Алексей Мокроусов 9 декабря 2015
Поделиться

[parts style=”clear:both;text-align:center” captions=”true” type=”seealso”]
[phead]Плакат из коллекции Дома‑музея композитора Исаака Шварца[/phead]
[part]

«Таможня дает добро»

Москва, Музей Востока,

до 13.12

Сорок пять лет назад на экраны СССР вышел фильм «Белое солнце пустыни». Реплики из него сразу же разошлись на цитаты — впрочем, мало кто в публике знал, что их лаконичность породили требования монтажа. История одного из шедевров советского кинофольклора рассказывается на Никитском бульваре с разных точек зрения. Здесь и материалы о самом фильме, и информация о работе таможенников сто лет назад, и даже киноаппаратура 1960‑х годов. В организации выставки участвовали разные институции, от «Мосфильма» и Музея кино до Музея музыкальной культуры имени М. И. Глинки и Центрального музея Федеральной таможенной службы России. Произведения же искусства Средней Азии Музей Востока отбирал из собственных собраний. Предоставил несколько экспонатов и Дом‑музей композитора Исаака Шварца (1923–2009), написавшего музыку к фильму Владимира Мотыля.

Музей Шварца — это небольшая дача и гостевой домик в поселке Сиверский Ленинградской области, где работал композитор. Сюда, на берега Оредежа, к нему приезжали Акира Куросава и Иосиф Бродский, Владимир Высоцкий и Павел Луспекаев, во время съемок «Соломенной шляпки» бывал Андрей Миронов, а Булат Окуджава писал здесь «Путешествие дилетантов».

Всего Шварц сочинил музыку к более чем 125 кинофильмам, более 30 из них — совместно с Окуджавой. Многие его песни воспринимаются сегодня почти как народные.

 

[/part]
[phead]Валентин Серов. Портрет Льва Бакста. Начало 1900‑х. Третьяковская галерея[/phead]
[part]

Валентин Серов

Москва, Третьяковская галерея,

до 17.1

Расположившаяся на трех уровнях выставка (см.: Екатерина Вагнер. «Хочу и буду писать только отрадное» // Лехаим. 2015. № 9) — одна из крупнейших ретроспектив Серова за последнее столетие. К 150‑летию художника отобрали работы из 18 российских и пяти зарубежных музеев, а также частных коллекций. На Крымском валу показывают множество архивных материалов и фотографий, включая портрет матери, Валентины Семеновны Серовой, урожденной Бергман (представлен и ее карандашный портрет 1880 года), а также скульптуру и образцы монументального искусства. Но главное место занимают, конечно же, живопись и графика — пейзажи, театральные эскизы и в первую очередь портреты, которые Серову заказывали в большом количестве. Есть среди них и шуточные — например, карикатуры на друзей и автошаржи, включая воображаемый двойной портрет Серова с Бакстом 1901 года, где приятели изображены в будущем 1916‑м. Выставлен также незавершенный портрет Льва Самойловича начала 1900‑х, еще раз напоминающий, что Серов не умел льстить моделям: Бакст предстает здесь светским львом, франтоватым и блестящим.

Зато любимые модели Серов мог рисовать бесконечно: в Третьяковке показывают портреты Иды Рубинштейн, столь восхитившей художника в парижской «Клеопатре», поставленной антрепризой Дягилева; также можно увидеть почти десяток портретов Генриетты Леопольдовны Гиршман (1885–1970), жены известного мецената Владимира Гиршмана. В вышедшем по случаю выставки спецвыпуске журнала «Третьяковская галерея» опубликована переписка Ильи Зильберштейна с серовской моделью, датированная 1960‑ми годами; после революции та жила во Франции. Большой же выставочный каталог содержит подробные описания всех экспонатов выставки, статьи о разных аспектах творчества Серова, а также письма его вдовы к Игорю Грабарю 1913 года, когда тот работал над монографией о художнике.

 

[/part]
[phead]В Музее Виктора Франкла в Вене[/phead]
[part]

Музей Виктора Франкла

Вена,

музей открылся в 2015 году.

В центре Вены, вблизи Ратуши, в квартире, где долгие годы жил Виктор Франкл (1905–1997), открылся музей, посвященный создателю логотерапии.

Франкл, испытывавший в молодости большое влияние идей Фрейда и Адлера, был специалистом в области психологии депрессии и самоубийств. Эти знания он неожиданным образом смог использовать и в Терезиенштадте, куда был отправлен в 1942 году вместе с женой и родителями‑евреями. Там Франкл организовал с коллегами группу психологической помощи вновь прибывающим заключенным, позднее создал службу психогигиены для больных и утративших волю к жизни. В отличие от остальных членов семьи, ему удалось выжить. Лагерный опыт ученый изложил в книгах «Сказать жизни “Да”. Психолог в концлагере» и «Человек в поисках смысла» — на русском языке они появились только в годы перестройки, когда большинство тех, кому в СССР они могли бы пригодиться в психотерапевтических целях, уже ушли из жизни.

Музей вырос из центра имени Франкла, занимающегося организацией курсов, семинаров, воркшопов и проведением докладов, посвященных его идеям. Основной упор в экспозиции сделан не столько на личные вещи Франкла, сколько на его идеи, важное место здесь занимает многоязычная библиотека, где можно не только посмотреть телеинтервью с ученым, но и почитать тексты, переведенные на многие языки мира.

Музей открыт три дня в неделю, но сейчас, из‑за большого наплыва посетителей, он часто работает и по воскресеньям.

 

[/part]
[phead]Инсталляция Сергея Мироненко. Фото: Наташа Польская[/phead]
[part]

«В поле зрения»

Москва, Фонд культуры «Екатерина»,

до 13.12

Сразу семь кураторов и три организатора: фонд культуры «Екатерина», Е.К.АртБюро и Музей МАНИ — такая творческая команда работала над выставкой «В поле зрения. Эпизоды художественной жизни 1986–1992». Она посвящена «безумным годам» в жизни советско‑русского искусства, когда интерес к нему мог вскружить голову самым трезвым авторам.

Многие работы той поры оказались за границей — некоторые привезли в Россию впервые после четвертьвекового отсутствия. Они стали частью инсталляции, напоминающей о мастерских знаменитых арт‑сквотов в Фурманном переулке и на Чистопрудном бульваре. Показывают, в частности, «Основные краски» Юрия Альберта, «Деньги» Игоря Макаревича, «Загадку» Владимира Мироненко и «Гренландию» Юрия Лейдермана. В отдельном зале выставлены бумажные архивы и фотографии с выставок рубежа 1980–1990‑х, еще один зал отдан видеозаписям тех лет.

 

[/part]
[phead]Галерея портретов из Мемориального музея Сабины Шпильрейн[/phead]
[part]

Мемориальный музей Сабины Шпильрейн

Ростов‑на‑Дону,

музей только открылся.

Психолог и психоаналитик, окончившая Цюрихский университет, испытавшая влияние Юнга и Фрейда — и сама на них повлиявшая, — кто бы мог догадываться о такой судьбе, уготованной маленькой Сабине (Шейве) Шпильрейн (1885–1945). Но отец, купец первой гильдии Николай Аркадьевич Шпильрейн, дал ей отличное образование, мать говорила с детьми на четырех языках, сказались и гены: оба деда были раввины, особо почитался дед по материнской линии, ребе Мордехай Люблинский из Екатеринослава. В итоге Сабина работала в Германии и Швейцарии и оставила важнейший след в истории науки — злые языки готовы утверждать, что во многом это произошло благодаря ее связи с Юнгом, у которого она лечилась. Но если бы это было так, вряд ли Фрейд сослался бы на ее работы в своем ключевом тексте «По ту сторону принципа удовольствия».

В 1923 году Сабина Шпильрейн вернулась в СССР — сперва в Москву, где при поддержке Троцкого развивался психоанализ, а затем, после падения вождя революции, уехала в родной Ростов‑на‑Дону.

Ее муж и три брата, тоже ученые, погибли от рук НКВД. Шпильрейн и двух ее дочерей — младшей было 16 лет — вместе с еще 20 тыс. евреев расстреляли немцы в Змиевской балке. Накануне оккупации Шпильрейн предлагали бежать из города, но она не верила, что немцы, которых она знала по Берлину, способны на зверства.

Ее судьбе посвящено несколько фильмов — один из них, «Опасный метод», снял четыре года назад Дэвид Кроненберг. А в ноябре, в день рождения психоаналитика, в Ростове‑на‑Дону открыли ее музей. Экспозиция расположилась в бывшем доходном доме на Пушкинской, 83, принадлежавшем семье Шпильрейн.

[/part][/parts]

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Как в Албании евреи были спасены от нацистов местным населением

«Албанцы прятали евреев независимо от того, откуда они приехали, были они богаты или бедны». В Албании во время Второй мировой войны нашли убежище около 3 тыс. евреев из других стран. «Во времена коммунизма никто не говорил о Холокосте. Эту тему не преподавали в школе. И после падения режима в 1990-х годах это все еще было неизвестной страницей истории»

За злую жизнь мою

Очевидно, что катастрофа 11 сентября соотнеслась в авторском восприятии с другой — гораздо более давней, а в смысле исторической судьбы еврейского народа даже коренной: с разрушением Второго храма и массовой гибелью иерусалимских жителей от рук римских солдат. Это она, первокатастрофа, все настойчивее, перекрывая личные воспоминания, врывается в сны и видения главного героя, почти разрушая его

Commentary: Трагедия диаспоры у Филипа Рота

В своем, возможно, лучшем романе «Американская пастораль» Филип Рот рисует извечно драматичную картину, изображая опыт ассимиляции американских евреев, с мрачным пессимистичным финалом, в котором описывает самые мрачные подробности того, как евреи оказываются зажатыми между антиколониализмом левых и расистскими настроениями правых