9 февраля 1943 года «Транспорт 46» покинул концлагерь Дранси на окраине Парижа и направился в Аушвиц, пишет The Times of Israel. Среди 1000 депортированных, которых везли на смерть, был и 73‑летний Аарон Янко.

Семь десятилетий спустя правнук Янко, британский фотограф Марк Уилсон начал проект, в рамках которого путешествовал по Европе и делал снимки, рассказывающие о трагической истории не только его собственной семьи, но и более чем двух десятков других людей.

Выпущенная недавно 750‑страничная книга Уилсона «Раненый пейзаж: свидетельствующий о Холокосте» содержит более 350 потрясающих фотографий, сделанных в 130 местах в 20 странах. Эти фотографии напоминают о некогда оживленных, но разрушенных общинах, бывших гетто, сценах индивидуальных и массовых убийств. Они перемежаются стенограммами разговоров Уилсона с выжившими и их семьями.

Автор книги, проработавший в качестве профессионального фотографа 25 лет, признается, что много лет колебался, прежде чем приступить к проекту.

«Это был предмет, важный в целом и важный с точки зрения моей собственной культуры, а также с точки зрения истории моей семьи, — говорит он. — Но я никогда не чувствовал, что сам я достаточно хорош, чтобы сделать это. Я не чувствовал себя достаточно хорошим фотографом. Я не чувствовал, что у меня есть правильный визуальный язык, чтобы сообщить этому предмету те образы, которых он заслуживает, ту чувствительность, которой он заслуживает, и важность, которой он заслуживает».

Ощущения Уилсона стали меняться в 2014 году после того, как он завершил «Последний бой» — четырехлетний проект, документирующий некоторые памятные места, такие как военные оборонительные сооружения времён Второй мировой войны, на побережье Великобритании и северной Европы. Создаваемые им образы — «мягкие, нежные, чувствительные и намекающие на историю» — убедили Уилсона, что он готов задуматься о работе, посвященной Холокосту. Тем не менее, хотя он знал историю, он оставался не уверен, «как это повлияет на меня не как на фотографа, а как на человека».

В первом месте, которое он посетил, в лагере для интернированных Ривесальт на юге Франции, Уилсон понял: прием, который он использовал в «Последней битве» — отстраниться, встать на расстоянии и фотографировать объекты окружающего ландшафта, — не срабатывает.

«Эти первые фотографии оставили меня настолько равнодушным, что я понял: все это неправильно», — вспоминает он.

Вместо этого, он решил, нужно «буквально и метафорически» перешагнуть через барьер, который удерживал его вне лагеря.

Посетив Ривесальт на следующий день, Уилсон разыскал детский барак K12. Двоюродная сестра его матери, которая работает с пережившими Холокост в Женеве, рассказала ему: там все еще есть следы картинок, нарисованных на стенах детьми с использованием материалов, переданных им швейцарским Красным Крестом. Уилсон решил, что проект должен быть интимным, субъективным и рассказываться через отдельные истории.

«В основном само пространство подсказывало мне, как работать», — говорит он.

Первой историей, за которую взялся Уилсон, была история его прадеда, румынского еврея, который уехал со своей семьей в Париж в 1930‑х годах.

«Я не выбирал семейную историю, она просто была для меня самой важной. В некотором смысле я начал с нее потому, что к ней было легче всего получить доступ, — рассказывает Уилсон. — Я очень мало знал об этом, потому что мы не говорили об этом … Но я знал, что там нечто было. Я не помнил, чтобы это каким‑то образом терзало меня в детстве, — словно это был такой период истории, о котором не говорят».

В книге история Янко рассказана в виде фрагментов бесед Уилсона со своей матерью Элиан (в отличие от более чем 40 других членов ее семьи, бабушка Уилсона пережила Холокост, потому что вышла замуж за швейцарца и переехала до войны в Женеву). Есть фотографии Дранси, старой станции Бобиньи в Париже, откуда транспорт Янко отправился на восток, и документы с его фамилией; а также рампа, по которой он прошел, и газовая камера, в которой он был убит в Аушвице…

Но Уилсон не хотел, чтобы его работа касалась только членов его семьи. «Я не хотел придавать большее значение одному человеку, чем другому, будь то моя семья или незнакомые люди, — говорит он. — Они все были одинаково важны. И каков бы ни был их опыт, он был одинаково ужасающим, куда бы они ни были отправлены, откуда бы они ни приехали».

Уилсон говорит, что он всегда рассматривал свою семейную историю как «одну из 22 историй в этом произведении, а эти 22 истории, очевидно, являются репрезентативными для миллионов историй».

Каждая из историй, представленных в книге, связана с работой Уилсона над предыдущей или возникла из нее. Например, исследуя некую историю в Израиле, Уилсон разговорился с женщиной в автобусе, когда ехал из Тель‑Авива в кибуц. Она работала с группой переживших Холокост и спросила Уилсона, не хочет ли он, чтобы она узнала: может, кто‑нибудь имеет желание поговорить с ним. Из этого разговора возник ряд историй в книге.

«История всегда исходила от самого человека, — рассказывает Уилсон. — Всегда был кто‑то, кто хотел поделиться со мной своей историей. Это было очень важно для меня, потому что я никогда не хотел принуждать или давить».

Уилсон сознательно не говорит об интервью для проекта: «Я чувствую, что провел 22 разговора, и моя роль заключалась в том, чтобы их выслушать. У меня никогда не было заранее подготовленных вопросов к этим людям, потому что я хотел, чтобы они сказали мне именно то, что им хотелось сказать мне в тот день. Я довольно быстро понял: слушая, а не спрашивая, я получу всю информацию — не ту, которую хотел, а ту, которую они хотели мне сообщить. И это единственное, что я действительно стремился показать в этой книге».

Хотя ни один из людей, чьи истории рассказывает Уилсон, не знал друг друга во время войны, многие из них связаны географически. Читая книгу, вы обнаруживаете мрачное знакомство с этими местами, а также с историями облав, лагерей и маршей смерти. Но у каждого из рассказчиков есть свой неповторимый колорит.

Например, Нога из Нир‑Давида в Израиле вспомнила, как ее дед, плотник, спас свою семью от депортации из Терезиенштадта в Аушвиц. Вытащенный из поезда, потому что комендант хотел, чтобы он закончил предмет, над которым работал, дед Ноги заявил: если немцы хотят, чтобы он закончил работу, всю его семью тоже нужно снять с поезда.

В Лидсе, городе на севере Англии, Лилиан Блэк рассказала Уилсону о своем отце, Юджине, который выжил в Берген‑Бельзене и Бухенвальде, в отличие от его семьи, которая была убита в Аушвице. После его смерти Лилиан выполнила просьбу отца развеять часть его праха в Аушвице, чтобы он мог соединиться со своей семьей. «Это было чертовски сложно», — заметила она.

А в Лондоне Гарри Манс, который теперь уже умер, рассказал о семьях в Голландии, которые укрывали его до того, как он стал скрываться с 11 другими еврейскими детьми в водонапорной башне в Брюнссуне. «Время от времени, когда наступал темный вечер, Вилли (он ухаживал за нами) делил нас на две группы и выводил на прогулку по окрестностям, в основном в лесу, — рассказывал он Уилсону. — Разные группы выводили в разные вечера. Была середина зимы, очень холодно. По дороге мы слышали, как лед трескается у нас под ногами. Говорить или даже шептать было запрещено».

Уилсон признает, что временами находил проект отчаянно трудным. Его голос почти не звучит в книге, хотя краткий вступительный очерк, в котором он описывает посещение Пуду Туркулуи в Румынии — «пыльной и грязной деревни» — в поисках корней своего прадеда, передает его эмоции: «Я был зол, я был полон ненависти, но, прежде всего, мне было просто грустно, я был потерян».

Уилсон вспоминает, что «за последние шесть лет не раз возникали такие специфические моменты, когда я видел вещи, которые доводили меня до слез, я глядел в камеру в слезах. Но я все же делал эти снимки, потому что должен был их делать».

Были и такие моменты, когда, столкнувшись с ужасным зрелищем или историей, он задавался вопросом, сможет ли продолжить. «Но в результате ответ всегда был положительный, — говорит он, — по той простой причине, что я свободен, и я жив, и я могу видеть эти вещи, могу пойти в эти места и уйти из них… И поэтому я просто обязан сделать это».

Уилсон описывает свою работу как сосредоточенную на «ландшафте, истории и памяти». Он говорит, что «моменты горя», которые он испытывал по возвращении в Великобританию, были связаны с тем, что места, которые он посетил, являлись местом действия одной из 22 его историй.

«Если вы пойдете в некие места и узнаете о человеке, который там был, впечатление будет намного более мощным», — рассказывает он.

Уилсон надеется, что читатели книги смогут ощутить особую силу, если посетят эти места после прочтения книги.

«С этим трудно совладать, но это усиливает эмоции, а это означает, что люди узнают больше и это останется с ними надолго», — говорит Уилсон.

Но есть и более простая, но, возможно, наиболее глубокая мысль, которую Уилсон хочет передать с помощью рассказов людей, представленных в книге: «Цель в том, чтобы заставить читателя осознать, насколько удивительными, но вместе с тем похожими на нас они были и насколько мы похожи на них, и как легко эти люди могут быть нами».