110 лет назад родился советский разведчик, герой Российской Федерации Янкель Пинхусович Черняк.

В обычный февральский день 1995 года в обычной, ничем не примечательной московской больнице царил переполох: ждали высоких лиц — начальника Генерального штаба Вооруженных сил России и начальника Главного разведывательного управления Генштаба ВС РФ (ГРУ). Сутки назад в больницу на «скорой» доставили пожилого мужчину. По паспорту — Ян Петрович Черняк. А в метриках значилось: Янкель Пинхусович Черняк. Но метрики в больнице не были нужны.

В назначенное время начальник Генштаба генерал армии Михаил Колесников и начальник ГРУ Федор Ладыгин вошли в палату. У них поручение от президента РФ Б. Н. Ельцина — вручить Яну Петровичу «Золотую Звезду» Героя России. М. Колесников огласил указ Ельцина, прикалывать награду к майке было как‑то неудобно, и ее вложили в руку Черняка.

«И тут, — цитирую книгу Валерия Кочика “Разведчики и резиденты ГРУ. За пределами Отчизны”, — случилось удивительное: к моменту вручения награды больной, уже сутки не приходивший в себя, очнулся. Почувствовав в руке тяжесть награды, еле слышно ответил: “Служу Отечеству”, а может быть, произнес привычную формулу: “Служу Советскому Союзу!” Когда посетители ушли, сказал жене: “Хорошо, что не посмертно…”»

Ян Петрович стал сотрудником военной разведки в 1930 году. Ушел из нее в 1946‑м. Шестнадцать лет нелегальной работы без провалов в Европе и США! Федору Ивановичу Ладыгину (присутствовавшему при вручении награды) принадлежат замечательные слова: «В разведку приходят один раз и на всю жизнь». Я. П. Черняка удостоили высшей награды России почти через полвека после окончания службы в ГРУ. Особенно ценными признаны добытые им на Западе материалы по разработке ядерного оружия, радиолокации и средств связи.

Кого сейчас удивишь ядерными проблемами? Каждый день в газетах и журналах, на радио и телевидении сотни материалов о ядерных реакторах и электростанциях, атомоходах и ученых‑ядерщиках, о новых исследованиях и катастрофах — случившихся и грядущих… Атомные министерства, госкомитеты атомных дел, закрытые города, полигоны, заводы, НИИ… Ну и, конечно, армия, флот. У многих организаций есть уже своя история, есть она и у разведки.

Принято считать, что атомный шпионаж СССР начался с оперативного письма № 1 от 27 января 1941 года. В этот день советский резидент в Нью‑Йорке Гайк Овакимян получил письмо за подписью «Виктор». (Псевдоним тогдашнего начальника внешней разведки Павла Фитина. До войны в СССР были две закордонные разведки: военная, подчинявшаяся Генеральному штабу Красной Армии, и внешняя — структура НКВД. Обе службы действовали самостоятельно, конечно, какими‑то сведениями делились, помогали друг другу [особенно в военные годы], но и конкурировали. Информации об атомных делах от разведок поступали практически одному человеку — Игорю Васильевичу Курчатову.)

Летом и осенью 1942 года у Сталина было достаточно информации, чтобы понять: в Германии, Англии, США активно ведутся работы по ядерной проблематике, а мы отстаем. Последовало указание Берии: подготовить специальное заседание Государственного комитета обороны по этому вопросу.

И оно состоялось в октябре 1942 года. Это был, пожалуй, самый сложный период войны. От Москвы немцев отогнали, но не так далеко. Армия Паулюса дошла до Волги, вермахт прорвался к Кавказу. Прибалтика, Белоруссия, Украина оккупированы… Эвакуированные на Восток военные заводы еще не достигли прежних объемов, ученые многих направлений лишились своей базы…

В конце заседания Сталин, обращаясь к приглашенным ученым, сказал:

— А сейчас мы должны определить среди вас «главнокомандующего»… Я думаю, товарищ Иоффе справился бы с этой задачей.

Неожиданно для всех Абрам Иосифович Иоффе, сославшись на возраст (ему тогда было 62 года) попросил снять свою кандидатуру и предложил Игоря Васильевича Курчатова. Сталин его не знал, Курчатов в то время не был академиком, но руководил лабораторией, где открыли явление распада атомов урана.

После некоторого обсуждения опять поднялся академик Иоффе:

— Товарищ Сталин, я настаиваю, чтобы руководителем советского атомного проекта стал все же Игорь Васильевич Курчатов.
Игорь Васильевич был среди приглашенных. Сталин попросил его подняться, внимательно вгляделся в него и произнес:

— Мы утверждаем вас, товарищ Курчатов, в качестве руководителя проекта.

Так в системе Академии наук СССР появилась знаменитая Лаборатория № 2, руководимая академиком Курчатовым, трижды удостоенным звания Героя Социалистического Труда. На том же заседании ученые услышали от Сталина, что у нас есть кому позаботиться о том, чтобы у них были нужные сведения из‑за рубежа.

Вот эти сведения, чертежи, разработки и даже какие‑то изделия вручались лично Курчатову. А его распоряжения и другие документы ложились на бумагу только от руки. Никаких машинисток, копий. Даже Сталину поступали рукописные экземпляры.

В начале 1944 года директор Физического института Академии наук С. И. Вавилов направил к Курчатову несколько молодых физиков. В их числе был старший научный сотрудник Е. Л. Фейнберг. С академиком Фейнбергом я встречался восемь лет назад и задавал ему вопросы о ядерных разработках.

— На семинарах у Курчатова была очень творческая атмосфера, — рассказывал Евгений Львович, — обсуждения проходили оживленно. Как‑то, докладывая о ходе работы над одним изделием, я посетовал на то, что никак не удается подобрать нужный диаметр для стержня. Назвал при этом цифры. Неожиданно для меня Игорь Васильевич Курчатов уверенно предложил взять диаметр больше на полсантиметра. Неожиданно потому, что в такие детали Игорь Васильевич не вникал. Сделал, как он посоветовал, и дело пошло. И я понял, что у Курчатова есть какой‑то свой канал информации, то есть шпионский.

О ходе работ над американской атомной бомбой советские ученые имели точное представление. Кстати, а западные спецслужбы знали, как осуществляется советский проект? Очень приблизительно, ни один документ в их руки не попал.

Взрыв первой отечественной атомной бомбы РДС‑1 на Семипалатинском полигоне. 29 августа 1949. Музей ядерного оружия РФЯЦ‑ВНИИЭФ

В 1948 году я приобрел брошюру «Когда Россия будет иметь атомную бомбу?». Храню ее и по сию пору. В ней небольшое предисловие и статья инженера‑атомщика Джона Ф. Хогертона и специалиста по России Эллсуорта Рэймонда. Первый отвечал за техническую информацию фирмы «Келлекс корпорейшн», был одним из ведущих инженеров атомных заводов в Окридже и Хэнфорде. Рэймонд составлял в 1938–1943 годах доклады посольства США в Москве о промышленности СССР, а в 1943–1946 годах был главным консультантом по вопросам советской экономики при Военном министерстве в Вашингтоне.

Анализируя по‑своему состояние экономики и науки в СССР, авторы статьи пришли к выводу: атомная бомба в Советском Союзе появится не ранее 1954 года. «Что касается шпионажа и информации, — утверждают авторы, — проникающей в прессу, Советы могут получить лишь отрывочные сведения…»

Напомню, статья опубликована в 1948 году. Я приобрел ее 22 июня того года. Предисловие заканчивалось словами: «Пусть пророки гадают на кофейной гуще… Поживем — увидим».

Ждать оставалось не шесть лет, а чуть больше года : 29 августа 1949 года на полигоне под Семипалатинском была взорвана первая советская А‑бомба. Присутствующие увидели, как за секунду испарилась 70‑метровая стальная вышка, а по полигону прокатился оглушительный гул, подобного которому тут отродясь не было.

Через несколько дней военная разведка США доложила своему президенту об этом взрыве, а в качестве доказательства приложила снимки верхних слоев атмосферы над территорией СССР. На них отчетливо просматривался грибовидный след от атомного взрыва.

Известно, что Курчатов одно время считал, что вклад разведки в создание атомной бомбы составляет 60%, 40% — заслуга ученых. Потом согласился на 50% с каждой стороны. Но разведка состоит из отдельных людей. Пора назвать их, хотя имена многих разведчиков обеих спецслужб давно известны. Сегодня немного об одном из них.

«Крона» все время разрасталась

Янкель Черняк родился 6 апреля 1909 года в австро‑венгерской провинции Буковина (ныне Черновицкая область Украины). Мальчику шел шестой год, когда началась Первая мировая война. В огне ее погибали миллионы мирных жителей. Пропали без вести и родители Янкеля. Видимо, попали под артобстрел или бомбежку, документов при них не было, похоронили в общей могиле. Мальчуган оказался в детском доме. Не нашлось семьи, которая хотела бы усыновить еврейского мальчика.

Он окончил среднюю школу, хотел учиться дальше, но как только в приемных комиссиях Румынии узнавали, что он еврей, тотчас следовал отказ. Юноша подзаработал немного денег и отправился в Прагу, поступил в высшее техническое училище, в числе лучших окончил его. Стал работать на заводе «Прагер электромоторенверке». Счастье длилось недолго: в связи с мировым экономическим кризисом завод закрылся. Ян стал безработным и на жизнь зарабатывал репетиторством.

Инженерное дело ему нравилось, поступил в Берлинский политехнический институт. Еще раньше, в Праге, он увлекся иностранными языками, давались они ему удивительно легко. В 20 лет Янкель владел семью языками — румынским, венгерским, английским, чешским, французским, русским, немецким. Последним владел в совершенстве, немцы считали его своим. И вообще в других странах он держался как свой: знал быт, нравы, нормы поведения. Ни разу Черняку не предъявляли каких‑либо претензий. А перемещался он много и постоянно. Берлинский период знаменателен двумя событиями. Первое: молодой человек, придерживающийся социалистических взглядов, стал членом Германской компартии; а второе произошло в обычном берлинском кафе. Ян попросил своего знакомого свести его с румынским коммунистом. Тот представил его некоему Матиасу.

Янкель Черняк. 1940‑е 

Матиас пригласил юношу поужинать в кафе. Разговор был доверительным. Сотрудник советской военной разведки завел беседу об опасности фашизма в Германии; шел 1930 год, Гитлер рвался к власти. Яна, люто ненавидевшего нацизм, не надо было долго убеждать. И когда Матиас предложил Яну принять участие в борьбе против фашистов, тот сразу согласился. В том же году Черняка призывают в румынскую армию. Он обучается в сержантской школе, служит делопроизводителем в штабе артиллерийского полка. Казалось, какие там секреты. А они были, и вскоре в Москве обстоятельно изучают армейские порядки, сотрудничество в военных областях Германии и Румынии, информацию о последних образцах вооружений.

Через четыре года Черняка назначают руководителем самостоятельной резидентуры, регион действия — не только Румыния. Контрразведка схватила одного из информаторов. Яна тотчас отзывают в Москву. В разведшколе он знакомится с особенностями нелегальной работы, совершенствуется в русском языке. Это были не краткосрочные курсы, а фундаментальная подготовка, в которой принимали участие руководители ГРУ. В 1936 году корреспондент Телеграфного агентства Советского Союза Ян Черняк отправляется в Швейцарию. Свободно владеющий французским и немецким, журналист много разъезжает по стране, общается с разными людьми. Сотни советских газет охотно публикуют заметки, статьи за подписью «корр. ТАСС». Это одна, видимая, сторона деятельности «журналиста». О другой, невидимой, знают только несколько человек: Черняк лично вербует нужных людей, готовых работать на советскую разведку. Очень скоро в группе «Крона» уже 20 агентов: секретарь министра, два офицера — разведуправления и Генерального штаба, начальник важного отдела авиационной фирмы, банкир (следует заметить, что ни один агент «Кроны» никогда не был разоблачен, возможно, с этим связано то обстоятельство, что о большинстве их нам ничего неизвестно). В Центр идет разнообразная и очень ценная информация. Инженерное образование позволяет Яну на месте отбирать важные материалы.

У резидентуры Я. Черняка задача: работать против Германии, но с другой территории. Швейцария с этой точки зрения — идеальное место. Агенты, информаторы разведсети «Крона» работают не только в Швейцарии. Черняк все время в разъездах, получает материалы, которые по радио не передашь: чертежи, схемы, таблицы, а то и натуральные образцы. Связь с Центром отработана безукоризненно. Жесточайшая конспирация позволяет «Кроне» не только избегать провалов, но и вовсе не привлекать внимание контрразведок. Уж казалось бы, какие разведчики руководили так называемой «Красной капеллой», а гестапо ее вычислило и обезвредило в 1942 году. На два года дольше продержалась «Красная тройка» Шандора Радо. А «Крона», постоянно разраставшаяся, действовала десять лет без провалов.

Журналисты, общавшиеся с Яном, часто спрашивали его, как «Кроне» это удавалось?

— Очень просто, — отвечал он, — железная конспиративная дисциплина.

В какой бы стране Черняк ни находился, он никогда не посещал футбольные матчи, шахматные турниры, другие соревнования. Ни разу не был в публичных домах. Потому не попадал в облавы с проверкой документов. Всегда имел несколько паспортов. Кстати, нередко изготовлял документы сам. Перед приездом в страну знакомился с местными законами, обычаями. Ничем не выделялся, тем самым никак не привлекал внимания не только контрразведок, а и чиновников, обслуги гостиниц, ресторанов. Если приходилось быть в какой‑то стране продолжительное время и надо было работать, не занимал престижных постов, а был мелким коммерсантом, агентом невзрачных фирм, лектором. И так не пару месяцев, а десять лет, из них шесть пришлись на войну.

«Признать выполненной блестяще»

Информация от агентов «Кроны» поступала самая разнообразная — от закрытых счетов германских спецслужб в европейских банках до анализа состояния военных отраслей экономики Германии и ее союзников. Особенно важными оказались материалы по радиолокации. Новое тогда направление в оборонной промышленности успешно развивалось в Англии, Германии, Швейцарии.

В Советском Союзе при ГКО был создан специальный Совет по радиолокации. Этим подчеркивалось важное значение проблемы для обороноспособности страны. Огромные разрушения, невозможность быстрого создания научно‑технической базы, нехватка кадров — все это сказалось на темпах развития отрасли. Была надежда на разработки англичан, но союзники «забывали» поделиться секретами. Пришлось этим заняться Яну.

В мае 1944 года заместитель председателя того самого Совета при ГКО, инженер, вице‑адмирал, академик Аксель Берг пишет начальнику Разведуправления: «Присланные Вами за последние 10 месяцев материалы представляют очень большую ценность… Особая их ценность заключается в том, что они подобраны со знанием дела… Сведения позволили начать разработку соответствующих контрмероприятий».

Из письма академика Берга от 11 июня 1944 года: «Полученные от Вас материалы на 102 листах и 26 образцов следует считать крупной и ценной помощью делу».

Из письма академика Берга в октябре 1944 года: «Прошу добыть новые материалы по радиолокационным приборам и направить их непосредственно в Совет…»

Из письма академика Берга от 30 декабря 1944 году: «Получил от Вас 475 иностранных письменных материалов и 102 образца аппаратуры… Работу ГРУ за истекший год в данной области следует признать выполненной блестяще…»

Еще из одного письма академика Берга: «Получил от ГРУ иностранных информационных материалов (в том числе 96 листов чертежей)… новейших радиолокационных приборов…»

В тот год Москва получила от Черняка 12 500 листов технической документации. В Совете при ГКО пришлось создать отдел по обработке материалов, присылаемых разведчиками.

Была отработана четкая система связи с Москвой. Роль бесстрашных курьеров выполняли сотрудники Центра. С бумажными листами было проще. А вот с отправкой образцов, деталей, узлов приходилось нередко придумывать невероятные решения. Так, некоторые узлы аппаратов перевозились в… тортах (!) Таможенникам в голову не приходило отрезать кусочек.

У Черняка было много информаторов, в их числе немало женщин. Дочь крупного инженера‑конструктора (назовем ее Хеллен) работала вместе с отцом в КБ, где создавались новые немецкие танки. Папа уходил обедать, дочь выносила уникальные чертежи, передавала их Яну. У него все было готово к фотосъемке, чертежи тут же возвращались на место. Папа приходил с обеда, доставал документы из сейфа… Когда немецкие генералы‑танкисты впервые знакомились с этими материалами, в Москве они уже были отработаны.

А Хеллен подбирала для Яна кандидатов на вербовку. Прежде чем встретиться с ним, Ян изучал солидное досье на этого человека. Он доверял Хеллен, она была его гражданской женой, они жили семейной парой. Почему она не стала законной супругой Яна, знают только они.

Аллан Мэй. 1940‑е 

А‑бомба: эпопея Аллана Мэя

Сотрудник Кавендишской лаборатории Кембриджского университета, профессор британской ядерной программы «Тьюз эллойз» («Трубный сплав») Аллан Мэй не скрывал (но и не афишировал) своих левых взглядов и симпатий к CCCР. В 1939 году, незадолго до начала Второй мировой, он в составе делегации британских ученых побывал в Советском Союзе. Завязались профессиональные и дружеские связи с советскими коллегами.

В июне 1942 года Ян — уже Джен (в некоторых публикациях Дженн и даже Джек) — получает задание Центра: завербовать англичанина. Такие персональные указания были весьма редки. Невероятными путями в Лондон приходит письмо Мэю от его московского друга. У Черняка есть предлог для встречи. И она состоялась. Разведчик подготовился к ней основательно. Он внушает Мэю: Черчилль не хочет делиться ядерными секретами со Сталиным. Но нельзя допустить, чтобы Германия создала атомную бомбу раньше Великобритании и СССР. Прогрессивные британские ученые могут сделать то, в чем Черчилль отказывает союзникам. Тогда они опередят Гитлера.

Обаяние, железная логика, технический кругозор разведчика сделали свое дело: Мэй дал согласие. Условились о способах передачи материалов, паролях и прочих тонкостях. Вскоре от Алека (оперативный псевдоним Мэя) поступили первые сведения о процессе получения плутония, чертежи «уранового котла». При этом ему и Черняку приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы переправлять образцы в Москву. Удалось раздобыть образцы урана‑235 и урана‑238, весили они десятые доли миллиграмма. Эту драгоценность (уран‑235) нанесли ультратонким слоем на платиновую фольгу. В Москве немало потрудились, чтобы разобрать такую «конфетку».

В январе 1943 года Мэя перевели в Канаду, где он продолжал работать по американскому атомному проекту «Манхэттен». На некоторое время связь Центра с Алеком прервалась. Но потом восстановилась, и в Москве изучали обстоятельные отчеты Мэя.

Летом 1944 года полковник Михаил Мильштейн получает указание начальника ГРУ: в ходе инспекционной поездки по США, Канаде и Мексике познакомиться на месте с деятельностью легальных резидентур. Мильштейн встречается в Канаде с военным атташе полковником Заботиным, который официально был руководителем легальной резидентуры.

Встречался Мильштейн — и не раз — с лейтенантом Игорем Гузенко, шифровальщиком советского посольства (псевдоним Кларк). Вот он почему‑то не понравился инспектору. По возвращении в Москву Мильштейн доложил начальнику ГРУ и начальнику отдела кадров о своих сомнениях и прямо указал, что Гузенко готовится к побегу. К сожалению, выводы проверяющего не восприняли всерьез. И только в августе 1945 года новый начальник ГРУ приказал отозвать Гузенко и его семью в СССР. Но 5 сентября Гузенко, забрав из сейфа секретные документы, явился в канадскую полицию и попросил политического убежища. Западные газеты вышли с аршинными заголовками.

Разразился скандал. Дело было не только в шумихе. По наводке предателя английская разведка быстро вычислила, кто такой Алек: Мэя арестовали, судили, дали десять лет тюрьмы. (Правда, через семь лет за примерное поведение досрочно освободили. Немного поработав в Англии, в 1962 году он переехал в Африку — в Гане стал профессором физики в местном университете.)

Предательство Гузенко тяжело обошлось нелегальной резидентуре: канадские контрразведчики выявили имена 19 агентов военной разведки, 9 из них были осуждены. В срочном порядке покинул страну Мулат — Залман Литвин. (Залман Вульфович был на военной разведработе в Китае, нелегал в США в 1937–1945 годах. Создал там эффективную резидентуру. Затем работал в Европе. Умер в 1993 году.)

Полковника Заботина сменил Черняк. Но вскоре Центр приказал ему возвращаться в Москву — нависла угроза и его разоблачения. В американский порт с визитом доброй воли прибыл советский военный корабль. Половине команды разрешили остановиться на ночь в гостинице, где довольно шумно отмечали увольнительную. Рано утром — было еще темно — толпа моряков возвратилась на корабль. Очень скоро он дал прощальный гудок. Капитан не уведомил власти о том, что команда судна стала больше на одного человека.

Обо всей истории с Гузенко начальник ГРУ рассказал лично Сталину. Вождь приказал создать комиссию во главе с Маленковым. В нее также вошли Берия, наркомы внутренних дел и госбезопасности. Осудили Заботина, полетели и другие головы. Черняка не тронули.

Яна Петровича уволили из ГРУ, но четыре года он проработал референтом ГРУ, а в 1950 году опять ушел в ТАСС, но уже переводчиком.

У Черняка появилось свободное время, он зачастил в сад «Эрмитаж», где играл в шахматы. В «Эрмитаже» Черняк познакомился с Тамарой. Они поженились и прожили вместе почти полвека. Детей у них не было.

У Яна Петровича не было ни одной награды, пока в декабре 1994 года президент Б. Ельцин не подписал указ: «За мужество и героизм, проявленные при выполнении специального задания, присвоить звание Героя России Яну Петровичу Черняку». Начальник Генштаба ВС РФ Михаил Колесников, вручая ему «Золотую Звезду», сказал: «Этот старик — настоящий Штирлиц».

Забавно, что сам Ян считал, что настоящим Штирлицем мог быть только чистокровный немец, которого все знали бы с детства; любого другого гестапо разоблачит быстро. По заданию ГРУ Ян встречался с Юлианом Семеновым и, надо полагать, высказал свое мнение.

9 февраля 1995 года Яну вручили «Золотую Звезду», а 19 февраля он скончался. Вольнонаемного служащего (офицерское звание не дали) похоронили на Преображенском кладбище с воинскими почестями.

(Опубликовано в №290, июнь 2016)