Информационной войне, причиной которой стали события на Украине, пока не видно конца. Бесчисленное множество взаимоисключающих мнений и свидетельств не приближают к истине, а наоборот. В числе прочих мнений бытует и такое, что евреев в зоне АТО нет: «Те всегда бегут при первой опасности». Но евреи на Донбассе есть, их немало, и, как многие другие его жители, они вынуждены были покидать свои дома. На помощь этим людям пришел фонд «Керен а‑Йедидут», возглавляемый раввином Йехиэлем Экштейном. Вот уже несколько тысяч малоимущих еврейских семей, эвакуированных из Донецкой и Луганской областей, получили от фонда материальную помощь, позволившую им снять жилье в безопасных регионах Украины. После эвакуации из зоны боевых действий семьи временно размещают в пансионатах. Корреспондент «Лехаима» встретился с беженцами в одном из них в поселке Заречаны под Житомиром.

 

Утопающий в зелени интернат «Алюмим» на берегу реки Тетерев особенно пасторально выглядел накануне субботы. Охранник уже поджидал нас и направил к администратору Людмиле Викторовне Андреевой, которая первым делом предложила отведать с дороги кошерного обеда: «Пообщаемся в столовой».

 

ЛЮДМИЛА АНДРЕЕВА В интернат беженцы приезжают на несколько дней, пока мы не найдем им квартиру. Эти люди пережили ад, многие из них с маленькими детьми. Мы стараемся дать им возможность отвлечься, отдохнуть. Вчера они ездили на экскурсию в Винницу, любовались знаменитым фонтаном. Сегодня посетили Музей Королева в Житомире. А в самом начале, когда приезжал раввин Экштейн, устроили для детишек мини‑луна‑парк.

 

После обеда переходим в конференц‑зал, где встречаем только что приехавшую Елену Григорьевну Ярыльченко, директора пансионата «Симха» при синагоге Луганска.

 

ЕЛЕНА ЯРЫЛЬЧЕНКО В мирное время наш пансионат работал для детей из малообеспеченных и неблагополучных семей, а когда начались боевые действия в Луганской области, раввин Шолом Гопин предложил открыть программу «Теплый дом». С 10 июня у нас заработала кухня и люди начали приходить обедать и общаться. Примерно тогда же поступили первые просьбы от жителей области помочь им укрыться от снарядов в безопасном месте. Мы разместили у себя 18 человек из Кондрашовки и пригородов Луганска. В начале июня в Луганске начались бои, а детям нужно было идти на экзамен. Даже не знали, как быть. Взрывы, автоматные очереди, рев самолетов… На один экзамен они все‑таки съездили, но в тот же день детей распустили по домам. Со 2 июня наш район, в котором нет никаких воинских подразделений, постоянно подвергался обстрелам и налетам.

ЕФИМ ДЖУРИНСКИЙ А кто стрелял?

ЕЯ Кто ж знает? И те и другие «ведут огонь по боевым позициям». С июля мы ночевали в подвале пансионата: наверху уже нельзя было находиться. Разложили матрасы и ночью спали на них. В последние дни все происходило внезапно: тихо, вдруг выстрел, где‑то на расстоянии 1–2 км, потом свист и минуты через три взрыв. Стреляли из минометов по жилым кварталам, больницам, школам, учреждениям…

ЕД Значит, вы давно уже не живете дома?

ЕЯ Я жила на работе. У меня же там люди… Надо их накормить, «организовывать быт». С продовольствием тяжело, магазины пустые. Какое‑то время спасали запасы круп, муки, овощей, яиц. Даже прикупили какое‑то количество мяса. Когда вырубилось электричество, мясо и скоропортящиеся продукты нужно было срочно готовить. В первых числах августа, перед самым нашим отъездом, света не было во всем Луганске. Хорошо, что один наш волонтер умел заряжать аккумуляторы. У нас ведь и детишки жили. Девчонки 6 и 10 лет, мальчишки 6–7 лет и совсем маленькая девочка 3 лет. Она все говорила: «Вот бэтээры лягут спать, да, Григорьевна, и я выйду на улицу, правда?» Эта девочка сейчас, слава Б‑гу, в Израиле. Пока передвижение по городу было безопасным, к нам приезжали люди обедать. Потом остались только проживающие. На Солнечном погибла семья из общины — мама с дочкой. Переходили дорогу, рядом разорвался снаряд. Погибли 15 человек. Ребенок пятилетний остался сиротой. В синагоге женщина одна работала, ее маме 75 лет, она инвалид, без ноги, инсулинозависимая. Инсулин должен храниться в холодильнике, а холодильники не работают. Взять лекарство негде, больницы закрыты, врачей не найти. Даже не знаю, как они там сейчас…

ЕД Мечтаете вернуться домой?

ЕЯ А где нам жить? Мы там родились.

ЕД Ваша семья здесь?

ЕЯ Муж здесь. Младший по программе в Израиль уехал еще в январе, старший — в Черкасской области. Прошлым летом в городе отремонтировали много школ, а сейчас они стоят с выбитыми стеклами, стены изуродованы шрапнелью… Украинская и русская гимназии рядышком стояли, теперь развалины от них остались, чтобы никому не было обидно. Новая больница теперь черная и без стекол. Идешь по городу — страшно становится. В центре я давно не была: стреляют непонятно откуда, кто и в кого. Но наши люди научились различать по звуку минометы и «Грады». Это называется «слушать улицу». Стою на кухне, готовлю и «слушаю улицу», надо ведь, покуда летит снаряд, понять: бежать в подвал или нет.

ЕД А как вам удалось выехать?

ЕЯ Помогла христианская организация «Эзра». Приехали к нам со спис­ками, знали, что из пансионата нужно забрать евреев. Наверное, наш раввин обращался к ним за помощью. Машинами вывозили сначала до поселка Счастье, потом на Киев курс взяли. Проезжали блок‑посты ополченцев и украинской армии. Они проверяли документы и пропускали. Предупреждали только, что ехать надо аккуратно, по колее, потому что дороги могут быть заминированы.

ЕД Был стресс?

ЕЯ Некогда было стрессом обзаводиться. Главная задача — накормить людей. У нас «на вооружении» электродуховки были, а тут — ни света, ни воды… А у меня 14 человек, вот и начался мандраж, или стресс по‑медицински. Если б воду не отключили, я, может быть, и не уехала бы. Людей отправила бы, а сама осталась с теми, кому не посчастливилось уехать. Им ведь тоже помощь нужна. Когда мы уезжали, в нашем районе трубу нашли. Не знаю, что за труба и что за вода, но за ней очереди выстраивались километровые. Наверное, Б‑г уберег нас, что обошлись мы без инфекционных заболеваний. Если коротко сказать — украинским властям надо освободить территорию, вот они и бросают сюда армию… Много солдат в наших краях полегло, жалко всех. И ведь непонятно, за что люди гибнут.

 

К нам присоединяется семья из Кондрашовки, одна из тех, о которых рассказывала Елена Григорьевна. Виталий Горюнов и его сыновья Давид, Даник и Денис. Дети усаживаются за большим столом, и зал сразу наполняется детским гамом. «Денис, при­ехав сюда, первым делом спросил, где тут подвал, в котором можно укрыться от бомбежки. А у них тут нет подвала, — смеется Виталий. — Когда улицу Островского полностью разбомбили, в нашем доме снесло дымоход взрывной волной, вот мы и переехали в пансионат. Ночевали в подвале и даже шабат там встречали…»

 

ДАВИД ГОРЮНОВ, старший сын В Станице за один час зарядки мобильного телефона берут 50 гривен.

ЕД А как с продуктами?

ДГ Колбаса за два дня до нашего отъезда продавалась в три раза дороже и сигареты тоже.

ВИТАЛИЙ ГОРЮНОВПравда, ополченцы гоняют спекулянтов за это.

ЕД Говорят, мародеры у людей машины отнимают?

ЕЯ Существует такая организация у ополченцев, «Бэтмен» называется, что‑то вроде милиции. Она следит за порядком. У нас в районе была семья, из которой они забрали брата главы семьи. Через несколько дней он вернулся. Поел, помылся, сел в кресло и умер…

ВГ Ходить без паспорта у нас нельзя. Сразу заберут, живым можешь не вернуться.

 

Мы выходим во двор, Даник и Денис достают самокат и катаются по очереди, наслаждаясь непривычной тишиной. С группой беженцев из Луганска мы идем к берегу Тетерева для общей фотографии, а тем временем на стадионе собираются ребята из Донецка.

 

ШАУЛЬ МЕЛАМЕД, Донецк, 35 лет, программист В начале Майдана я верил в единую Украину. Хотелось, чтобы мирным путем все разрешилось. Когда грянули события в Крыму, мы боялись, что и у нас то же самое будет. В особенности после того, как начались протесты под руководством маргинальных личностей, широко известных в Донецке. Организация «Донецкая республика» существовала со времен Оранжевой революции. Члены ее тогда активно проявили себя как антиеврейские пропагандисты. А уж когда они опять выплыли, да еще во главе 10‑тысячной толпы, громившей город, нам было очень не по себе.

ЕД Были и в этот раз антиеврейские выпады с их стороны?

ШМ На этот раз у них антиеврейская риторика слетела. Этими людьми кто‑то управляет. Не буду говорить, кто и откуда. Сегодня мало кто помнит, как они стояли на площади Ленина в центре Донецка в 2004 году. Установили палатки, вокруг плакаты за референдум о статусе русского языка, антисемитские лозунги. Была еще история с листовками на Песах. К синагоге пришли люди, раздававшие листовки об обязательной регистрации евреев за 50 долларов. Но это была явная провокация против ДНР. Листовки даже фигурировали в уголовном деле. ДНР тогда еще числилась в организациях антисемитского толка.

ЕД Тем не менее их поддержали на референдуме…

ШМ По мне, голосование было продиктовано страхом. Накануне произошли два события: 2 мая в Одессе, 9 мая в Мариуполе, а 11 мая референдум. Все это подтолкнуло людей. Если у работающих пенсионеров, людей, рожденных в СССР, ДНР раньше не имела поддержки, то после 9 мая и они пошли на референдум.

ЕД Хотите вернуться в Донецк?

ШМ Я коренной дончанин, Донецк — моя родина. Хотелось бы вернуться в город, который мы привыкли видеть, но я понимаю, что на данном этапе это нереально.

МИША МЕЛАМЕД, сын Шауля, 12 лет, школьник У нас Управление железной дороги рядом со школой находится. Когда начался его захват, нас вывезли оттуда. За несколько минут до конца урока зашли автоматчики в масках и всех отпустили, сказали: это вам подарок, дети. В конце мая, когда захватывали аэропорт, моя младшая сестра первый класс заканчивала, их всех тоже отпустили из школы. Несколько раз самолеты пролетали на форсаже, низко — прямо над домом. А еще я видел, как люди в масках и с рюкзаками листовки у синагоги раздавали.

ЯРОСЛАВА ФИЛИПЕС, Донецк, 21 год, молодая мама, домохозяйка Мы надеялись, что Донецк, миллионный город, не тронут. Когда договорились о перемирии, верили, что все закончится, что они прекратят войну за власть, оставят мирных людей в покое. Но этого не случилось. Засыпаем — взрывают, просыпаемся — взрывают. На горизонте видели, как поля горят, хлеб… Надеемся, отсюда поедем не в какой‑то «другой город» как беженцы, а к себе домой. У нас в Донецке частный дом. Там остались собака и кот, за ними соседка ухаживает. Она старая, смерти не боится. По дороге сюда мы проезжали блок‑посты ДНР с ополченцами. В принципе, люди они спокойные, вели себя неагрессивно, никого не трогали, никто ничего не отбирал. С мародерством нам сталкиваться не приходилось.

Нашему сыну три с половиной года. В первое время, когда война началась, он прятался под одеяло, говорил: «Стреляют? Стреляют!» Вроде бы маленький, но все понимает. Наш детский сад в Донецке работал до последнего, ходили три ребенка, только в конце июля его закрыли.

ЛЮДМИЛА, свекровь Ярославы Жалко, что гибнут простые люди, поскорее бы они договорились меж собой, чтобы дети, показывая газету, не говорили мне: «Смотри, бабушка, война!» Вчера мы были в Виннице. Там у фонтана была экскурсия для раненых украинских солдат, они на инвалидных колясках, без ног, без рук. Ради чего пострадали? Получается, приехали убивать нас, а мы вот стоим и их жалеем.

 

Мы разговаривали с людьми разных профессий и политических взглядов, светскими и религиозными, молодыми и постарше. Всех их объединяет одно: понимание абсолютной нецелесообразности братоубийственной вой­ны на Донбассе и желание поскорее вернуться в родные места. Услышат ли их те, кто развязал эту бойню?

P. S. Пока готовилась статья, в школу‑интернат привезли 40 беженцев из Мариуполя.