31 декабря 2014
Поделиться

[parts style=”clear:both;text-align:center” captions=”true”]
[phead]Илья Чашник. Супрематизм. 1924–1925. Коллекция Георгия Костаки[/phead]
[part]

Георгий Костаки. «Выезд из СССР разрешить…»

Москва, ГТГ,

до 8.2

Георгий Костаки был, вероятно, самым знаменитым коллекционером советской поры. Во многом благодаря ему оказалось спасено наследие русского авангарда, и сегодня Третьяковская галерея гордится работами 1900–1930‑х, некогда ему принадлежавшими. На Крымском валу рассказывают о самом Костаки — в отлично изданном каталоге много статей‑мемуаров, показывают его собственные картины (он начал рисовать, уже покинув СССР), а главное — показывают коллекции. Они не сводились только к авангарду. Перед отъездом, например, он передал Музею древнерусского искусства им. Рублева собрание икон, оставил государству и выкупленное у Н. М. Церетели знаменитое собрание народных игрушек (сегодня — в Музее‑заповеднике «Царицыно»). Коллекционировал и современников: Зверев, Кропивницкий, Рухин, Вейсберг, Плавинский… Но главным на выставке остается авангард, который в 1940–1950‑х мало кем воспринимался всерьез.

К сожалению, часть собрания Костаки, находящаяся теперь в Музее современного искусства в Салониках, до Москвы так и не доехала, но и хранящееся в Третьяковке позволяет понять масштабы личности харизматичного грека. Гончаров и Шагал, Попова и Никритин, Лентулов и Митурич… Среди редкостей — графика Якова Чернихова, «Натюрморт» Владимира Роскина (1926) и «Порт­рет Беллы», созданный неизвестным автором из мастерской Шагала (конец 1910‑х).

Если не откладывать визит на Крымский, можно увидеть и выставку советской книжной обложки конца 1910‑х — 1930‑х годов (до 11 января). Всего два зала — а рассматривать можно часами. Модерн встречается с конструктивизмом, классики «Мира искусства» и «Золотого руна» — со студентами Вхутемаса‑Вхутеина, будущими классиками детской книги ленинградских издательств «Радуга» и «Детгиз». Одни имена, как Головин, Альтман, Лисицкий, и сегодня у всех на устах, другие — как академик Евгений Кибрик — известны скорее специалистам.

Показаны и обложки книг и журналов на идише. Иосиф Чайков (1888–1979) иллюстрировал, в частности, музыкальный журнал и ежемесячник еврейской секции Союза литераторов Украины (1919).

[/part]
[phead]Зигмунд Фрейд в «Восточном экспрессе» покидает Вену. 1938[/phead]
[part]

Путешествия Фрейда

Вена, Музей Фрейда,

до 1.2

Музей Фрейда расположен в его последней венской квартире на Берггассе, где ученый жил и работал 47 лет и откуда после аншлюса его вывезли в Лондон. Кроме мемориальных комнат есть здесь и выставочный зал.

Подзаголовок выставки о путешествиях: «Культурный опыт — психоаналитическое мышление» — напоминает о роли странствий в формировании идей Фрейда. Здесь собраны материалы о его поездках по делам и на отдых, который часто тоже выглядел деловым: в Италию и Грецию (он был фанатом античности), в Англию и Хорватию, об отлучках на выходные в Альпы и ставшем эпохальным для признания психоанализа путешествии в США (1909). Поездки так или иначе документированы, сохранились фотографии, письма и дневники — многое показывают впервые. Рассказывают и о последнем вояже в Лондон, предпринятом под давлением настолько сильным, что Фрейд совершил роковую ошибку — не взял с собой сестер (см.: Алексей Мокроусов. Когда не хватает психоаналитика). Они погибли в газовых камерах.

Одновременно впервые в истории музея показывают выставку в рабочей комнате Фрейда: художник Брандт Жансо из Нью‑Йорка представляет проект «Вандал».

[/part]
[phead]Страница рукописи Маймонида «Комментарии к Мишне. Книга “Женщины”». Египет. Около 1168. Национальная библиотека Израиля в Иерусалиме [/phead]
[part]

Средневековое Марокко

Париж, Лувр,

до 19.1

Большая выставка посвящена арабо‑берберской империи, раскинувшейся от Африки до Испании. В ее истории, наряду с христианами, важную роль играли еврейские интеллектуалы. Среди 300 уникальных экспонатов в зале Наполеона, предоставленных музеями Европы, Африки и Израиля, — рукопись одной из главных алахических книг «Мишне Тора» раввина, выдающегося философа XII века, кодификатора законов Торы Моше бен Маймона (Маймонида, известного также как Моисей Египетский). После вторжения Альмохадов, приведшего к насильственной мусульманизации евреев, Маймонид был вынужден отправиться в изгнание в Египет из Феса (тамошний квартал Мелла был центром еврейской культуры, в Париже есть связанные с ним рукописи и старые снимки). Его потомки уехали в Алеппо, где столетия спустя труды ученого и обнаружили британские миссионеры. Показывают Мишну 1161 года из Национальной библиотеки Израиля с пометами Маймонида, его сына и внука.

Среди других парижских выставок — посвященная Франсуа Трюффо (Синематека, до 25 января). Рассказывается о самых знаменитых его лентах, от «Четырехсот ударов» и «Жюля и Джима» до «Американского друга» и «Соседки». Есть и витрина, посвященная «Последнему метро» (см.: Ирина Мак. Об обывателях и коллаборационистах), истории о режиссере‑еврее, прячущемся в оккупированном Париже в подвале собственного театра. Антисемитизм пропитал атмосферу города, в котором далеко не все были готовы встать на сторону Сопротивления. Сцена избиения героем Жерара Депардье критика‑антисемита — одна из немногих радостных в фильме.

[/part]
[phead]Фрагмент экспозиции Еврейского музея им. Виленского гаона[/phead]
[part]

К истории музея

Вильнюс, Еврейский музей им. Виленского гаона,

до конца января

Небольшая, но познавательная выставка об истории самого музея. Он был открыт еще в 1913 году вильнюсским обществом поклонников еврейской старины, но просуществовал лишь до мировой войны. Когда в 1919‑м литератор и ученый Ш. Ан‑ский основал Историко‑этнографическое общество литовских и белорусских евреев (после прихода поляков оно переехало в Каунас), возродился и Еврейский музей; еще один музей существовал при вильнюсском Еврейском научном институте. В 1944 году Еврейский музей был создан заново, им руководил прозаик, драматург и поэт Шмерке Качергинский, еще в дни заточения в Вильнюсском гетто спасавший еврейские книги, рукописи и реликвии (вскоре Качергинский эмигрировал в Польшу, а затем в Аргентину). Новый музей проработал лишь пять лет, после чего был переформатирован в краеведческий. В течение 40 лет Вильнюс, этот важнейший центр еврейской культуры, жил без Еврейского музея, тот был восстановлен лишь в 1989‑м. Сегодня под его юрисдикцией работают пять филиалов.

[/part]
[phead]Марк Шагал. Скрипач. Эскиз декорации к «Еврейскому театру». 1917. © Shagal, by SIAE 2014[/phead]
[part]

Марк Шагал

Милан, Палаццо Реале,

до 1.2

Крупнейшая за полвека ретроспектива Шагала в Италии охватывает все его творчество, начиная с 1908 года и до последних дней жизни. Кураторам важно было показать развитие художественного языка Шагала, слияние в его наследии трех культур, еврейской, русской и французской. Среди полусотни институций, предоставивших 220 полотен и листов графики, — а это музеи всего мира, от Нью‑Йорка и Вашингтона до Лондона и Петербурга — важнейшее место занимают частные собрания, обычно недоступные широкой публике.

Из‑за наплыва посетителей по выходным без заранее заказанного билета в палаццо лучше не являться.

[/part][/parts]

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Пятый пункт: гибель заложников, сделка с ХАМАСом, непоколебимость по-британски, Германия, «Лехаим»

Как повлияет убийство заложников на сделку с ХАМАСом? Зачем Израилю контроль над Филадельфийским коридором? И что угрожает евреям Германии? Глава департамента общественных связей ФЕОР и главный редактор журнала «Лехаим» Борух Горин представляет обзор событий недели

Спор о Б‑ге

Одни умирали ради жизни других, другие убивали ради бессмертия Темного Лорда. Для одних символ бессмертия — змея, выползающая из черепа, для других — птица Феникс, сгорающая и восстающая из пепла. Зло кажется нам двойником добра, обезьяной добра, тенью добра, как в сказке Андерсена или в пьесе Шварца. И не крикнешь: «Тень, знай свое место!» — потому что тень своего места не знает

Мика

В начале 1970‑х он стал неотъемлемой частью Того‑Чего‑Не‑Может‑Быть — независимого еврейского движения в СССР. Он любил всю жизнь Израиль, но не уезжал, даже не пытался. Будто чувствовал, что тут без него прервется цепь. Он был связующим звеном между тем, подпольным еврейством СССР — и нынешним, структурированным и вполне легальным. Не ворчал, не предавался сладкой ностальгии, а просто жил как всегда — с любопытством