горизонт. Ничего, кроме нее, — и яркий свет. У меня и сейчас перехватывает дыхание, когда я об этом вспоминаю. Когда я приблизился к Стене, подумал: Г‑­споди, если Ты есть, — дай какой­‑то знак. И на меня как будто дунули горячим. Как из фена. Конечно, можно это объяснить просто дуновением хамсина. Но для меня это было как дыхание Всевышнего. Когда я вернулся в автобус, все замолчали и кто‑­то меня спросил: что с лицом? Я был белый абсолютно, и вместо глаз — две черные дыры, как атропин закапали, одни зрачки. И я пообещал себе, что, как только вернусь домой, сразу пойду в синагогу.

ИГ Пошли?

МХ Пошел, никого не застал, раввин был в отъезде, потом закрутился, а потом, как это часто бывает, острое переживание стало постепенно терять свою остроту. В общем, все это Там, Наверху, терпели в течение семи месяцев. А потом грянул гром: безумные долги, которые на меня повесили, бандиты, угроза жизни. Как писал Владимир Рецептер: «и вот кончается Шекспир, который классика, и начинается Шекспир, который жизнь».

ИГ И это был уже нешуточный внешний толчок.

МХ Да, у меня ведь внутренний переворот уже к этому времени произошел, я его, к сожалению, не реализовал сразу. А тут это настоятельное напоминание Сверху, так сказать. Ну и третья составляющая моего решения переменить жизнь. Все, что я делал до этого в искусстве, было мне невероятно важно и интересно. Ведь мы с Юрой Соболевым не просто ставили спектакли: каждый раз это было рождение целого отдельно существующего мира. В этом мире мы поселяли персонажей, и текст, который они произносили, мог существовать только в этом мире и нигде более. И вот к концу 1990‑х мы с Юрой почти одновременно почувствовали, что этот период для нас закончился.

ИГ Вы были демиургом, но захотели чего‑­то большего?

МХ В иудаизме существует пять вертикальных уровней души, среди которых — нешама, «душа души». Вот на этом уровне мне стало чего‑­то не хватать, что­‑то меня звало, тянуло куда­‑то. Именно это меня и сдвинуло. И я дошел все же до синагоги, тут со мной и вокруг стали происходить удивительные вещи, необъяснимые.

ИГ Чудеса?

МХ Да, кроме как чудом и не назовешь. Началось с того, что меня обокрали, когда я возвращался домой из‑­за границы, я в течение года в Швейцарии, в городе Фрибурге проводил мастер классы актёров и режиссёров, школу преподавания кукольного и синтетического искусства, ездил туда регулярно. У меня украли сумку со всеми документами, паспорта, билет на самолет, деньги — все. В России я стал пытаться восстановить документы, мне же надо ездить за границу постоянно, вести занятия в нашей школе. Но всюду мне говорили, что раньше чем через полгода, и это в лучшем случае, документы восстановить не удастся. Звоню в Швейцарию, объясняю, что в ближайшие шесть месяцев не смогу выехать из России. И слышу, как у них — у моих друзей, учеников — делается абсолютно ледяной голос: «Господин Хусид, вы срываете контракт, вам придется заплатить неустойку. Мы готовились к этому контракту несколько лет, многие театры переверстали свои программы, чтобы послать своих артистов в вашу школу. Кроме того, не сомневайтесь: больше вам вообще никогда не придется работать за границей».

ПОМОЩЬ

ИГ Но этого же не случилось?

МХ Нет! Взял я как‑то такси ехать к себе в театр. Проезжаю мимо синагоги и чувствую: тянет меня туда. Захожу, иду в синагогальный магазинчик, вяло перебираю книжки и вдруг вижу какой‑то бархатный мешочек. Мне безумно захотелось его купить, я чувствую, что он мне зачем‑то нужен, хотя я даже не понимаю, что это такое. Рядом со мной вдруг появляются два парня в черных костюмах и шляпах, очень плохо говорящие по‑русски. Сейчас я знаю, что одного зовут Давид, другой Мендл, это мои друзья, они живут в Америке, а тогда приехали в Питер помочь с ешивой. Я проникся к ним доверием и рассказал, как меня раздирают противоречия, как плохо стала складываться моя жизнь, про потерю документов рассказал. Именно Давид и Мендл стали моими первыми учителями, они на­учили меня надевать тфилин, показали, как молиться. И ребята эти предложили мне написать письмо Любавичскому Ребе, потому что он непременно поможет. Я спросил: кто это? Они мне ответили: вам необязательно знать, кто это, достаточно, что он знает о вас.

ИГ Написали?

МХ Да. Они дали мне номер его факса, я писал ребе всю ночь и под утро отправил.

ИГ На каком языке?

МХ По‑русски. 11 страниц. Не успел я заснуть, как меня будит телефонный звонок — моя замдиректора по зарубежной работе кричит в трубку: «Срочно бегите в ОВИР получать пас­порт!» Оказывается, дочка ее парикмахерши работает в ОВИРе секретарем и ей удалось обо всем договориться. А до этого всюду один ответ: не раньше чем через полгода. Ну и дальше все как по маслу, все двери передо мной открывались, все делалось мгновенно. Мне даже внутренний паспорт, без которого не выдают зарубежный, удалось получить за два дня, что по тем временам просто фантастика!

ИГ Помощь пришла мгновенно?

МХ Я не знаю, что это было, знаю, что стоило мне написать ребе, как все устроилось. Мне уже вот‑вот надо опять ехать в Швейцарию, но я решил, что до отъезда непременно должен сделать обрезание, не медля ни минуты. Было это в канун Пурима. Я уговорил моэля не медлить, сказал ему, что у меня совсем нет времени на подготовку, и в пост Эстер он мне сделал обрезание. Это было такое ощущение! Как будто я стал на 10 килограммов легче! Я пил вино, я пел, я ликовал просто! Это был праздник.

ИГ И что потом?

МХ А потом началась совершенно удивительная жизнь: в первой половине дня я в качестве ректора Академии проводил педсовет или худсовет, а во второй ехал в синагогу и учился в ешиве, наравне с 13‑летними детьми. Контраст между первой и второй половиной дня, когда я из ректора превращался в прилежного ученика, был поразителен!

ИГ Тяжело было менять что‑то глубинное в себе?

МХ Когда я стал соблюдать, у меня появилось ощущение счастья. С другой стороны, на меня стали накатывать волны, переворачивающие мое сознание. Например, я вдруг узнавал, что я не должен слушать женское пение. Непостижимо — это мне казалось такой дичью, средневековьем. И тем не менее. Не должен я это слышать — значит, не могу!

ИГ Таким образом, вас что‑то выталкивало из прежней жизни?

МХ Именно! Просто буквально выталкивало, буквально. И все вокруг и во мне стало меняться. Однажды мой учитель сказал мне — нехорошо еврею быть одному, тебе надо жениться. И вот опять случилось чудо. Меня познакомили с красивой молодой женщиной. Но что я мог ей предложить, мне 50 лет, на меня охотятся бандиты, я ухожу со всех своих постов и должностей, у меня долги, плохое здоровье наконец. Однако я решился сделать ей предложение. Видно, Всевышнему было угодно создать ещё одну новую семью, и моя будущая жена сказала: да. Слава Б‑гу, у нас прекрасный еврейский дом, трое детей и мы живем в хорошей хасидской общине.

В ГОЛОВЕ, А НЕ В ХВОСТЕ

ИГ Хусид — это хасид?

МХ Ну конечно!

ИГ Повлияла ли ваша семья, ее традиции на ваше решение уйти в иудаизм?

МХ У меня были чудесные любящие родители, мама родом из Украины, папа — из Бессарабии. Но, к сожалению, они были абсолютно нерелигиозные люди. Папа участвовал в строительстве Горьковского автозавода, потом поехал в Одессу, окончил там физмат, а когда началась война, стал артиллеристом, командиром батареи. Когда они выходили из окружения, наткнулись на немецкий блиндаж — а там немецкие офицеры и даже генерал. Говорят, это были первые в истории Великой отечественной захваченные в плен немецкие офицеры. У папы 12 орденов и медалей, не считая тех, что давали после войны. После войны его оставили в Германии в комендатуре в оккупационных вой­сках, он туда вызвал маму, там я и родился в 1947 году. Год мы пожили в Германии, а потом уехали во Львов.

Мама Лея со старшим братом М. Хусида Борисом и его кузеном Аркадием. 1940‑е

МХ У папы там жил двоюродный брат, он его позвал, должность присмотрел хорошую: разнорабочим на ликеро‑­водочном заводе. Уговаривал, что, мол, ничего, ты боевой офицер и с высшим образованием, зато семья ни в чем не будет нуждаться. Папа, конечно, не пошел туда, он преподавал физику, потом работал на метеостанции. А мама была фармацевтом, и я тоже окончил мединститут, она хотела, чтобы я пошел по ее стопам. Они были хорошие, порядочные люди, но абсолютно ассимилированные, на первый взгляд в них было мало еврейского. Тем не менее на Песах бабушка и дедушка приглашали нас к себе — на трапезу. Вспоминаю, как дедушка рассказывал, как Моисей выводил евреев из Египта, показывал дырочки на маце и объяснял, что это от песка, на котором ее пекли. Бабушка готовила гефилте фиш, а дедушка всегда говорил: «Ешь голову, мы должны быть в голове, а не в хвосте!» А теперь я то же самое говорю своим детям. И, кстати, уже будучи в Америке, я узнал, что по папиной линии мы из левитов.

ИГ Не страшно было бросать то, что составляло суть вашей жизни, отправляясь в новое плавание? Откуда взялись силы?

МХ Я много думал об этом. Наверное, Всевышний в течение 49 лет моей жизни давал мне возможность реализовать себя. Но пришло время, когда все, что я получил, надо постараться отдать. Он меня как бы забрал и в каком‑то смысле освободил мою душу. У меня ощущение, что все, что я должен был сделать, — я это все осуществил. И дальше мне надо менять себя.

ИГ То есть переключение с внешней жизни на внутреннюю?

МХ Если упростить и коротко, то можно сказать и так.

ИГ Получается, что вас по этому пути вели, а не вы его сами выбрали?

МХ Сказано, человек создан по образу и подобию Б‑жию. Ключевой момент — свобода выбора. Но мы часто путаем свободу выбора со свободой предпочтения. Выбрать один театр, а не другой — это свобода предпочтения. А свой талант я не выбирал — Он дал мне этот талант. Не я выбрал родиться у своих мамы с папой — Он дал мне родиться евреем, дал мне моих детей. Это судьба, это делает Всевышний. Но то, что я выбираю, каким мне быть на этом пути, то, что я готов к этому пути, чтобы мою душу взяли, — это мой выбор. Когда я оставил свою жизнь, несмотря на успех, на Гран‑при международных фестивалей, я сделал свой выбор. Как Гертруда сказала Гамлету: «Ты повернул глаза зрачками в душу». Был момент, когда Всевышний повернул мои глаза зрачками в душу. И я сделал выбор — я не пошел по пути успеха, дальнейшего роста. Ушел от себя прежнего к себе нынешнему.

ХАСИД

ИГ Вы сказали, что реализовались в новой стране и в вашей новой жизни, расскажите об этом.

МХ Мой переворот начался здесь, в России, и первое время все, что со мной происходило, было чудом. Мои первые молитвы и первое понимание законов буквально переворачивали мои фундаментальные представления о жизни. Все, что раньше представлялось нормальным, естественным, давало повод для гордости, — оказывалось негодным, неловким и постыдным. Например, в наших спектаклях 1970‑­х годов было много обнаженного тела, я не стремился никого эпатировать, мне это нужно было для решения художественных задач. Сейчас я даже подумать об этом не могу — и не потому, что мне государство не разрешает. Мне это запрещает моя вера, это входит в противоречие с моими представлениями о том, что должен и чего не должен делать человек. Эти полтора года подготовки в России полностью меня изменили, в Соединенные Штаты я приехал уже совсем другим человеком, с другими базовыми ценностями.

ИГ Ваши прежние навыки оказались полезными для новой жизни?

МХ Первая моя работа в Америке была связана с прежней профессией. Мне предложили организовать Пурим. И мы с членами местной общины сделали потрясающий праздник! Потом меня позвали в одну из общественных религиозных организаций, я там работаю и по сей день. Моя должность официально называется «директор департамента обучения взрослых». Имеется в виду религиозное обучение. Я работаю и живу в еврейском пригороде Детройта, ассистирую раввину, веду религиозные занятия, я выпускал газету, вёл передачу на ТВ, даже похороны провожу. И чудеса продолжаются!

ИГ Что вы имеете в виду?

МХ Например, четыре года назад ко мне пришел один знакомый и спросил, нет ли у меня идеи, куда бы ему инвестировать свои деньги, чтобы получить хорошую прибыль. И меня осенило: я посоветовал ему инвестировать в мультипликацию.

ИГ Почему? Странный совет.

МХ Да, это странное событие. Но еще удивительнее, почему бизнесмен пришел именно ко мне и попросил совета именно у меня. После некоторых консультаций и раздумий он выделил мне на производство мультфильма 400 тыс. долларов, и я стал ставить в Лос‑Анджелесе полнометражный анимационный фильм «Жребий» — про Пурим, абсолютно кошерную еврейскую историю. Многие говорят: твои дети лишены радости, не смотрят кино, телепрограммы из‑за религиозных запретов и ограничений. И я решил для них и таких, как они, снять мультипликационный фильм, который можно смотреть детям из соблюдающих семей.

ИГ 400 тыс. долларов — нормальный бюджет для анимационного фильма?

МХ Нищенский. Средний — 50–60 млн. А 400 тыс. как бы ничего. И я собирал команду, заключал персональные договора, рисовали в Украине, анимировали в Австралии и так далее. Мульт­фильм получился, продается, есть и русская версия. Надеюсь, мой инвестор свои деньги вернет.

ИГ В заключение традиционный вопрос: ваши творческие планы?

МХ Только что был в Питере, в издательстве, которое готовит к печати второе издание моей книги «Листья и плоды». Это художественное произведение, можно сказать, религиозный роман. История преуспевающего режиссера, руководителя театральной академии, который постепенно приходит к Б‑гу, книга о том, как этот человек воспринимает то новое, что ему открывается по мере изучения Торы. Книга о корнях могучего дерева, разрушенного бурей. Должно пройти время, чтобы первые листочки на этом дереве ожили и начали зеленеть. Но листья — это только начало. Главное — чтобы после листьев созрели плоды, чтобы дерево начало плодоносить. Мы, те, кто возвращается, — это листья. А наши дети, надеюсь, станут плодами. И мой духовный долг, который я стараюсь исполнить максимально и по самому большому счету, — это достойным образом воспитать своих детей.