Cтаршеклассницы из ортодоксальной школы играют в мюзикле
Материал любезно предоставлен Tablet
Некто пышнобородый в пальто выкатывает на сцену тележку, оклеенную пленкой под дерево. На борту тележки витиеватая надпись: «Ермолки Янкеля».
«Вот она, — басит продавец, обращаясь к несчастному юнцу в мешковатых брюках. — Моя волшебная ермолка, моя особая кипа — и я дарю ее тебе, Ханания Йом‑Тов Липа!»
Мы на премьере «Волшебной ермолки». Актеры: подростки из женской школы «Бейт Яаков» в Майами. Аудитория: более 900 зрителей, все это женщины, преимущественно религиозные. Сюжет: жизнь шлимазла резко меняется после того как он примеривает волшебную — так он считает — кипу, и в результате он понимает, что перемены происходят внутри нас. Мораль: верьте в свои силы, которыми наделил вас Г‑сподь.
Каждый год в разных уголках США ученицы ортодоксальных женских школ — входящих в образовательную систему «Бейт Яаков» и не только — ставят поучительные сказочные пьесы, подобные этой. В этих самодеятельных школьных спектаклях, как бы они ни соотносились с ортодоксальным иудаизмом, чувствуются примерно такой же любительский задор и искренность, как и у их нерелигиозной родни: все сообща дорабатывают реплики, сочиняют музыку, придумывают танцевальные номера, расписывают задники, шьют костюмы, порой за счет сна.
Но только пьесы «Бейт Яакова» создаются по странному канону, со своими особыми мотивами и антуражем. Один классический пример: семья иммигрантов разрывается между религией и современностью в Нью‑Йорке начала ХХ века. Или более узнаваемо: современный подросток противостоит духовным соблазнам своего смартфона.
Каковы бы ни были сюжет и антураж, все пьесы «Бейт Яакова» несут в себе четкое и недвусмысленное послание: придерживайтесь традиции; соблюдайте заповеди; верьте в Б‑га.
То есть это вовсе не «Классный мюзикл» .
А за два дня до этого Театр исполнительских искусств Юлиуса Литтмана — муниципальное учреждение города Норт‑Майами‑Бич — выглядел несколько иначе. Зрительские места пустовали, если не считать сидевших отдельными группами девушек с хвостиками. На сцене артисты‑любители, образовав полукруг, репетировали стихотворную часть. Еще одна старшеклассница, стоя на коленях в правой части сцены, доводила до ума самодельный реквизит. Словом, все выглядело так, как бывает в любой американской школе перед премьерой важного школьного спектакля.
«Погаснет свет, и вы уходите», — объясняла режиссер своим артисткам.
А они размахивали руками под музыку. Обнимались, желая удачи. Перед репетицией подбадривали друг друга возгласами («Тех‑ни‑чес‑кий! Жги!»). Нервная суета, дружба, восторги — зал переполняла почти типичная детская театральная энергия.
Возможно, многих, во всяком случае евреев, удивило бы то, что видела я со своего места под номером B‑103 в театре Литтмана. То, что школа поощряет подобное творческое самовыражение, как‑то плохо согласуется с недавними спорами о том, что некоторые ортодоксальные школы не соответствуют стандартам базового образования. С другой стороны, академический ландшафт ортодоксального иудаизма куда более разнообразен и богат оттенками, чем кажется.
«Волшебная ермолка» и сотни других подобных постановок возникли благодаря живой, но не очень известной образовательной экосистеме, история которой довольно примечательна.
История «Бейт Яакова» начинается с Сары Шенирер (1883–1935), краковской портнихи, которая в 1917 году открыла у себя в ателье школу для девочек, чтобы вернуть к религиозным традициям разочарованную молодежь. В некоторых ортодоксальных течениях эта история обросла легендами.
Пришла пора: при Шенирер над ортодоксальным Краковом нависла угроза женского вероотступничества. Получив образование в польских школах, еврейские девушки перенимали воззрения и поведение своих одноклассниц‑неевреек. Многие сторонились ешиве бохрим , не считая их подходящей парой, убегали из дома или переходили в христианскую веру.
Шенирер надеялась, что формализованное религиозное обучение может помешать пагубному воздействию секулярных идей. Она считала, что еврейские девушки должны учиться основам своей религии и веры. Религиозное образование для девочек не было чем‑то новым и не противоречило установлениям, ведь раввинистических запретов на обучение девочек Торе не было, необычным было то, что «Бейт Яаков» считал своей задачей добиться, чтобы каждая еврейская девочка получила религиозное образование.
Идея оказалась заразительной. Вокруг Кракова возникла целая сеть подобных школ, руководили ими ученицы Шенирер. Ко времени ее смерти в 1935 году в Польше и за ее пределами действовали уже более 200 школ «Бейт Яаков» — по большей части они предлагали детям дополнительные занятия в свободное от общеобразовательной школы время, но были и дневные школы, и педагогические училища. В их совокупную программу входило религиозное иудейское, светское и профессиональное образование.
Подобная всесторонность объяснялась тем немалым влиянием, которое оказывал на «Бейт Яаков» немецкий неоортодоксальный иудаизм — это течение в традиционном иудаизме основал раввин Шимшон‑Рафаэль Гирш (1808–1888) в противовес реформизму в иудаизме. Как отмечает профессор Торонтского университета Наоми Сайдман в книге «Сара Шенирер и движение “Бейт Яаков”: Революция во имя традиции» (Naomi Seidman. Sarah Schenirer and the Bais Yaakov Movement: A Revolution in the Name of Tradition. N.Y., 2019), движение «Бейт Яаков» существенно опиралось на принцип сторонников Гирша «Тора им дерех‑эрец» — сочетание религиозных предписаний с современностью (участие в жизни окружающего нееврейского общества ), польские евреи видели в нем один из способов ответить на вызовы окружающего мира.
У «Бейт Яакова» были также издательские проекты, особые ритуалы и летние лагеря, то есть это было не только общественное движение, но и сеть учреждений. Сайдман показывает, как «Бейт Яаков» перенимал особенности разных ‑измов — социализма, сионизма, феминизма, идишизма, — по‑видимому, примеривая на себя атрибуты этих движений, он старался выработать собственный уникальный характер.
Этот процесс легче понять в контексте межвоенной еврейской Польши, для которой характерны идеологическая зыбкость и наложение идентичностей. Так что пока «Бейт Яаков» пытался защититься от какофонии сталкивающихся учений, пишет Сайдман, в обществе, окружавшем его учениц, допускались «множественные взаимосвязи и размытые границы».
Не будучи полностью отгороженным от мира, движение «Бейт Яаков» не на шутку увлеклось театром: это времяпрепровождение оно позаимствовало у окружающей культуры. Как показала Сайдман, с первых же дней существования «Бейт Яакова» любительские спектакли были важной частью их мероприятий, а к тому же еще и мощным средством маркетинга. Спектакли становились целым событием в небольших городах, даже нерелигиозные девушки начинали интересоваться движением «Бейт Яаков». Газеты на идише, а им тоже было любопытно, писали об этих спектаклях.
То, что это явление затронуло девушек, а не юношей, не случайность. В традиционном иудаизме к мальчикам предъявляются более строгие требования по части соблюдения традиций — в частности, они должны уделять много времени изучению Торы, в результате у них остается меньше времени для досуга. Юноши не только не играли в собственных театральных постановках, но даже не присутствовали на женских как зрители; эти спектакли могли посещать только женщины. Помимо запрета коль иша, не разрешающего мужчинам слушать женское пение из соображений скромности, считалось, что юношам вообще неподобает смотреть на актерскую игру девушек.
Пьесы присылали из главного офиса «Бейт Яакова» (Шенирер сама написала несколько пьес), часто за основу сюжета брали жизнеописания того или иного религиозного деятеля. Ученицы тоже предлагали свои пьесы, в которых беззлобно высмеивали учительниц. И конечно, была драма до начала драмы: месяц репетиций, изготовление костюмов и афиш.
Как раввины реагировали на эти любительские спектакли? Не так сурово, как можно было бы ожидать.
Несмотря на отдельные возражения — согласно исследованию профессора Рейчел Мэнекин из Мэрилендского университета, белзский ребе не советовал Шенирер ставить спектакли, потому что это хукас а‑гой (нееврейское занятие), — в целом спектакли считались безвредными. «Говоря о спектаклях в школах “Бейт Яаков” в Польше, следует учитывать более широкий контекст. Школьные пьесы были частью польской школьной культуры, их ставили в самых разных школах», — поясняет Мэнекин.
Для Шенирер и «Агудат Исраэль», движения ортодоксальных евреев, которое в 1923 году взяло «Бейт Яаков» под свое крыло, ученические спектакли всего лишь помогали управлять школами. Более того, по словам Мэнекин, до Первой мировой войны для краковских ортодоксальных иудеек походы в театр были обычным видом досуга. Шенирер и сама смотрела такие спектакли — вообще‑то примерно так же поступают ортодоксальные евреи и организации в наши дни, чтобы наладить контакты с нееврейским миром. Шаг назад, обход, бросок вперед, остановка — танец жизни, проходящей меж двух огней.
Но для учениц «Бейт Яакова» в Америке, где это движение возродилось после Холокоста, этот танец гораздо менее срежиссирован, чем может показаться.
Стоит отметить, что у «Бейт Яакова» сегодня нет ни главного офиса, ни связной идеологии. И новые школы открываются не по указке центрального руководства. Более того, в Северной Америке школы «Бейт Яаков» действуют под эгидой «Тора умесора» — просветительской организации, поддерживающей ортодоксальное еврейское образование.
К тому же «Бейт Яаков» не связан ни с каким конкретно ортодоксальным течением. «Он не вписывается в рамки привычных классификаций, — сказала в беседе со мной Сайдман, отметив, что ученицами и выпускницами “Бейт Яакова” называют себя женщины из хасидской, ашкеназской и мизрахской среды. — Феномен движения “Бейт Яаков” в том, что оно над этими этническими и идеологическими различиями».
Такая расплывчатость побуждает Лесли Гинспарг Кляйн (она занимается исследованиями в области женского ортодоксального иудейского образования в США) определять «Бейт Яаков» как некую образовательную вариативность: «Это разновидность школ, привлекающая определенную аудиторию: девушек идеологически правого крыла ортодоксального иудаизма, — сказала она. — Что делает “Бейт Яаков“ таким же разнообразным, как и его контингент».
Кляйн делит школы «Бейт Яаков» на три группы: правые, умеренные и общинные школы. В крупных ортодоксальных общинах может быть несколько школ различной направленности: от крайне консервативных до менее консервативных. Чем многочисленнее община, тем больше возникает микроградаций, так что в крупных [административных] центрах можно насчитать десятки школ, каждая из которых отвечает запросам определенного слоя фрум — верующих. В «загородных» же общинах, не столь многочисленных, часто лишь одна ортодоксальная школа для девочек, с достаточно разнообразным контингентом и политикой более или менее открытых дверей — для широкого круга заинтересованных.
Общее у школ «Бейт Яаков» во всех этих группах — религиозные убеждения, лежащие в основе ортодоксального иудаизма, но их отличает разный подход к тем или иным сторонам реальной жизни — от школьной формы до использования интернета. Выступая в Гарвардской школе права, Кляйн объясняла: «Все школы “Бейт Яаков” дают секулярное образование. Но одни дают требуемый государством минимум, другие предлагают основательную программу и серьезную подготовку к колледжу».
Соответственно, это вид школ, не поддающихся четкому определению и статистическому учету. Многие школы «Бейт Яаков» не имеют веб‑сайтов, а у некоторых в названии нет слов «Бейт Яаков». По оценкам Сайдман, сейчас насчитывается около 300 школ «Бейт Яаков» в Израиле, 105 — в Северной Америке, 30 — в Европе, Южной Америке и других регионах.
Но в североамериканских «Бейт Яков», объясняет Кляйн, при большом разбросе в плане географии, этнической принадлежности и идеологии формируется особая подростковая субкультура. «Есть маркеры, указывающие на принадлежность к миру “Бейт Яакова”», — сказала она в своем гарвардском выступлении. Песни, манера одеваться, приветствия, танцы и словесный багаж создают неповторимый репертуар, устраняющий географические и философические различия. Обмен опытом происходит в летних лагерях и на слетах, где дети узнают и перенимают друг у друга формы культурного самовыражения. Отфильтрованные в учительской, они занимают свое место в традиции «Бейт Яакова». Как результат — шибболеты субкультуры «Бейт Яаков», объединяющие школьниц в Лейквуде, штат Нью‑Джерси, и их соотечественниц в Монреале и Лос‑Анджелесе.
«В каком‑то смысле эта школьная субкультура заменяет светскую, — поделилась со мной Кляйн. — Но мир “Бейт Яакова” негерметичен, он избирательно впитывает в себя элементы извне».
На институциональном уровне «Бейт Яаков» подражает секулярным школам. Школьные дни делятся на периоды, а школьная форма — длинные плиссированные юбки и белые блузки — походит на классическую форму старшеклассниц. То же самое можно сказать и о внеклассных занятиях со стенгазетами, выпускными альбомами, праздничными мероприятиями и ученическим советом.
И конечно, со школьными спектаклями.
Под запись в разговоре со мной спектакли «Бейт Яакова» ни разу не назвали театром. Обычно о них говорят как о «постановках», или, реже, «концертах».
Но как ни назови, спектакли — настоящее сокровище школ «Бейт Яаков». Вот что мне говорили некоторые участники и организаторы постановки «Волшебной ермолки».
Шира: «Петь перед миллионом людей боязно, но потом такая гордость оттого, что справилась».
Эстер: «Мы смеемся, даже когда трудно; мы знаем, это помогает».
Рейли: «Мы с подружками тусим на внеклассных занятиях: поем, танцуем, делаем то, что нам нравится… Нам просто весело!»
Режиссер Дебора Лебенберг много лет ставит спектакли в школах «Бейт‑Яаков» на Восточном побережье США. «Хорошо, что девушки развивают свои таланты, — говорит она. — Они подкидывают потрясающие идеи».
Я тоже так думаю: я сама выпускница школы «Бейт Яаков», и хоть школа дала мне много полезного, о наших спектаклях я вспоминаю с особой теплотой. Наверное, ничего особенного тут нет, и у любой участницы школьного драмкружка в реформистской школе похожие воспоминания, но если о воздействии театра «Бейт Яаков» нам хорошо известно, то само это явление постоянно меняется.
«В самом начале в школах “Бейт Яаков” в Америке ставили бродвейские пьесы», — рассказывала Кляйн на лекции в Гарварде. Эти сценарии, тщательно их отредактировав, приспосабливали для ортодоксальной публики. «Но школы “Бейт Яаков” быстро правели, и к концу 1980‑х учителя уже сами сочиняли пьесы, подходящие для их общины».
Кляйн также отметила, что по поводу светской музыки в спектаклях есть разные мнения. «В некоторых школах исполнять нееврейские песни запрещено, — говорит она. — В других разрешают использовать мелодии прошлых лет или просто закрывают на это глаза». В некоторых школах «Бейт Яаков» больше думают о звуке, а не об авторстве. По словам Кляйн, в одной школе не разрешили хасидскую рок‑музыку Мордехая Бен Давида, но одобрили более спокойную «Любовь меняет все» Эндрю Ллойда Уэббера, поменяв слова на «Тора меняет все».
Но независимо от музыкальной темы и фабулы современные постановки в школах «Бейт Яакова» бывают весьма впечатляющими. Арендуют роскошные залы, создают затейливые декорации. Раздают листовки и программки — с рекламой, естественно, от местных предпринимателей. Несколько месяцев, обычно зимой, по сути посвящаются репетициям. И талантов предостаточно.
Хотя преподаватели или нештатные работники осуществляют общее руководство, сами школьницы берут на себя львиную долю ответственности за эти спектакли «из ничего». Так, совсем недавно вечером в среду в столовой бруклинской «Бет Ривки» горел свет. («Бет Ривка» — система школ, связанная с хасидским движением Хабад Любавич, — поддерживает связи со школами «Бейт Яаков».) Школьницы в форменных платьях, сидя на скамейках меж контейнеров для еды и учебников, смотрели, как репетируют их подруги.
Две девушки, которым досталась роль двух мужчин‑портных из штетла, Аншеля и Зеэва, отрепетировали свои реплики. Затем вышли и покружились танцовщицы, во главе с 11‑классницами, за ними — смешливый хор. Слышались возгласы с мест («Двенадцатый “А”, жми!»), режиссер командовала («Рот на замок!»).
Все это вызывало жгучую ностальгию по школьным годам: по времени, когда часами сидели на полу перед проигрывателем, пытаясь запомнить мелодию; по внезапно возникшей дружбе; по полуночной пицце среди рулонов ткани и прислоненных к стенке гитар. Какой бы неоднородный ни был географический и религиозный рельеф, у девушек‑ортодоксов — похожие воспоминания: робкая улыбка, преодоленное разочарование, зарождающаяся гордость. Теплый свет прожекторов и холодные ноги. Споры и примирения. Юношеский творческий напор, упоение самостоятельностью в том возрасте, когда меркнут авторитеты. Весь этот кавардак, чудная мешанина.
На последнем рывке на репетицию отпускают с урока. По мнению учителей, такое отступление от правил имеет смысл. «Постановка невероятно много дает, — говорит Злата Пресс, директор школы “Бнос‑Лия Проспект‑парк ешива” в Бруклине. — Происходит настоящий творческий взлет, и дети из разных классов могут познакомиться и подружиться».
Другое часто упоминаемое преимущество: ученицы, вяло выводящие буквы в тетради, оживляются, когда им вручают кисть с краской или микрофон.
Но для Роши Берковиц, директора средней школы «Хавива» в Кливленде, спектакль имеет куда большее значение. «Постановка дает девушкам возможность проявить инициативу. Так что это не тот случай, когда можно сказать: “Я поучаствовала”, но говорят: “Это моя работа, мы вместе хорошо потрудились”».
Но если основная цель постановки — дать школьницам возможность выплеснуть энергию, есть и вторая цель, она касается и зрителей: нравственное воспитание. Самое интересное требование, содержащееся в пьесах «Бейт Яакова»: зрители должны уйти, укрепившись в вере: лучше молиться, меньше думать о материальном и т. п. Задача каждой пьесы — призвать аудиторию к большему благочестию.
Сюжетные линии неумолимо ведут к четким урокам, которые многим школьницам кажутся очень серьезными. «Они понимают, что пытаются донести важные мысли», — сказала Малка Айзенбах, второй режиссер спектаклей в «Бет Ривке».
Стремясь к назидательности, театр «Бейт Яакова» как бы переосмысляет отношения между артистом и зрителем: ученики становятся учителями, члены общины — их учениками. Обычного театрального критика вполне могут покоробить эти пьесы, не в последнюю очередь потому, что хороший театр, как правило, не диктует вам, как мыслить. Пьесы «Бейт Яакова» делают именно это, причем неприкрыто.
Структура представлений также указывает на дидактические цели: часто перед спектаклем ведущий вкратце рассказывает, о чем эта пьеса, а завершается все тематической песней, которая помогает втолковать услышанное (уже дома, после спектакля). Песни и танцы — в перерывах между актами — также усиливают нравоучительный посыл. Любая прилежная ученица «Бейт Яакова» знает про танец конфликта: девушки, половина в черном, половина в белом, кружатся, зеркально отражая движения друг друга, — такое вот коллективное воплощение моральной дилеммы.
Что еще примечательного бывает в спектаклях школ «Бейт Яаков»:
— мелодрама,
— deus ex machina,
— стенающие актрисы падают друг на друга,
— воссоединение с давно утерянными братьями и сестрами,
— рояль катят туда‑сюда (ради драматического эффекта),
— пикардийская терция (для духоподъемной музыкальной концовки).
Во многих пьесах фигурируют злодеи‑антисемиты (древние римляне, казаки, нацисты). В других речь о духовных испытаниях и о влиянии нееврейского мира. Эти мотивы проясняют, как «Бейт Яаков» относится к внешнему миру — он часто изображается как место, где героя подстерегает опасность в плане морали. А пьесы, где на первый план выведены исторические противники, говорят о том, что замкнутое сообщество не забывает о растянувшемся на тысячи лет изгнании.
Содержание пьес и впрямь так тесно связано с ортодоксальным иудаизмом, что может быть совершенно непонятно посторонним. Зрителя, не знакомого с историей и традициями еврейства, может удивить место действия пьес (Иберия времен инквизиции), конфликт (кантонистские указы) произношение (эрев йонтиф). Их аудитория должна обладать солидным культурным багажом. И все же делаются попытки пойти навстречу аудитории: школа в Майами недавно перешла от мрачных пьес к оптимистичным, учитывая, что жизнь может быть нелегкой.
Пусть пьесы «Бейт Яакова» кажутся простоватыми или нравоучительными, тем не менее они соответствуют основам религиозных убеждений зрителя. Лишь немногие культурные сигналы, звучащие со сцены, рассчитаны на «своих»: в основе обычно желание людей послушать моральные наставления, причем в любом возрасте. И надо признать, неплохо получается: зритель растроган до слез.
Другие отличия постановки «Бейт Яакова» от обычного школьного театра объясняются требованиями скромности, чему в общинах придают большое значение. Прежде всего, конечно, это театр с исключительно женским составом. И, как в елизаветинском театре наоборот, девушки играют мужские роли. Из соображений скромности и оттого, что женщинам запрещено переодеваться в мужскую одежду, для таких ролей реквизитор предусмотрел шаровары — брюки, но не совсем.
Еще более важное отличие: никакой романтики. В традиционном мире «Бейт Яакова» романтическая любовь считается священным и глубоко личным переживанием, поэтому в пьесах ее вовсе обходят стороной. В большинстве из них нет даже знакомств шидух.
Примечательно, что пьесы «Бейт Яакова» предоставляют участникам равные возможности: к участию в постановке приглашают всех школьниц, и не только в качестве артистов, они могут выступить в качестве костюмеров, сценаристов, оформителей, поработать над световым и звуковым сопровождением спектакля. В некоторых школах требуют, чтобы все девочки выходили на сцену. Обычно театральные дети либо мечтают стать примадоннами, либо тушуются, только это едва ли относится к «Бейт Яаков», где постановки готовят всей школой.
Благодаря этой триаде — вовлеченность каждого, скромность, отсутствие флирта — внешность на сцене «Бейт Яакова» в отличие от других театров не столь важна: главные роли поручают девушкам разного телосложения. Танец — не только для изящных и грациозных. Никто не заставляет школьниц соответствовать каким‑то нормам, им не надо беспокоиться из‑за лишнего веса.
Модель отрочества, которую предлагает «Бейт Яаков», — это общение в однополом коллективе со всеми вытекающими. Без давления смешанной среды у девочек нет необходимости подавлять свои чувства или пытаться соответствовать некоему идеалу женщины, чтобы привлечь мужское внимание.
Стефани Уэллен Левайн в книге «Мистики, белые вороны, весельчаки: Личное путешествие в мир хасидских девушек» (Stephanie Wellen Levine. Mystics, Mavericks и Merrymakers: An Intimate Journey Among Hasidic Girls. N.Y.: Lnd., 2003) говорит об уверенности и удивительной раскованности любавичских школьниц. «Парадоксально: любавичские девушки, удобно устроившись в патриархальной системе, ценят себя и сами определяют свое место в мире, — пишет она. — Активность, а не привлекательность для мужчин — вот что ценится в их среде».
В конце концов, пишет она, отсутствие мужчин дает этим девочкам больше «маневренности, чтобы чуть дольше держаться за свое детство, крепче дружить, совершенствоваться духовно и интеллектуально».
Этот потенциал в «Бейт Яакове» использовали с момента основания. Сайдман считает исключительно женский состав «самым мощным инструментом этого движения» и рассказывает, как в былые времена празднества, чтение, торжественные мероприятия укрепляли девичью дружбу.
То же помогает и со спектаклями, девочки «Бейт Яакова» поют, играют, танцуют, самозабвенно отдаваясь игре.
Полчаса до начала спектакля в Театре исполнительских искусств Юлиуса Литтмана.
Бобэ в париках и мамочки в тихелех , с воздушными шариками и букетами в руках, судачат в фойе. Мимо проносятся девушки в сценических костюмах, оживленные и сияющие, в неброском театральном гриме.
И когда гаснет свет, раздвигается занавес и зал замирает — на сцену выходят они: искренние, важные, сияющие; не совсем дети, не совсем взрослые; поблескивают брекеты, посверкивают очки; подростковые уязвимости — прыщи и полноту — скрадывают прожекторы и щадящая одежда.
Они наслаждаются жизнью: тянется вереницей школьный ансамбль — косички, клетчатые джемперы, ноги в чулках; актриса вышагивает по сцене; кружатся танцовщицы — пучок на голове, как у балерин, комбинезоны пестрят, как калейдоскоп.
На лицах некоторых одухотворенность: хор — юбки в пол, плоеные воротники с блестками, вид надмирный — молитвенно покачивается. Солистка стоит как молящийся в круге света, с сияющим, но серьезным лицом.
Но самое очаровательное, по крайней мере на мой зрительский взгляд, — проглядывающая человечность: актриса теребит пальцы, танцовщица говорит одними губами: «Я сбилась!» Во время затмения по сцене проносится реквизитор. Режиссер показывает своим артисткам табличку «УЛЫБКА».
Потому что школы «Бейт Яаков» хоть и старались впечатлить, но никогда не прикидывались Бродвеем. Их цель куда выше, чем постановка как таковая, и в этом можно убедиться, когда в финале пьесы вся школа «Бейт Яаков» (Майами) выходит на сцену. Раскрасневшиеся, с победным видом они поют главную песню спектакля, машут руками и кричат от радости.
Возможно, в «Волшебной ермолке» и не обошлось без волшебства, в конце‑то концов.
Оригинальная публикация: Orthodox High School Musical
The New York Times: Позвольте рассказать вам историю
Шелдон Харник и универсальная еврейская тоска «Скрипача на крыше»
