Из чего складывалась еврейская идентичность полвека назад и в последние годы? Как ее вариативность и плюрализм влияют на местную музыку? Почему так много популярной музыки написано в Сдероте и как это связано с обстрелами из Газы?

Продолжаем знакомить читателей с фрагментами подкаста «Кумкум. Плейлист» о десяти песнях, которые сформировали Израиль, созданного культурным центром «Бейт Ави Хай» в Иерусалиме.

Любой разговор о популярной музыке — это в том числе разговор об идентичности. По песням эпохи «Ширей Эрец‑Исраэль» мы понимаем, из чего складывалась израильская идентичность в середине ХХ века, вокруг каких ценностей группировалось тогда израильское общество. Потом, в особенности после Войны Судного дня, мы видим и слышим, как эта идентичность стала постепенно размываться: музыка отражала индивидуализм новой эпохи и прогрессирующее желание артистов «возделывать свой собственный сад». В устройстве социума выявились трещины, по нему пролегли глубокие разделительные линии.

О некоторых из них мы, новые репатрианты, знали и раньше: не нужно жить в Израиле, чтобы иметь представление о сложных отношениях между евреями и арабами. Другие становятся очевидны уже тут, на месте: левые‑правые, ашкеназы‑сефарды, религиозные‑светские. Таким образом, израильская идентичность в последние полвека — это вовсе не мировоззренческий монолит. Наоборот, она отличается изрядной гибкостью и вариативностью. И, думается, в том числе этим объясняется «плюрализм» здешней поп‑музыки, грани которой — авторская песня, рок, стиль мизрахи — нам уже немного знакомы.

Поговорим же о музыкантах, в творчестве которых как будто сходится сразу несколько силовых линий израильской популярной культуры: это одна из самых значительных групп 1990‑х годов, которая носила обманчиво скромное название Teapacks, то есть в дословном переводе «чайные пакетики».

Группа Teapacks с первых дней существования была соткана из противоречий. Ее лидер Коби Оз, невысокий худенький юноша в очках, меньше всего напоминал рок‑звезду: в мире западной музыки его можно было сравнить разве что с Элвисом Костелло. Потомок тунисских евреев, он вырос в Сдероте — одном из так называемых городов развития, которые Израиль с середины XX века возводил на окраинах страны как своего рода стратегические форпосты. Благодаря близости к сектору Газа сегодня Сдерот регулярно фигурирует в новостях, связанных с обстрелами и воздушными тревогами. А обилие интересной музыки, происходящей из этих мест, связывают в том числе с тем, что в многочисленных бомбоубежищах удобно оборудовать репетиционные базы.

Впрочем, в детстве солиста Teapacks политическая ситуация была иной, между Газой и Сдеротом существовал торговый и культурный обмен. До волны советской и постсоветской иммиграции рубежа 1980–1990‑х в городе жили в основном такие же, как Оз, евреи‑мизрахи. Большинство других участников Teapacks происходили не из самого Сдерота, а из кибуцев вокруг города, где атмосфера была совсем иной.

Кибуц — феномен, ассоциирующийся с левым сионизмом первой половины XX века. Так что в социальном плане маленький оркестрик Коби Оза с самого начала представлял собой довольно пеструю компанию. В этническом смысле тоже: в Teapacks входили музыканты с тунисскими, марокканскими, болгарскими, румынскими, сирийскими, польскими, русскими и йеменскими корнями.

Что можно спеть и сыграть такой компанией? Ответ прост: что‑то среднее, что‑то, находящееся на стыке разных культурных нарративов. Именно этим группа Коби Оза и занялась.

«Мы — дети “Сфатаим” и “Каверет”», — утверждал фронтмен и не кривил душой. «Сфатаим», то есть «Губы», — это яркий мизрахи‑ансамбль из Сдерота, в котором он когда‑то начинал свою карьеру в роли клавишника, а «Каверет» — выдающиеся представители ашкеназской рок‑элиты. Между прочим, Арон Олеарчик, автор текста песни «Йелед миздакен», продюсировал дебютный альбом Teapacks. Раньше эти два мира почти не пересекались: рафинированный мир «Ширей Эрец‑Исраэль» и выросшего из нее израильского рока с его европейским лоском — и андеграундный, отчетливо этнически окрашенный мир восточноеврейской эстрадной песни. Теперь они могли вступить друг с другом во взаимодействие — и оно давало интересные результаты.

Песня Teapacks, которая называется «А‑тахана а‑яшана», посвящена старой автобусной станции в Тель‑Авиве. Это среднетемповая вещь, которая при иных обстоятельствах вполне могла бы войти в канон «Ширей Эрец‑Исраэль»: в ней есть и хорошо подходящая этому жанру широкая мелодия, и убедительные модуляции из мажора в минор и обратно, и даже запоминающаяся партия аккордеона, инструмента, широко распространенного в поселенческих песнях 1930–1940‑х годов. Правда, мощная ритм‑секция и продакшн не оставляют сомнений: перед нами все‑таки не романс, а рок‑баллада. В свою очередь, треньканье мандолины, а также мелизмы (или сильсулим) Коби Оза заметно сдвигают звуковую картину в сторону «музыки сильсулим мизрахит».

Оказывается, эти музыкальные реальности совсем не взаимоисключающие — они могут сводиться воедино, на основе чего в израильской музыке возникает новая, гибридная идентичность. Более того, в других композициях Teapacks есть и рэп, и кабаре, и хора (старинный еврейский круговой танец с характерным ритмом), и электронная музыка с семплами и скрэтчингом — и даже это еще не все.

Текст песни «А‑тахана а‑яшана» буквально пронизан ностальгией: Коби Оз вспоминает тель‑авивскую автобусную станцию — ту самую, через которую осуществлялась связь израильского центра с южными городами развития вроде Сдерота. Эта фиксация на конкретном — вообще яркое свойство его оптики: песни Teapacks — про живую жизнь, а не про абстрактные химеры. Оз словно проводит для нас экскурсию по дорогому его сердцу месту: вот ларьки с фалафелем, вот подпольный кинотеатр, где крутят порнофильмы, вот обувные лавки на улице Неве Шаанан, вот грязные сортиры, вот челноки и спекулянты с их нехитрым скарбом, а вот, разумеется, музыкальные кассеты (бе‑асара шкалим шалош клатот, «три штуки за десять шекелей»): мы уже говорили, что тель‑авивская «Тахана мерказит» была центром аудиопиратства.

Меланхоличная интонация песни Teapacks легко объяснима: фактически «А‑тахана а‑яшана» — это произведение в жанре эпитафии. В 1993 году большинство автобусных маршрутов перенесли на новую станцию, функционирующую до сих пор, а старая постепенно пришла в упадок. «Я спускался на старую станцию и попадал в другую страну, — пел Коби Оз. — Страну, в которой реальность как будто поставлена на паузу, неважно, идет ли дождь или сияет яркое солнце».

Грусть и меланхолия группы Teapacks сугубо частные по природе: музыканты оплакивают важное место на своей «ментальной карте». Однако ретроспективно эта интонация кажется уместной и по другим причинам. В 1995 году, когда вышла песня «А‑тахана а‑яшана», Израиль пережил сразу несколько потрясений. Одно из них было напрямую связано с музыкой: в давке на главном израильском летнем фестивале в Араде погибли трое подростков. Другое — убийство премьер‑министра страны Ицхака Рабина.

Для израильского рока все это оказалось переломным моментом. В предыдущие 15 лет он развивался и наращивал свою звуковую мощь: артисты устраивали грандиозные стадионные концерты и яркие фестивальные шоу, их студийные записи отличались глянцевым американизированным продакшном и расходились шестизначными тиражами. Параллельно рок, как это часто бывает, несколько отрывался от реальности — и оттого как будто бы не нашел нужных слов, когда реальность напомнила о себе с самой уродливой стороны.

Израильские музыкальные журналисты говорят о середине 1990‑х как о конце рок‑эпохи. Напротив, группа Teapacks со своим гибридным саундом и конкретной, жизненной оптикой сочинила для этого времени яркий и талантливый саундтрек.

На сайте «Кумкум. Плейлист» можно найти ссылки не только на песню «А‑тахана а‑яшана», но и на другие композиции Коби Оза и его пестрого ансамбля: от первого хита «Бе‑тох нияр итон» до трека Push the Button, посвященного… ядерной войне. С ним Teapacks уже в 2000‑х годах участвовали в отборе на «Евровидение».