Есть целый ряд вещей, которыми не занимается Жоэль Артур Розенталь, Фаберже нашего времени, более известный как JAR, затворник, родившийся в Бронксе и живущий в Париже, единственный из ныне здравствующих ювелиров, кто удостоился личной выставки в Метрополитен‑музее.

Он не рекламирует свои изделия. Он не продает их оптом и не показывает без предварительной договоренности. Он продает их только избранным и никогда не торгуется. Он продает то, что хочет, когда хочет и кому хочет. Он пренебрегает рекламой, не терпит повышенного внимания к себе и ненавидит публичные выступления, особенно если они затрагивают что‑то личное.

Но наша историческая эпоха способна вдохновить на неожиданные действия даже самых сдержанных, и самые эмоциональные порывы могут иметь политические последствия.

Во всяком случае, такое ощущение сложилось, когда Розенталь присутствовал на открытии первой совместной выставки Еврейского музея Рима и Ватикана. На выставке, названной «Менора: культ, история, миф», представлено 130 экспонатов от I века до, собственно, Розенталя. Менора — его первое произведение еврейского ритуального искусства, а также единственное оригинальное изделие, сделанное на заказ для выставки. К тому же это первое его изделие, предназначенное не для продажи в частные руки (таким коллекционерам как Лили Сафра, Мадонна и Лиза Айран), а созданное, по выражению автора, «чтобы на него смотрели».

По словам ювелира, участие в выставке для него самого стало неожиданностью. «Я приложил все усилия, чтобы отгородиться от происходящих в мире событий», а эта выставка с ее призывом к единству была как раз ясным их свидетельством. «Но я не испытывал сомнений, потому что на этот раз события развивались в правильном направлении».

Розенталь рассказывает, что, когда он впервые услышал о выставке, в организации которой принимала участие его приятельница, директор Еврейского музея Рима Алессандра ди Кастро, он был впечатлен этим замыслом — удивительным образом двум музеям удалось перейти от диалога к действиям в эпоху всеобщего изоляционизма — и захотел принять в нем участие. Вначале он планировал сделать несколько небольших изделий для сувенирного магазина: мезузу и кулон в форме звезды Давида. Однако времени оставалось мало, и директор музея предложила ему создать экспонат для самой выставки.

«Я думала, он ни за что не согласится, — сказала она. — Но по какой‑то таинственной, неизвестной мне причине это предложение его вдохновило. Он не говорил мне, над чем работает».

Оказалось, он работал над трехмерной цветущей ветвью. Предназначенная в подарок Еврейскому музею менора была создана за пять недель, необыкновенно быстро для Розенталя — обычно работа над изделием занимает у него от трех месяцев до шести лет. Менора была отлита в бронзе и алюминии (с использованием золота) в форме ветви миндального дерева в цвету. В окружении розовых эмалевых цветов сиял бриллиантами, синими и фиолетовыми сапфирами и розовыми рубинами центральный бутон, выполненный в технике «паве», а один из лепестков пламенел драгоценными камнями. Увидев менору, ди Кастро была растрогана.

Розенталь вспоминает: «В детстве я ходил в синагогу на Рош а‑Шана и в Йом Кипур, и я помню свечи Хануки. Я помню, какой страх испытывал во время своей бар мицвы — у меня ломался голос, а я должен был петь».

(Менору, древний символ иудаизма и еврейской культуры, не стоит путать с ханукальным светильником, известным как ханукия; менора имеет семь подсвечников и первоначально представляла собой масляную лампу, а у ханукии их девять, и на ежегодный праздник Хануки туда вставляют именно свечи.)

Но после бар мицвы он перестал посещать синагогу, а религия никогда не имела отношения к его творчеству. Раздумывая над образом меноры, он вспомнил только бабушкино миндальное печенье.

«Они жили в двух кварталах от нас, и, когда я ночевал у них, бабушка пекла миндальное печенье и готовила томатный суп с рисом, фаршированную капусту и латкес, — вспоминает Розенталь. — Дедушка сам делал шнапс». Возможно, размышлял он, стоит начать с миндальной ветви. И только из беседы с раввином Розенталь узнал, что миндальное дерево иногда называют древом жизни и считают его возможным прообразом меноры.

«Я был в замешательстве», — говорит Розенталь. Совпадение показалось ему жутковатым. Но вместе с тем он был до слез тронут и счастлив — «я ощутил связь со своим прошлым и семьей. И я был рад сделать что‑то, что я умею делать и что при этом было бы частью моего прошлого».

Оказывается, не он один испытывает подобные чувства. С тех пор как Розенталь сообщил знакомым, что работает над менорой, и с момента открытия выставки начали поступать заказы. Один клиент заказал 20 подсвечников. От дизайнера Альбера Эльбаза тоже поступил заказ. Розенталь думает выполнить заказы, но без драгоценных камней. И он по‑прежнему собирается сделать мезузу.

По словам ювелира Лорана Буисьера, «участие в этом для всех нас послужило источником вдохновения».

Оригинал публикации: JAR’s Light in the Darkness