Со дня объявления Государства Израиль и по сей день в терактах на его территории погибло около 2500 человек. Войны и военные кампании — не в счет. Случались годы, когда террор свирепствовал, бывали и относительные затишья. Но даже тогда месяц без теракта считался чудом. Возможно, потому в Израиле из терактов давно не пытаются извлекать философских уроков. Обслуживание раненых, их транспортация в ближайшие больницы, уборка улиц или помещений, где произошел теракт, занимают около трех часов. И все. Жизнь возвращается к прежнему ритму. Почему так? А потому что стойкость перед террором — один из способов борьбы с ним. Ведь смысл любого террора — запугать, нарушить нормальное течение жизни.

День памяти жертв террора бывает раз в году. В другие дни — на вой­не, как на войне: одно событие догоняет другое, сегодняшнее поражение вычеркивает вчерашнюю победу, имя последующего героя стирает имя предыдущего. Тот факт, что Израиль вот уже семьдесят лет живет под знаком непрекращающегося арабского террора, мир старается не замечать. Однако стоило террору ударить по Манхэттену, Лондону и Парижу, как стали говорить о «четвертой мировой войне», на сей раз террористической. На третьем месте — холодная война, во время которой были заложены предпосылки и разработаны методы всего того, чем сегодня пользуется террор любого направления, в первую очередь — исламский.

Но, как ни странно, именно в Израиле евреи чувствуют себя более защищенными, чем в любом ином уголке мира. Это лишний раз подтвердил опрос французских евреев, эмигрировавших в Израиль в последние годы. Опрос проводился по поводу тер­актов в Париже: в редакции сатирического журнала «Шарли эбдо» и в кошерном супермаркете. Отвечающие единодушно признались: в Израиле чувство личной безопасности сильнее, чем во Франции. А уж по сравнению с Африкой Израиль и вовсе можно считать надежным укрытием. По официальным данным, там только в 2013 году террор погубил 200 человек и сделал инвалидами тысячи.

Речь идет об исламском терроре. В Нигерии, например, свирепствует «Боко Харам» — мусульманская террористическая организация, внесенная во все запретные списки ООН. В переводе с языка Хауса ее название означает: «Западное образование — грех». Основное требование этих террористов, приспособившихся вырезать целые деревни за один набег, — введение шариата взамен привившихся там западных ценностей.

Иначе говоря, террористы‑исламисты вырезают в Африке целые деревни из‑за нежелания их жителей изменить западному образу жизни. Чем тогда эти кошмары отличаются от террора на Манхэттене или в парижской редакции юмористического журнала «Шарли эбдо»? Почему десяток карикатуристов расценивается выше, чем сотни и даже тысячи других жертв? Впрочем, количество жертв не имеет решающего значения. Террору важны лишь реакция окружающего мира, поднятая шумиха, а значит, и убедительность этого смертельного аргумента. Технологи террора мыслят теми же категориями, что и журналисты/редакторы СМИ. Можно даже сказать, что террор действует рука об руку с мировыми СМИ. Израильский опыт доказывает: если в округе нет журналистов и видеокамер, теракт не состоится. Зачем тратить впустую порох, бензин и очередного шахида, который в таком случае теряет шанс на рай с гуриями? Ведь теракт, не вызвавший панику, словно бы и не состоялся.

Все знают, что теракт, совершенный в центре Парижа, во много раз эффективнее, нежели расстрелянная и сожженная деревня в Сомали или Нигерии. Центры урбанистического мира резонируют неизмеримо сильнее, чем периферия нашей ойкумены. В этом основная причина того, что Европа и США просто обречены стать полями военных действий в четвертой — террористической — мировой войне. Очевидно, поэтому в Израиле не восприняли теракт в Париже как нечто из ряда вон выходящее.

Не особо задавались и вопросами соответствия либерализма и демократии действенным методам борьбы с террором. Израиль уже десятилетия вибрирует между личной свободой каждого гражданина и требованиями, составляющими суть демократии в ее нынешнем западном понимании. Тут знают, что в рамках политической корректности резонного ответа на эти вопросы нет. Понимают, что террор паразитирует на демократиях и давно уже сделал политкорректность своим стратегическим парт­нером. О чем же говорил и что делал Израиль в недавние дни европейских шествий, когда сотни тысяч жителей Европы дефилировали под лозунгом: «Мы все — евреи и “Шарли эбдо”»!

Начнем с того, чего Израиль не делал. Не было тут ни шествий, ни плакатов, ни споров с пеной у рта. Что же было? Было недоумение по поводу поведения президента Франции Франсуа Олланда. У недавних иммигрантов из Франции недоумение зачастую сменялось возмущением. Они пеняли президенту своей бывшей родины за отсутствие равенства в его отношении к евреям и мусульманам. Мол, мусульманам Пятой республики все сходит с рук, поскольку их уже около шести миллионов, и, будучи людьми очень небогатыми, они склонны голосовать за социалиста Олланда. Как это Олланд посмел сказать, что нападение на редакцию «Шарли эбдо» является первым проявлением исламского террора на французской земле? А Тулуза?! А другие события?! Притеснение евреев и угрозы в их адрес со стороны соседей‑мусульман стали во Франции привычным явлением. Но власти от этих фактов отмахиваются, а когда случаются убийства, как, например, в Тулузе в 2012 году, объявляют, что преступление совершил очередной сумасшедший. Ислам же всегда ни при чем.

Израильтяне, не связанные с Францией фактом рождения, ограничились одним недоумением. Недоумевали по поводу того, что Нетаньяху не едет на церемонию всемирного марша в защиту европейской цивилизации якобы из опасения, что его застрелят. Чтобы бывший десантник и участник многих антитеррористических операций отказался участвовать в подобной акции из страха за собственную жизнь?!

Вскоре появились сообщения о том, что сам Олланд решил не приглашать его. Подозревать политическую подоплеку этого дела демократические свободы не запрещают. Решил ли Олланд помочь израильским левым или не захотел портить отношения с арабским миром? Отговорились французы сложностью защиты персоны израильского премьера. А тут еще показали в теленовостях момент осво­бождения заложников в кошерном супермаркете Парижа. Израильские комментаторы на всех телеканалах не могли надивиться спокойствию, с которым французские освободители ждали подъема электрических оконных жалюзи. Специалисты утверждали, что за это время террорист, если бы захотел, мог прикончить всех заложников.

Тем временем стало известно, что Нетаньяху как раз требует права участвовать в демонстрации и готов поручить заботу о собственном благополучии израильским спецслужбам. Получалось, что израильские тело­хранители лучше французских. Поэтому или по иной причине, но Нетаньяху все же пригласили. А заодно пригласили главу Палестинской автономии Абу Мазена, известного террориста, не скрывающего своих симпатий к этому способу современной дипломатии.

Но истинная дискуссия развернулась вокруг речи Нетаньяху в парижской синагоге. Французские СМИ утверж­дали, что премьер‑министр Израиля призвал французских евреев эмигрировать в Израиль, а такого призыва сионисты не должны себе позволять! Выяснилось, что и не позволяли. Нетаньяху только подтвердил готовность Израиля принять всех евреев, ощущающих себя в опасности. Но смысл сказанного французские власти поняли верно. И тут я позволю себе полное разногласие с политикой израильского истеблишмента.

Ни один из видов сионизма первоначально не предполагал собрать всех евреев мира на крошечной территории Палестины. Социалистический сионизм хотел вырастить здесь «нового еврея», не торгаша и капиталиста, а землепашца. Ревизионистский сионизм мечтал построить еврейскую Спарту, благородную и по‑шиллеровски романтичную. Последователи Ахад а‑Ама вообще не очень‑то хотели заводить еврейскую государственность, поскольку планировали призвать в Палестину только еврейских интеллектуалов. Были еще кнаанцы, желавшие устроить идеальное государство для наследников древних жителей Кнаана, совсем не обязательно евреев.

Из этого набора не получилось ничего вразумительного. Еврейские интеллектуалы не рвались в окраинную Палестину, «новый еврей» не получился. Зато приехало много прежних евреев, захотевших жить у себя и среди своих. С их помощью торгаши и капиталисты сумели на безземелье, маловодье, безденежье и безлюдье построить государство, вошедшее в список самых развитых стран мира. А ведь английский мандат отказывал евреям в государстве на том основании, что Палестина не может прокормить больше полутора миллионов человек! Сейчас население Израиля приближается к девяти миллионам.

Насчет прокорма проблем нет. Израиль даже экспортирует пищевые избытки. Хуже с жильем. Тут избытков нет, а население растет примерно на 2% в год. Это — если нет экстренной иммиграции большого масштаба. Стран, охотно принимающих иммигрантов, в мире немного. Все они, без исключения, принимают выборочно, в соответствии с собственными нуждами, тогда как Израиль обязан принимать всех евреев на основе одного из своих Основных законов — Закона о возвращении. Принимая этот закон, отцы‑основатели даже мечтать не могли о феномене перенаселенности.

Заранее предупредим: перспектива менять хоть в самом малом Закон о возвращении — страшный сон любого израильского политика. А уж отменять его ни в коем случае нельзя. На этом законе держится современный сионизм. Именно Закон о возвращении позволяет либеральной демократии оставаться национальной. С другой стороны, именно он вызывает наибольшее количество нареканий у политкорректных критиков. Почему это только евреи имеют право на немедленное гражданство, не выдаваемое по национальному признаку ни одной другой страной мира?! И все же придет день, когда Израиль будет вынужден ограничить иммиграцию. А потому какой смысл дразнить другие суверенные страны, призывая их евреев ехать в Израиль?

Вместе с тем Израиль является таким же национальным государством, как любое другое. Как все они, и он имеет право напрямую, обращаясь непосредственно к правительствам, заботиться о судьбе своих соотечественников в других странах. Если в США начнут обижать французов за то, что они французы, Франция вмешается. В дела канадского Квебека она вмешивалась, и не раз. А потому было бы куда полезнее и для французских евреев, и для Израиля поднять вопрос о французском антисемитизме. Опасно, конечно, с точки зрения дипломатии. Но необходимо. И не в ООН, а, что называется, «на уровне глаз».

Есть ли вообще у Израиля право брать на себя миссию государства‑защитника евреев, где бы они ни жили? Есть, поскольку Израиль является единственным в мире еврейским государством. Есть, оттого что все другие национальные государства давно присвоили себе такое право. Есть еще и потому, что Израиль в свое время принял немецкие репарации за Катастрофу как полноценный и полномочный представитель еврейского народа. И, наконец, по той причине, что иначе существование Израиля в качестве национального государства теряет значение и смысл.

На нынешний день четвертая — террористическая — мировая война разгорается на многих фронтах. Террор — экономический, политический, наконец, просто бандитский — свирепствует везде, заставляя мир изменять своим миротворческим позициям, либеральной идеологии и гуманистическим ценностям. Израиль старается не уходить от мировоззренческих основ западной цивилизации. Но сегодня это стало испытанием сионизма. Создается впечатление, что вскоре придется менять в его интерпретации очень многое.

Отметим все же, что намерение Нетаньяху выступить в конгрессе США против усилий Барака Обамы наладить отношения с Ираном путем сдачи определенных антитеррористических позиций говорит о многом. Как бы ни объясняли это намерение премьер‑министра Израиля его противники, основная причина подобной конфронтации крохотного государства с его союзником‑колоссом является серьезным изменением привычного хода вещей. Очевидно, ситуация достигла того пика, когда приходится крикнуть: «Не могу молчать!»