Под светом совести

ИЛЬЯ ГАБАЙ

Письма из заключения (1970–1972)

Сост., вступ. статья и комментарии М. Харитонова. М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 336 с.

Есть книги интересные, есть книги важные, а есть книги необходимые. Думается, именно к последним можно отнести «Письма из заключения (1970–1972)» Ильи Габая (1935–1972) — советского публициста, правозащитника, диссидента и литератора, публиковавшего в политически ориентированном самиздате статьи и очерки о преследовании крымских татар, вторжении советских танков в Прагу в 1968 году, etc. Илью Габая — как и Анатолия Марченко (1938–1986), как и сотни, нет тысячи, других заключенных и инакомыслящих — можно назвать жертвой советских репрессивных аппаратов государства. Жертвой косвенной, так как де‑факто Илья Габай не был погублен в лагерях или расстрелян, но покончил жизнь самоубийством — можно только догадываться, как год за годом компетентные органы медленно, но верно выбивали у него из‑под ног чувство реальности, стремление к справедливости, волю. История Габая — трагическая история человека, ставящего справедливость и милосердную законность выше всего на свете и готового пожертвовать собственной жизнью для приближения их торжества.

Надо сказать, что выход книги Габая — это и своего рода солидарность с людьми, сегодня находящимися в российских тюрьмах по сфабрикованным и нелепым обвинениям: среди них как «узники 6 мая», так и фигуранты «болотного дела» и много кто еще. Как и Илья Габай, они обращались к бесчеловечной структуре государства, которая способна делать речь неслышимой, а человеческую жизнь не стоящей и ломаного гроша. Думается, тексты Габая не могут быть прочитаны как исторический документ без сравнения с сегодняшней действительностью.

Книга Ильи Габая подготовлена прозаиком и эссеистом Марком Харитоновым, близко знавшим автора еще со студенческих лет (письма Харитонову и его супруге довольно частотны в эпистолярном наследии Габая). С начала 1990‑х Харитонов известен как прозаик (в частности, он стал первым лауреатом «Русского Букера» в 1992 году), но не менее интересны и его мемуарные тексты о советских литераторах и диссидентах, в которых сочетается субъективизм и отстраненность: они представали одновременно героями эпохи и близкими знакомыми автора. В похожей тональности написано и небольшое предисловие Харитонова к публикуемым текстам: последователь немецкой литературы, он сдержанно описывает, как раскручивается смертоносная спираль, в конце концов приведшая к безвременной гибели Ильи Габая.

Можно сказать, что рассматриваемая книга составлена по хронологическому принципу. Открывает ее блестяще выстроенная речь «Последнее слово Ильи Габая на процессе 19–20 января 1970 года в Ташкентском городском суде», многие положения которой, к сожалению, остаются актуальными и сегодня (по крайней мере, судя по результатам многочисленных соцопросов). «Если даже допустить, что Сталин обладал всеми качествами крупного государственного деятеля, что действия его способствовали общему благу, все равно от поклонения ему должны были бы удержать хотя бы соображения нравственной стерильности. Никакое количество стали на душу населения не может быть индульгенцией за душегубство; никакое материальное благосостояние не вернет жизнь 12 миллионам людей, и никакая зажиточность не сможет компенсировать свободу, достоинство, личную независимость».

Основной объем книги составляют «Письма из лагеря» — небольшие записки, своего рода конспекты будущих больших разговоров, отправленные из мест заключения супруге и друзьям. Условия в лагере были, мягко говоря, не подходящими для формулирования сложных литературоведческих концепций и исторических обобщений, поэтому самая важная — не лежащая на поверхности — тема этих эпистолярных текстов в том, что они обнажают сосуществование (в рамках одной биографии) нечеловеческих условий узника совести и «нормальной» жизни культурного человека, публикующего статьи и пишущего художественные тексты в стол. Илье Габаю, а также его близким и друзьям волей‑неволей пришлось ощутить этот болезненный разрыв в ткани советского общества.

Завершает книгу пространная поэма «Выбранные места», чьи эстетические достоинства здесь обсуждать совсем не комильфо, к тому же Илья Габай сам прекрасно понимал, что его поэтические тексты скорее имеют терапевтическое или публицистическое значение. В одном из писем Марку Харитонову он говорит: «Стихи, безусловно, плохие, но вопрос поставлен для меня очень важный». В связи с этим можно сказать, что поэтические тексты были для Габая своего рода лабораторией, где из доступных и близких ему культурных фрагментов (а судя по письмам, многое из современной литературы он почему‑то не принимал) выплавлялась политическая субъектность:

Мне невозможно жить, я не научен
Сносить без слов улыбочки наушничеств.
Мне стыдно, что я жив, когда творят правеж,
Безжалостность и жадность, ложь и вошь
И идиотство песенок и гимнов,
Звучащих здесь: блажной и грязный свал.

Так — что мне книги? Больше: что стихи мне?
Что мне стихи — и даже письма к вам?