Экспертное мнение

Два романа Майкла Шейбона

Лариса Беспалова 17 марта 2024
Поделиться

Michael Chabon. Telegraph Avenue («Телеграф‑авеню»)

Главные персонажи романа — два друга, афроамериканец Арчи Столлинг и еврей Нэт Джаффе, совладельцы магазинчика подержанного винила Brokeland records. Магазинчик прелестный, уютный, своего рода клуб с постоянными, очень колоритными завсегдатаями, словом, украшение квартала. Однако Brokeland records едва сводит концы с концами, а тут еще магнат Гибсон Гуд собирается построить за два квартала торговый мегацентр с большим магазином, торгующим тем же винилом (американские рецензенты считают это анахронизмом: в 2004 году — время действия романа — не только мелкие, но и крупные предприятия, торгующие винилом, были обречены). Вдобавок на сторону Гуда неожиданно перекинулся завсегдатай и клиент Brokeland records Чандлер Флауэр, а он член муниципалитета, и от него многое зависит. При всем при том Арчи и Нэт сдаваться не хотят. И история их противостояния Гибсону Гуду — главная линия романа.

От этой главной линии ответвляются три.

Первая — это история жен Арчи и Нэта, Гвен и Авивы. Они тоже партнеры. Обе они акушерки, и у них свое дело: они помогают тем, кому это по карману, рожать на дому. Однако в одном случае роды осложняются, роженицу приходится увезти в больницу, там врач оскорбляет Гвен по расовой части, она взрывается. И в результате они с Авивой могут лишиться лицензии.

Вторая — история Лютера Столлинга, отца Арчи. Правда, Лютер — отец номинальный: никакого участия в жизни сына не принимал, и сын его знать не желает. Лютер — звезда blaxplotation Блэксплотейшн,этнический поджанр эксплуатационного кино, появившийся в США в начале 1970‑х годов, ориентированный на чернокожую городскую аудиторию. фильмов, мастер кунг‑фу. Но после своего взлета в 1970‑х Лютер и пристрастился к наркотикам, и в тюрьму попадал. Впрочем, сейчас он с наркотиками завязал и мечтает вернуться в кино, а для этого хочет снять фильм, где опять же звездой будет он. Но как найти деньги? А вот как: шантажируя Чандлера, которому Лютер когда‑то помог (впрочем, нечаянно) убить наркоторговца.

Третья линия — история двух подростков, 14‑летнего сына Нэта Джулиуса и Титуса Джойнера, неожиданно обнаружившегося сына Арчи.

Арчи сына и в глаза не видел, и думать о нем позабыл. И Титус, соответственно, подросток жесткий и колючий. Подростки «торчат» от Тарантино, кунг‑фу и т. д. И Джулиус (а ему 14 лет — самое время определиться) окончательно понимает, что он гей, и в первый раз в жизни смертельно влюбляется: в Титуса, гомосексуальных наклонностей не имеющего.

Все конфликты к концу романа благополучно разрешаются. Нэт и Арчи переходят на торговлю раритетным винилом онлайн, их жены в результате борьбы с расистски настроенным врачом одерживают победу и остаются при лицензии, Лютер не без участия Арчи отказывается от шантажа, Гуду приходится строить свой мегацентр в другом месте, а Джулиус и Титус остаются друзьями, каждый при своей ориентации. При этом Титус обретает и отца, и брата (жена Арчи рожает), и дом.

В романе речь идет о таких разных и серьезных темах, как нахрапистое наступление крупного капитала, расовые проблемы, отцовство, первая любовь и т. д., которые, казалось бы, не могут не тронуть. Меня, во всяком случае, трогают всегда.

Но тут я читала роман несколько дней, с утра до вечера, и, хотя читатель я запойный, если книга захватывает — оторваться от нее не могу, возвращалась к «Телеграф‑авеню» лишь по долгу ридера.

И вот почему: притом что в виртуозности Майклу Шейбону не откажешь, проза у него в высшей степени искусная, однако выход чувства и мысли на единицу текста, на мой взгляд, несоразмерно мал. Так что не успевал Майкл Шейбон меня тронуть (скажем, в сцене столкновения Гвен с врачом‑расистом или когда Нэту грозит арест), как тут же отвлекался и начинал то подолгу описывать городской пейзаж, то углубляться в тонкости киношные, музыкальные и т. д. Ни к сюжету, ни к судьбе или характеру героев эти описания и отвлечения никакого отношения не имели (в отличие от, скажем, хрестоматийной «встречи» Андрея Болконского со старым дубом). Роскошное описание того‑сего, возможно, интересное само по себе (для фанатов такого рода музыки, Тарантино, кунг‑фу, а Майкл Шейбон всем этим одержим), роман тормозило.

Впечатление такое, что Майкла Шейбона прежде и больше всего увлекает описательность. Но описывает он все, по преимуществу называя реалии, отлично известные американцам, а нам — отнюдь не всегда.

При этом Шейбон подробно описывает и то, что по ходу сюжета вовсе не нужно. К примеру, герои мимоходом минуют помещение, stucco painted a Lena Horn shade of tan Оштукатуренное под цвет кожи Лины Хорн. — Здесь и далее перевод с английского Юлии Полещук.
. И не в том даже дело, что у нас далеко не все помнят, какого цвета кожа у давно почившей певицы Лины Хорн, а в том, что цвет стен тут никакой роли не играет и только загромождает повествование, а также — увы! — ускучняет его.

Майкл Шейбон — автор известный, популярный, так что решила сверить свое мнение о романе с мнением серьезных американских критиков.

Приведу цитату из рецензии на роман в N. Y. Times: Telegraph Avenue feels overdense, larded with digressions that hamper the acceleration of its complicated plot… Роман «Телеграф‑авеню» избыточно плотен, изобилует отступлениями, которые лишь замедляют развитие его запутанного сюжета.

А вот что пишет Адам Кирш в прекрасной рецензии в «Таблете»: (Pulpless fiction). No one appears without his or her clothes and appearance being minutely catalogued: «She had an April Cornell dress patterned with morning glories, bought secondhand at Crossroads, knee‑length, with v collar and quarter length drawstring sleeves» (Бессюжетное чтиво). Ни один персонаж, будь то мужчина или женщина, ни разу не появляется на страницах романа раздетым, а одежду автор описывает подробно, словно картинку из каталога: «На ней было платье “Эйприл Корнелл” в пурпурных вьюнках, до колена, с V‑образным вырезом и короткими рукавами на кулиске, купленное в магазине подержанных вещей “Кроссроудз”».
. (К слову, чтобы русскоязычный читатель смог понять роман полностью, реалии потребовали бы комментария, по размеру не меньше чем половина романа.)

О героях Telegraph Avenue А. Кирш пишет, что они are not fully alive Не совсем живые.
.

И главное, проза Шейбона at the same time intelligent and impressive is cumuliatively ineffective and even tedious: Chabon is incapable of writing a sentence to serve the story or the characters В то же время и проницательное, и увлекательное оказывается в ней все более бесполезным и даже скучным: Шейбон не в состоянии написать ни единого предложения, которое работало бы на сюжет или персонажей.
.

И вот его вывод: Chabon’s pop exuberance and his likeable, if conventional, humanism make Telegraph Avenue an ingratiating book, but they aren’t quite enough to make it deeply moving or memorable Благодаря популистской избыточности и приятному, пусть и консервативному, гуманизму Шейбона роман «Телеграф‑авеню» располагает к себе, но этого недостаточно, чтобы книга по‑настоящему задела за живое или врезалась в память.
.

С чем не могу не согласиться.

Michael Chabon. Gentlemen of the Road («Джентльмены с большой дороги»)

Небольшой (листов шесть) роман изначально печатался в «Нью‑Йорк таймс мэгэзин» в 15 номерах, или, как писали в XIX веке, фельетонах.

Роман исторически‑приключенческий. Раньше такие предназначались для подростков. Правда, написан он, как всегда у Шейбона, очень затейливо, а может быть, и еще более затейливо, чем всегда. Один из англоязычных рецензентов романа написал: впечатление такое, что Шейбон хочет использовать весь Thesaurus Словарь, словарный запас (в данном случае) (лат.).
. Да и синтаксис тут довольно головоломный. На мой взгляд, не всякому подростку захочется при описании драк и т. п. распутывать сложные стилистические конструкции автора и плюс к тому отвлекаться на бесконечные описания, как всегда у Шейбона, загромождающие действие.

Сюжет нехитрый. Два авантюриста путешествуют, зарабатывая на жизнь то мошенническими проделками, то как swords for hire Наемники с мечами.
. Один — чернокожий гигант Амрам из Аравии, и вместо меча у него боевой топор. Другой — тощий, как жердь, целитель, еврей Зеликман из Регенсбурга, самый положительный герой романа. И у него, опять же, вместо меча что‑то вроде гигантского ланцета.

В 950 году эту пару заносит в Хазарский каганат. Там они ненароком вовлекаются в борьбу юного, но невероятно отважного Филака против бека каганата, коварного Булджана. Булджан убил прежнего бека, отца Филака, и занял его место. Филак рвется отомстить убийце и стать беком.

В результате невероятных приключений, в которых герои то и дело оказываются на волосок от гибели, Булджан убит. Правда, Филак при ближайшем рассмотрении оказывается девицей, что могло бы помешать его планам (даже до Елизаветы Первой английской еще далеко!). Но он выдает себя за погибшего брата — и место бека за ним. Авантюристы же отправляются дальше на большую дорогу.

Интересно, что, как всегда (у меня во всяком случае), сочувствия герои Майкла Шейбона не вызывают. Хотя, помнится, в исторически‑приключенческих романах (скажем, «Айвенго») кое‑кто сочувствие вызывал.

При этом нельзя отрицать, что в романе масса полезных (популярного толка) сведений о государственной структуре Хазарского каганата (бек и каган), о его геополитике (Крым), о столкновениях хазар с северными вояками (кстати, характеризуемыми как грязные и алчные бандиты) и о еврейских торговцах — раданитах, героях весьма положительных.

Меня больше всего в романе расположило (и даже тронуло) послесловие Шейбона, где он «подводит базис» под свой роман.

В первых его строках автор сообщает, что рабочее и, по сути, настоящее название этого небольшого романа было Jews with swords Евреи с мечами.
. Но у окружающих оно вызывало смех. Тогда как евреи сражались в битве при Аустерлице, Геттисберге, в царской армии и т. д. Словом, их можно приравнять к Jews with swords. А вместе с тем еврея обычно представляют как копию Вуди Аллена со всеми его характеристиками и т. д.

Да и сам я (сообщает далее Шейбон) прежде не писал романов, в которых мои герои брались бы за оружие, и сам я за оружие не брался. Герои мои были вполне ассимилированными евреями, и утерянные сочинения цадика из Регенсбурга для них (в отличие от Зеликмана) ничего не значили.

Но история евреев — сплошные бедствия, трудности, бегство из дома и возвращение домой. Словом, это one long adventure — a five thousnd year Odyssey Одно длинное приключение — Одиссея длиной в пять тысяч лет. . И хотя еврейские герои по части рисковости и владения оружием уступают Конанам и Д’Артаньянам — а может, именно поэтому, — настало время для еврея фигурировать в таком романе (а может, и написать его).

Надо сказать, что все эти соображения (а учитывая то, сколько написано, будто евреи в Холокост покорно шли, как бараны на бойню, меня они тронули) Майкл Шейбон разбавил весьма положительным разбором своих собственных произведений. Но все равно послесловие — это интересно, хотя бы как порыв, или крик души.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Цифры, которые ничего не значат

«...На определенном уровне вся литература, начиная с “Энеиды” (и высокая, и низкопробная), — это творчество чьих‑нибудь поклонников. Составляя компиляции и пародии, вплетая в них аллюзии и отсылки, пересказывая и переделывая на свой лад старые истории, на которых выросли все читатели, мы идем дальше. Мы ищем пробелы, оставленные для нас писателями то ли по небрежности, то ли в силу широты души, и надеемся, что передадим собственным читателям — благо, такие найдутся, — часть той радости, какую находим в любимой книге: причастность к игре».

Commentary: «Марвел» и взлёт масс‑культуры

Как и столь многое в массовой культуре ХХ века, бизнес на издании комиксов придумали и осуществили на практике иммигранты в первом поколении — еврейские бизнесмены, писатели и художники, чье положение «аутсайдеров‑инсайдеров» в Америке дало им особый — и ценный — угол зрения.

Космический полет Майкла Чабона в прошлое

Сочетание экстремального и тривиального создает ощущение сказки, небылицы. Но, как Чабон напоминает нам, такое несоответствие характеризует жизнь многих представителей поколения Второй мировой — особенно мужчин, которые сначала были свидетелями неописуемых ужасов на фронте, а потом возвращались домой, что создавать семьи и строить дома в пригородах.