Шарлотта Генсбур сыграла главную роль в «Нимфоманке» Ларса фон Триера — самом ожидаемом фильме на последнем Берлинале. На фестивале с актрисой и певицей корреспондент «Лехаима» поговорил о новой роли, об отношениях со знаменитым отцом и скандальной реплике режиссера фильма, которую многие ему не могут простить.

К таким, как Шарлотта Генс­бур, популярность приходит по праву рождения. Отец — музыкант, певец, композитор русско-еврейского происхождения Серж Генсбур, мать — актриса Джейн Биркин. Однако Шарлотта и сама поработала над своим образом. В 12 лет сыграла дочь Катрин Денев в «Словах и музыке». Снималась с матерью для обложек журналов, отец посвятил ей альбом «Шарлотта навсегда», и один из клипов альбома — «Lemon Incest», где отец поет вместе с дочерью, — вызвал скандал. При этом нельзя сказать, чтобы сама Шарлотта любила скандалы. Снявшись к 20 годам у главных французских режиссеров — Клода Миллера, Франсуа Трюффо и Бертрана Блие, в кино она появлялась редко. Ее сольные альбомы в стиле шансонье благосклонно принимались пуб­ликой. Она рано обзавелась семьей с режиссером Иваном Атталем — сыном евреев из Марокко, родив ему троих детей. Ее нежный голос и застенчивый взгляд свидетельствуют о любви к уединению. Однако экранные образы Генсбур последних лет, с тех пор как она познакомилась с Ларсом фон Триером, вызывают споры. Особенно «Нимфоманка».

 

Татьяна Розенштайн Каковы впечатления от съемок в порнофильме?

Шарлотта Генсбур Порно? (Смеется.) Нет. Это Ларс так провоцирует публику. В моей роли не больше обнаженных сцен, чем в «Антихристе». Правда, в одной сцене мне наклеили искусственную вагину, потом мы снимали довольно неловкий для меня эпизод с оральным сексом, и еще были кадры садомазохистской любви, однако в самых откровенных моментах нас заменяли дублеры. Моя коллега, Стейси Мартин, взяла на себя многие сцены любви. Если вы ожидаете от фильма порнографического аспекта, то будете жестоко разочарованы. Конечно, речь идет о сексе, но больше о философии и жизни.

ТР Почему вы согласились на эту роль?

ШГ Многие принимают меня за нежное и безропотное существо. Но я могу быть сильной и непредсказуемой. Мне нравится чувствовать свои границы. Это тот опыт, который можно позволить себе только на экране. Главное условие для такого самовыражения — полное доверие к режиссеру, а там уже не так страшно, если твоя работа вызывает споры. Все лучше, чем равнодушие.

ТР Вам легко удается переключиться после такой роли на обычную жизнь?

ШГ Часто я настолько вживаюсь в своих героев, что по ночам мучаюсь кошмарами. Но такие роли — большая привилегия и шанс познать себя и освободиться от комплексов. Иногда я пытаюсь отвлечься механичес­ки — скажем, на съемочную площадку «Нимфоманки» я приносила новорожденную дочь и в перерывах кормила ее грудью. А работая над «Антихристом», ежедневно звонила своей матери и обсуждала с ней каждую сцену. После чего мы шутили и смеялись — очень помогало.

ТР Как реагирует на ваши роли муж?

ШГ Мы всегда стараемся смотреть фильмы до премьеры. Но не могу сказать, что мои роли его шокируют. Он ведь сам режиссер. Наоборот, он мной гордится. А дети пока малы, чтобы смотреть мои фильмы. К счастью. Мы объясняем им, чем занимаемся, на случай, если они увидят фотографии в интернете. Когда подрас­тут, посмотрят меня на экране. Иногда становится от этого тревожно. Хотя… Когда моя мать снялась обнаженной для альбома отца «Je t’aime… moi non plus», тоже было много шумихи. Мне было пять лет. Клип я увидела лишь в 18, мне уже было все равно, и я не поняла, из-за чего было столько разговоров. То же самое говорили о клипе отца, который он снял со мной, а мне ситуация показалась рядовой и банальной. Может быть, потому, что в тот момент я училась в швейцарском интернате и волнения из Парижа до меня не доходили. Отец очень любил меня и, увидев, что я хочу петь, взялся делать этот клип. В нем речь о любви, ни о чем другом. Помню, как я старалась точно выполнять его указания и все делать, как ему хотелось. Голос у меня часто прерывался. Но теперь я с удовольствием слушаю эту песню и вспоминаю отца.

ТР Вы вообще любите следовать указаниям других?

ШГ Знаете, в школе — это было самое счастливое для меня время — я обожала жить по правилам, по расписанию. Для творческих людей это странно, многие актеры ненавидели школу. Со мной было все наоборот. Я могу лучше самовыражаться в ограниченном пространстве. Мне кажется, если не любить правила, трудно сниматься, особенно у Ларса фон Триера. Иногда я чувствую себя куклой в его руках. А иногда он просит сыграть так, как я чувствую. Такие перепады в настроении не просты для актеров, легче играть по сценарию и четкому плану. Зато в Ларсе я ценю его прямолинейность. Он может показаться жестоким, но на него не стоит обижаться.

ТР Бывает, что вы испытываете страх?

ШГ Я боюсь выступать на концертах. Но, преодолевая страх, я понимаю, что он возникает из-за моей чрезмерной самокритичности, а не потому, что пуб­лике не понравилось. Я боюсь смерти. Раньше тоже боялась, но у меня со смертью был заключен пакт: я о ней не думала, а она о себе не напоминала. Несколько лет назад со мной произошел несчастный случай. Я каталась на водных лыжах и при падении сильно ушибла голову. Меня отвезли в больницу, но вскоре выпустили, сказав, что все в порядке. Однако уже в Париже я начала мучиться головными болями. И когда через несколько недель это не прошло, я снова отправилась в больницу. У меня обнаружили кровоизлияние в мозг. Сделали операцию, просверлили в голове дырку, каким-то чудом я выжила. И, осознав, каково это — близко столк­нуться со смертью, я снова стала бояться. Но мой страх связан с жизнью, а не с искусством, и никогда с кино.

ТР Вы помните богемную атмосферу родительского дома?

ШГ На самом деле я нечасто видела отца за письменным столом, и мы почти никогда не слушали дома его музыку. Вместо этого мне ставили Баха, Шопена и Элвиса Пресли. Мама иногда брала меня на съемки, где я слышала от нее «Не мешай!» и молча наблюдала за ее работой. Родители жили самой нормальной жизнью, правда, среди их друзей было много художников, музыкантов и режиссеров. Может быть, мои родители не самые обычные люди, но они никогда не были окружены роскошью и скандальной славой. Они всегда считали, что успех — это не когда ты себя считаешь лучше других, а когда живешь согласно своим убеждениям.

ТР Что вы помните о своем отце? Он рано ушел — вам было 20.

ШГ Помню, как он боялся летать на самолете. Поэтому мы часто ездили на поездах, в Италию например. Помню, как он пил, когда ему приходилось лететь, и я очень резко с ним говорила. Сегодня я жалею об этом, мне хотелось бы, чтобы у меня было больше понимания к его слабостям. Когда мне было девять, отец и мать разошлись. Я осталась с ним. У меня появилась молодая мачеха, которую я считала своей старшей сестрой. В 19 лет я встретила Ивана, и с тех пор мы вместе. Таким образом, уже большую часть жизни я живу с ним.

ТР Вернемся к Триеру — вы продолжили работу с ним даже после его выступ­ления в Каннах в 2011-м, где он заявил, что сочувствует Гитлеру…

ШГ Ларс — робкий и застенчивый человек. Терпеть не может публичные выступления. Кажется, его тогда спросили про музыку Вагнера, которая звучит в «Меланхолии». Он начал с какой-то шутки, а потом уже не смог остановиться. Его понесло. С тех пор он поклялся не давать интервью и не ходить на пресс-конференции. Потом ему было страшно неловко. На следующий день он долго передо мной извинялся. Его заявление нельзя воспринимать серьезно. То же самое он однажды говорил про французов, называя их фашистами и считая, что национализм Гитлер унаследовал от них. Ларс всегда считал себя евреем, его растил еврей, сам он называет себя «культурным евреем» (сultural Jew). И вопросы еврейства часто поднимаются в его фильмах. Например, в «Нимфоманке» мою героиню спасает еврей по имени Селигман — застенчивый, одинокий, увлеченный книгами, рыбалкой и классической музыкой. В долгих диалогах Джо пытается убедить Селигмана, что она погибший и вредный человек. Ей так и не удается его убедить, а он, оказывая девушке повышенное внимание и призывая на помощь все свое терпение, освобождает ее от тяжелой ноши. Вот в чем суть. Ларс признавался мне, что считает Холокост самым страшным преступлением против человечества. Вообще, о режиссере лучше судить по фильмам. А не по тому, что он говорит.