В первой вышедшей в России в 1910 году «Еврейской энциклопедии» сказано, что поэт Даниил Максимович Ратгауз родился 6 февраля 1868 года, что его стихи публиковались в ряде газет и журналов, издавались в виде отдель ных сборников. Отмечалось также, что «в стихах Ратгауза много музыкальности, и они вдохновили П. И. Чайковского на несколько романсов».

Действительно, Ратгаузом написаны сотни стихов, изданных в девяти сборниках в России (до 1918 года) и за рубежом.

В Советском Союзе они не выпускались, как не было и некролога после его смерти в 1937 году. В разных справочниках содержатся отрывочные сведения о поэте, его биография была опубликована лишь однажды, через пятьдесят лет после того как его не стало.

На стихи Ратгауза написано более 150 романсов многими композиторами, в том числе и всемирно известными.

Родился будущий поэт в Харькове в многодетной еврейской обеспеченной семье. Отец его был директором банка.

В Киеве, куда переехала семья, Даниил окончил гимназию, а затем юридический факультет Киевского университета. Некоторое время молодой человек занимался юриспруденцией, но скоро целиком отдался поэзии. Свой первый сборник стихов он посвятил своим родителям. После их смерти имущество семьи было разделено между всеми шестью детьми, так что большого состояния не досталось никому. Все же полученного наследства было достаточно, чтобы не испытывать нужды.

В Киеве Ратгауз прожил в общей сложности около 30 лет, временно покидая его для поездок за границу или в столицы (Петербург и Москву). За границу он ездил лечить свою нервную систему, слабость которой делала его склонным к глубокому пессимизму, нашедшему отражение и в его творчестве.

Дочь поэта Татьяна Даниловна, единственный его биограф, пишет: «Доминантой всего его существования была “тоска бытия”, болезненный страх смерти. Черной нитью прошел через всю его жизнь этот гнетущий страх, и всю жизнь его преследовало сознание “бренности существования”».

Это не мешало, однако, поэту увлекаться спортом, он хорошо катался на коньках и даже принимал участие в спортивных соревнованиях.

Противоречивые факторы — здоровый вид и спортивная форма, с одной стороны, и мрачное настроение, с другой, — подчас создавали обманчивое представление о нем и даже наводили на мысль о неискренности его пессимистических стихов.

После двух лет публикаций в периодической печати Ратгауз в 1892 году посылает свои стихи практически одновременно поэту Я. П. Полонскому (автору известной песни цыганки «Мой костер в тумане светит…») и Петру Ильичу Чайковскому.

Полонский, которому было уже за 70, написал молодому поэту: «Ваша муза заставила меня вздохнуть о моей молодости, о поре любви со всеми ее золотыми мечтами и страданиями. Не только проблеск живого поэтического огня я вижу в Вас, но и самый этот огонь».

Посылая свои стихи Чайковскому, Ратгауз не думал, что они положат начало их переписке, полной глубокой взаимной симпатии и сердечности. Она была опубликована в статье «Чайковский и Ратгауз» в берлинском журнале «Историк и современник» (1923, №4). Оригиналы писем хранятся в архиве Дома‑музея П. И. Чайковского в Клину. Татьяна Даниловна видела там оригинал письма отца со стихотворением «Закатилось солнце», где рукой Петра Ильича на полях была набросана первая музыкальная фраза романса.

30 августа 1892 года Чайковский пишет Ратгаузу из Москвы: «…я должен откровенно сказать, что весьма часто и много получая писем, подобных Вашему (то есть с приложением стихотворений для музыки), я едва ли не в первый раз имею возможность отвечать с полной благодарностью и выражением искреннего сочувствия. Мне кажется, что Вы обладаете истинным талантом, и льщу себя надеждой, что лица, более меня авторитетные в деле литературной критики, подтвердят мое искреннее мнение». В письме было сказано, что стихотворение «Мы сидели с тобой» особенно напрашивается на музыку.

5 мая 1893 года композитор сообщает из Клина, что написал шесть романсов на стихи поэта и просит его прислать свою фотографию. Чуть позже Чайковский пополняет в письме из Лондона: «Не знаю, какова будет судьба наших романсов, но знаю, что писал их с большим удовольствием». Речь идет о следующих романсах: «Мы сидели с тобой у заснувшей реки. С тихой песней проплыли домой рыбаки»; «Меркнет слабый свет свечи, бродит мрак унылый»; «В эту лунную ночь, в эту дивную ночь, в этот миг благодатный свиданья»; «Закатилось солнце, играли краски легкой позолотой в синеве небес»; «Средь мрачных дней, под гнетом бед, из мглы туманной прошлых лет»; Снова, как прежде, один, снова объят я тоской».

Ратгауз послал Чайковскому две свои фотографии, и 19 июня 1893 года из Клина пришло письмо от Петра Ильича: «Я не могу не признаться, что та таинственная симпатия, которой я возгорелся к Вам сразу после первого письма Вашего… удвоилась после созерцания Ваших портретов». Чайковский называет Ратгауза «молодым человеком, одаренным, кроме симпатичного таланта, еще и не менее симпатичной наружностью». Однако он не может не удивиться, что при таких данных поэт считает свою жизнь «горестной и с тоской неразлучной», а его лира «настроена на очень печальный лад».

В этом же письме Чайковский сообщает, что «романсы наши в печати готовы» (слово «наши» Чайковский подчеркнул) и он собирается воспользоваться новой серией стихов поэта.

Ратгауз, который в письме Чайковского увидел сомнение композитора в искренности его стихов, его грусти и тоски, написал ему об этом в очередном своем письме: «Не знаю отчего, но с ранних дней моих моим настроением было преимущественно печальное. С годами эта печаль росла. Абсолютного веселия и беспечального настроения я никогда не испытывал…»

Чайковский ответил незамедлительно: «Спешу написать Вам несколько слов, успокоить Вас. Я ни на секунду не усомнился в Вашей искренности. Дары природы и фортуны вовсе не обусловливают жизнерадостности». И далее: «Я имею претензию быть в музыке своей очень искренним — между тем ведь я тоже преимущественно склонен к песням печальньім и тоже, подобно Вам, по крайней мере в последние годы, не знаю нужды и вообще могу считатъ себя человеком счастливым!» Чайковский выражал надежду, что зимой сможет быть в Киеве и лично познакомиться с Ратгаузом. Этой встрече не суждено было состояться: 6 ноября 1893 года Петра Ильича не стало.

Вслед за Чайковским к стихам Ратгауза обратились и другие композиторы.

Поэт быстро достигает всероссийской известности. Романсы на его слова звучат чуть ли не в каждом концерте, его стихи печатают в книжках типа Чтец‑декламатор», они звучат с эстрады, их издают отдельными сборниками. К одному из них он использует в качестве эпиграфа пушкинские слова: «Не для житейского волнения, не для корысти, не для битв», отражающие нравственную направленность и его, Ратгауза, стихов.

Наиболее популярными, часто читаемыми с эстрады были стихотворения «Два врага» и «Пир Петрония».

Первое перекликается с Некрасовым:

Есть враг людей, и враг тот голод,

Он слеп, его ведет нужда,

В руках его тяжелый молот

Лишений, горя и труда.

А наковальня — люди‑братья

По ним он бьет и день, и ночь…

Прострите ж к ним свои объятья,

Чтоб им хоть чем‑нибудь помочь!

Другим врагом поэт считает сомнение, приводящее к тоске и губящее лучшие стремления человека.

Второе стихотворение описывает гибель римского поэта Петрония, приговоренного императором Нероном к смерти. Не желая подвергаться позорной казни, Петроний устраивает роскошный пир, созывает на него своих друзей и в разгар пира приказывает вскрыть вены себе и не пожелавшей жить без него молодой рабыне Эвнике. В то же время, что и стихотворение Ратгауза «Пир Петрония», вышел в свет роман Генрика Сенкевича «Камо грядеши», в последней главе которого также описана смерть римского поэта. И в стихах, и в прозе прославляются любовь, поэзия и красота.

Несмотря на несомненный успех, выпавший на долю Ратгауза, он не перестает предаваться унынию и пессимизму. Названия его сборников весьма красноречивы: «Песни любви и печали», «Песни сердца», «Тоска бытия»…

В тоске, в слезах философ бродит,

Что доставляет радость нам?

В веселья храм глупец заходит,

Мудрец же ищет скорби храм.

Поиск «храма скорби» характеризует творчество поэта так же, как и идеализация любви. Он не признает новых модернистских течений, оставаясь верным поэтам «старой» школы (Пушкину, Фету, Полонскому…).

Негодование и возмущение вызывали у него стихотворения Бальмонта («Тише, тише, совлекайте с древних идолов одежды!..») и особенно Брюсова («О, закрой свои бледные ноги…»).

Сам он сохранил «культ женщины», всю жизнь относясь к ней с глубоким уважением. «Отчего ты грустна? Отчего ты бледна? Ведь тебе красота неземная дана», — обращается он к женщине и приводит ее ответ: «Оттого что с мечтами нарушена связь, оттого что все светлое втоптано в грязь».

Поэт осуждает «жрецов земного наслажденья», срывающих с женщины «ее таинственный покров» и уничтожающих образ «женщины‑мечты».

Вероятно, лишь его болезненной мнительностью можно объяснить, что в многочисленных стихах — обращениях к людям нет ни одного, в котором упоминался бы конкретный человек, будь то мужчина или женщина (исключение составляет письмо к Горькому). Даже упоминая своих родителей, жену, дочь, он не называет их имен. Под его стихами не указываются годы их написания, как это обычно делают поэты.

Ратгауз свободно владел французским языком, что позволило ему познакомить российскую публику с поэтом Полем Верленом. Это была, хотя и удачная, но единственная попытка его перевода зарубежных авторов.

Есть у Ратгауза и пьеса «Мечтатель», которую он назвал «лирическим этюдом». Пьеса успеха не имела и никогда поставлена не была.

Популярность Ратгауза поддерживалась именно лиричностью и музыкальностью его поэзии. Кроме того, в тревожное в начале века время, время русско—японской войны, потрясений и революции пессимизм его стихов отвечал настроениям значительной части интеллигенции.

Поэту‑лирику Ратгаузу были чужды насилие и войны.

Война, война! И сердце рвется,

И мысль измученная бьется

В тех окровавленных краях,

Где боль и вопль, где смерть и страх.

Такова его реакция на русско‑японскую войну.

«Все лишь мгновенье мы живем», и нельзя тратить жизнь на распри и войны. История показывает, говорит поэт, что завоевателей и организаторов войн ждет не бессмертие, а забвение. Бессмертие ждет лишь великих просветителей: «А стих Гомера жив поныне, и жив еще старик Сократ», и «Пушкин вечно не умрет»…

Пожалуй, мало найдется поэтов, чье творчество разделило бы его многочисленных критиков на два диаметрально противоположных лагеря — от благодарного восприятия и уважения до полного отрицания.

Оценка стихов Ратгауза Я. П. Полонским и П. И. Чайковским была изложена выше. О своем отношении к поэту пишет в письме к нему А. П. Чехов: «Большое сердечное спасибо за Ваши песни. Я прочитал их с большим удовольствием. Знаю я также очень хорошо и очень люблю романс Чайковского “Снова, как прежде, один”. Короче, Вы мой старый знакомый» (письмо было опубликовано в газете «Вечерние известия» в 1916 году).

Литературовед, академик А. Н. Веселовский назвал Ратгауза «королем русских лириков». Много почитателей поэта оказалось среди широкой публики, особенно студентов, которые приходили просить автограф, просто посмотреть на него или пригласить выступить на студенческом вечере. Его часто приглашали на концерты и благотворительные вечера. Татьяна Даниловна отмечает, что отец прекрасно читал свои стихи.

А вот поэт К. Р. (Константин Романов) считает, что «неустойчивость во взглядах» и «отсутствие в его стихах ярких образов» не дает Ратгаузу права «именоваться поэтом».

Резко отрицательно отозвались в разное время о поэзии Ратгауза Валерий Брюсов («Далекое и близкое») и Николай Гумилев («Письма о русской поэзии»),

Брюсов называет его «поэтом банальностей», сборники стихов которого наполнены «бледными перепевами». С особым раздражением Брюсов говорит о пацифистских стихах поэта: «Можно предположить, что Ратгауз не мужчина с пышной бородой, а шестнадцатилетняя институтка».

Примерно в том же духе выдержана критика Гумилева: «Ратгауз в своих стихах передает мысли и ощущения отсталых юношей на шестнадцатом году». «Как жалки наши все мечты, как все желанья наши тщетны, как в вихре вечной суеты мы, как пылинки, незаметны», — цитирует Гумилев и заявляет, что в этом отрывке весь Ратгауз, который ему не нравится.

Можно понять, что и Брюсову с его «чугунным топотом грядущих гунн», и боевому офицеру, путешественнику Гумилеву «песни тоски и печали», как и пацифистские настроения, абсолютно чужды. Но нельзя не удивляться тому, что они, подобно К. Р., не разглядели, не поняли главного в поэзии Ратгауза — ее музыкальности, вдохновляющего влияния на многих композиторов.

«Можно не любить и не ценить Ратгауза как поэта, — писала Татьяна Ратгауз, — но едва ли можно сомневаться в его искренности и оспаривать тот факт, что редко у какого и значительно более крупного поэта стихи обладали бы большей музыкальностью. И в этом его неоспоримая заслуга».

В справочнике «Русская поэзия в отечественной музыке» (М., 1966) приводится перечень стихов поэтов разных лет (до 1917 года), которые были переложены на музыку и стали романсами. У Пушкина и Лермонтова таких стихов 265 и 155 соответственно, у Фета — 177, у Ратгауза — 140, у А. К. Толстого — 127, у Плещеева — 116, у Брюсова — 59. Гумилев в этот список не вошел. Надо еще учесть, что на одни и те же стихи Ратгауза писали музыку два, три и даже четыре композитора.

Кроме П. И. Чайковского, романсы на стихи Ратгауза сочиняли такие композиторы, как С. В. Рахманинов, Ц. А. Кюи, А. С. Аренский, М. М. Ипполитов‑Иванов, Р. М. Глиэр, А. Т. Гречанинов, всего их число достигает 86(1). Композиторы, близкие друзья поэта Ю. Блейхман и Р. Глиэр написали на его стихи около 15 романсов каждый.

Недоброжелательное, злобное отношение к его поэзии Ратгауз объяснял элементарной завистью:

Если песнь твоя несется Чистым отзвуком Творца И с тоской тревожной бьется О холодные сердца,

Люди, завистью палимы,

Осмеют твои мечты,

Оттого, что ты над ними,

Оттого, что светишь ты.

В 1908 году газеты сообщили, что «Л. Н. Толстой, глубоко возмущенный современной порнографией и декадентством», ставит в пример другим «писателей Чехова и Куприна, а из поэтов — Ратгауза». Через несколько десятилетий Татьяна Даниловна напишет: «Встречаясь в Праге с нашим хорошим знакомым Валентином Федоровичем Булгаковым, последним секретарем Льва Николаевича Толстого, я лично спрашивала его, правда ли, что Л. Н. Толстой положительно отзывался о стихах моего отца, и он заверил меня, что это действительно так (Толстой якобы говорил примерно: “Вот этот пишет по‑человечески — понятным языком. Читать приятно”)».

В 1910 году Ратгауз с женой, обрусевшей немкой, и годовалой дочерью переехали в Москву. Много позже происхождение матери спасет Татьяне жизнь, позволит сохранить документы об отце. Татьяна вспоминает, что мать была отличной хозяйкой, рукодельницей, любила театр, музыку, книги. Об отце, крайне непрактичном человеке, она заботилась, как о ребенке, особенно в последние годы его жизни, когда он тяжело болел. Но поэтической деятельностью мужа жена не интересовалась и не касалась ее.

В Москве Ратгаузы поселились в районе нынешнего Новинского бульвара в маленьком домике, в котором собирался цвет московской интеллигенции, звучали музыка, песни, стихи. Супруги и сами часто бывали на званых вечерах в обществе людей искусства.

Стены кабинета поэта были увешаны портретами — Чайковского, Полонского, Льва Толстого, Собинова, Шаляпина, Чехова, Глиэра, Рахманинова, Качалова, Станиславского, Комиссаржевской, Ипполитова— Иванова и многих других, в большинстве своем с дарственными надписями.

Февральскую революцию 1917 года и отречение Николая II Ратгауз встретил «Гимном освобожденной России», начинавшимся словами:

Ликуй, народная стихия!

Сбылись заветные мечты.

Россия, светлая Россия,

Теперь на век свободна ты!

Сияй, священная пора

Свободы, правды и добра!

Композитор В. Березовский написал на стихи музыку, но гимном они не стали.

Восторженное настроение поэта длилось, однако, недолго. Бездарность и беспомощность Временного правительства, последовавшая затем октябрьская революция с ее жестокими экспроприациями и подавлением «классовых врагов» потрясли и испугали его.

В 1918 году он возвращается в свой родной Киев и попадает в пекло гражданской войны с ее частой и быстрой сменой власти: Петлюра, интервенты, белогвардейцы разных мастей, Красная Армия. Циклы стихов, относящихся к этому времени, он позже назовет: «Россия перед закатом», «Во власти тьмы», «Страна родная». В первом из них он пишет:

У нас погибло все, что свято,

Владеет Русью Сатана —

Она кровавой мглой объята,

И вся истерзана она.

После изгнания интервентов и окончательного установления советской власти в Киеве Ратгауз поступает на работу в Российское Телеграфное Агентство (РОСТА) в качестве заведующего сектором иностранной прессы. Из‑за постоянного недоедания и жизненных трудностей жена заболела открытой формой туберкулеза легких, слабым оказалось и здоровье дочери. В 1921 году семья уезжает в Берлин к сестрам жены. На новом месте поэт зарабатывает переводами с французского, а жена — вязанием.

В Берлине в издательстве «Ольга Дьякова и Ко.» выходит новый сборник стихов Ратгауза «Мои песни». В сборник включены и упомянутые выше циклы, а также резкое обращение к М. Горькому по поводу его реакции на голод 1921 года в России.

Охватившая огромные территории России засуха в 1921 году привела к выгоранию посевов, неурожаю, голоду и гибели людей.

С призывом помочь голодающей России обратился к мировой общественности Максим Горький. Это и вызвало открытое «Письмо Максиму Горькому», в котором Ратгауз утверждал, что помощь до простого народа не дойдет и лишь поддержит гнет существующей власти:

На помощь голос Ваш теперь весь мир зовет.

На помощь, но кому?.. Как тяжко, как обидно!

К народу русскому та помощь не дойдет,

Ведь эго видно всем и только Вам не видно.

Гражданскую войну Ратгауз рассматривал как «кровавую смуту», зачинщикам которой история еще воздаст должное:

Пройдут года, как краткие минуты,

Растает тьма, минуют боль и страх,

Зачинщики кровавой нашей смуты

В единый миг рассыпятся во прах.

В Берлине Ратгаузы прожили около двух лет, в 1923 году семья переехала в Прагу, где в то время уже было много эмигрантов из России. Правительство Чехословакии оказывало небольшую материальную помощь интеллигенции и студентам, выходцам из России. Однако материальной поддержкой в большей степени служили шитье и вязание жены, получаемая субсидия была более чем скромной.

В мае 1925 года в Праге состоялся творческий вечер поэта; исполнялись романсы на его стихи, с их чтением выступали он сам и впервые его дочь.

Татьяна Даниловна заслуживает, чтобы о ней было сказано несколько подробнее, тем более что человек она была незаурядный. В «Библиографическом словаре русского зарубежья» о ней говорится как о «поэте, драматической актрисе, мемуаристке». Печататься она начала в 1926 году в студенческом журнале в Праге, затем регулярно сотрудничала в ряде зарубежных изданий (альманахах, газетах, журналах).

В 1935 году по приглашению дирекции Русского драматического театра Татьяна Ратгауз переезжает в Ригу, там она выходит замуж за актера В. В. Клименко и становится Клименко‑Ратгауз. Одной из лучших сыгранных ею ролей была роль Нины в «Маскараде» Лермонтова. Газеты отмечали ее «недюжинное дарование» и «очарование молодости». В театре Татьяна работала с 1935 по 1941 и с 1944 по 1946 годы. На период оккупации Риги немцами она оставила театр.

Немцы, как и всюду, уничтожали рижских евреев, но немецкое (по матери) происхождение спасло Татьяне жизнь. Чтобы еще больше обезопасить себя, она утверждала, что и отец ее происходил из немецкой семьи. В послевоенные годы в условиях разгула антисемитизма «восстанавливать» национальность отца она не стала, уже боясь за свою дочь.

В 1987 году Т. Д. Клименко‑Ратгауз опубликовала книгу «Вся моя жизнь», в которую включила и биографию отца — «…На слова Ратгауза». Оставшиеся у нее документы о нем (рукописи, пленки и т.д.) переданы ею в Латвийскую Академию Наук.

Свободное знание русского, английского, немецкого, чешского и латышского языков позволило Татьяне Даниловне зарабатывать на жизнь после ухода со сцены уроками и переводами. Умерла она в 1993 году в Риге в возрасте 84 лет.

…В феврале 1928 года друзья‑эмигранты в Праге отметили 60‑летие Ратгауза. Поэт получил много поздравлений, в том числе из Парижа от И. А. Бунина и И. С. Шмелева, из Москвы от М. М. Ипполитова‑Иванова. Это последнее кончалось словами: «Я должен сказать Вам, что в Вашей поэзии есть то, чего не у всех поэтов найдешь, — их простота и сердце, и вот за это я Вас и обнимаю, хотя и мысленно, но крепко, крепко».

«А дальше, — пишет Татьяна Даниловна, — из года в год над отцом довлела тоска по родине, нужда, угасание, тяжелая гипертония, осложнившаяся параличом».

Однажды совсем больного поэта друзья увезли на машине к себе на дачу и, чтобы доставить ему удовольствие, включили по радиоприемнику передачу из Советского Союза. Татьяна Даниловна вспоминает: «И вот средь гул и треск помех совершенно отчетливо мы услышали пение. Певец исполнял романс Чайковского “Мы сидели с тобой”. Отец вздрогнул, подался всем телом к приемнику. После “Мы сидели с тобой” тот же певец стал исполнять “Снова, как прежде, один”; комментариев не было, и мы решили, что эта передача посвящена 73‑му опусу романсов Чайковского (всех написанных на слова Ратгауза). Но тут случилось непонятное (совпадение?), певец, также без комментариев диктора, запел романс Аренского “Не зажигай огня” — тоже на слова Ратгауза.

Как назло, помехи усилились, звук пропал и больше “поймать” советскую станцию не удалось. Отец долго молча сидел у затихшего приемника с глазами, полными слез». Ни поэт, ни его дочь так никогда и не узнали, что исполнителем романсов был солист Большого театра А. И. Алексеев.

Болезнь прогрессировала, а вместе с нею усиливался и пессимизм.

Все так темно в эти ночи глубокие,

Ясно одно — умереть!

Песни, что пел я в те годы далекие,

Мне уже больше не петь.

6 июня 1937 года Даниил Максимович Ратгауз скончался. Похоронили его на Ольшанском кладбище в Праге, где похоронены многие эмигранты из России.

Последний прижизненный сборник его стихов «О жизни и смерти» вышел в Праге в 1927 году.

С того далекого уже 1921 года, когда поэт выехал с семьей в Берлин, двери России для него наглухо захлопнулись. Его стихи не печатались, в многочисленных изданиях и учебных пособиях по истории русской поэзии XIX—XX веков его имя не упоминалось. (В справочнике «История русской литературы конца XIX — начала XX веков. Библиографический указатель», 1963, Ратгауз назван, но каких‑либо биографических данных о нем не приводится.) Некоторые биографические сведения о поэте помешены лишь в «Литературной энциклопедии» (1935 год) и «Краткой литературной энциклопедии» (1971 год), причем с ошибками и в духе тех времен. Так, в частности, указано, что Ратгауз умер в Париже, а не в Праге. Его упомянутые выше гневные стихи 1918–1920 годах характеризуются как «злобное улюлюканье по адресу пролетариата». Не соответствует действительности информация о том, что в эмиграции Ратгауз «примкнул к резко враждебным СССР политическим литературным белогвардейским группам». В Праге поэт был членом Союза русских писателей и журналистов, председателем которого являлся его друг Василий Иванович Немирович‑Данченко (брат Владимира Ивановича Немировича‑Данченко), но эта организация не занималась политикой, и поэт никогда не примыкал ни к каким политическим, тем более «белогвардейским», группировкам.

В зарубежных антологиях русской поэзии имя Ратгауза также практически не упоминалось. Даже в двух изданиях книги Глеба Струве «Русская литература в изгнании» Ратгаузу не уделено ни строчки.

Если литераторы еще могли умалчивать о поэте Ратгаузе, то музыковеды этого сделать просто не могли — ведь романсы Чайковского продолжали звучать.

В 1958 году критик А. Новиков писал в связи с исполнением романсов Чайковского: «…восхищаясь красотой музыкальных образов этих классических творений русской вокальной лирики, нельзя не принимать во внимание текст стихотворений А. Апухтина и Д. Ратгауза; чуть ли не каждая строка в них несет другое настроение, другую эмоциональную краску…»

В январе 1978 года в Доме‑музее П. И. Чайковского в Клину состоялся концерт народной артистки СССР Ирины Архиповой, на котором певица исполнила все шесть романсов Чайковского на слова Ратгауза. Сообщая об этом концерте, газета «Советская культура» в статье «Музыка, слово, образ» писала: «Романсы на стихи Д. Ратгауза — своеобразный лирический цикл— поэма, последний в жизни Чайковского опыт создания вокальных сочинений».

К настоящему времени ситуация значительно изменилась.

Известный историк русской зарубежной литературы Э. А. Штейн, ныне живущий в США, назвал в своей книге «Поэзия русского рассеяния. 1920–1977» две книги Ратгауза — «Мои песни» и «О жизни и смерти». Недавно, выступая по русскому радио Америки, он рассказал о Ратгаузе в передаче «Поэт, покоривший русских композиторов».

В 1996 году в Москве вышло третье, исправленное и дополненное издание упомянутой книги Струве, включающее «Краткий биографический словарь русского зарубежья» (составители Р. И. Вильданова, В. Б. Кудрявцев, К. Ю. Лаппо‑Данилевский). Вслед за этим в 1997 году увидела свет «Литературная энциклопедия русского зарубежья. 1918–1940».

В обоих справочных изданиях приводятся относительно подробные сведения о поэте Данииле Ратгаузе и его дочери Татьяне Клименко‑Ратгауз. В «Энциклопедии» по уже известной причине ошибочно указано, что Ратгауз родился в немецкой семье.

Нельзя не сказать еще об одном упоминании Ратгауза. В выпущенной в 1995 году книге Евгения Евтушенко «Строфы века. Антология русской поэзии» ему отведено несколько строк. Сообщается, что «Брюсов назвал стихи Ратгауза “полным собранием банальностей”. Однако они привлекли Чайковского, Рахманинова». Приводятся по два наименования романсов и стихотворение из сборника «О жизни и смерти». Такая информация, естественно, не дает представления о личности и творчестве поэта.

В Москве в архиве Центральной научной библиотеки Союза театральных деятелей (директор В. П. Нечаев) хранятся фонды Д. М. Ратгауза и Т. Д. Клименко‑Ратгауз. Архивные материалы о поэте имеются также в библиотеке Дома‑музея Марины Цветаевой (В. В. Леонидов), в Литературном музее (Л. М. Трубчинский), в Библиотеке‑фонде «Русское зарубежье».

В одном из своих последних стихотворений поэт писал:

Но, может быть, песня останется

Иль слово одно от меня…

Песни остались. И пока будут звучать прекрасные романсы Чайковского, Рахманинова, других композиторов, будут звучать и стихи поэта Ратгауза, вдохновившие их на шедевры романсовой лирики. И в этом неоспоримый, вечный вклад поэта в мировую культуру.

(Опубликовано в № 69, январь‑февраль 1998)