Как не похож был живой, обаятельный, разносторонне талантливый Леонид Утесов на тот надуманный, неестественный образ артиста, который создавался слухами и домыслами, питавшими обывательское сознание и нередко распространявшимися с ведома влиятельных чиновников. О нем говорили как о заурядном эстрадном исполнителе, ему приписывали алчность, корыстолюбие, увлечение «хулиганско‑босяцкой романтикой», желание эмигрировать... Что касается последнего, то он как‑то сказал П. Кримерану: «За границей я никогда не буду иметь такой популярности, как в России».

Три месяца назад, после двух с половиной лет возни и страхов, я подготовил еще не окончательный, но чистовой вариант рукописи своего романа. Я ужасно гордился собой и рассказывал о тех восхитительных игрушках (вино), которыми вознагражу себя за тяжкий труд. На пару месяцев я отложил рукопись в сторонку, а потом, две недели назад, вернулся к ней посмотреть, что у меня получилось. — Фу, — сказал я, отшатнувшись. — И это было во мне?

«Вечер в саду» читается как послание из прошлого, возрождение затертой истории и пролог‑предостережение настоящему. «Материал необычайно сильный, и удивительно, что он не включен во все школьные курсы истории, — говорит режиссер Карри. — Но думаю, этот митинг выпал из нашей коллективной памяти отчасти потому, что он приводит нас в оторопь и пугает».

Можно убедительно доказывать, что запрещать визит Тлаиб и Омар было не очень хорошей идеей. Можно указать на то, что Нетаньяху успел поменять свое мнение на прямо противоположное. Еще можно возносить хвалу двухпартийности или открытому обществу со всеми его достоинствами либо превозносить способность диалога трогать сердца и умы. Но называть этот запрет невиданным‑неслыханным нарушением демократических норм, причем в новостной заметке, а не в аналитической статье или колонке, — это просто глупость.

Вариан Фри пришел к нам очень растерянным. Ему стало известно, что инструкции внезапно ужесточились. Чтобы пройти туннелем, необходимо иметь разрешение на выезд из страны. Ни у кого из нас таких бумаг не было. Не оставалось ничего иного, как идти через Пиренеи. Наше с Лионом положение оказалось наихудшим. Франц Верфель был чехом, Генрих Манн имел чешские документы, Голо — тоже. Вариан отвел Лиона в сторону и объяснил ему, что все было бы в порядке, но он, Лион, очень опасен для остальных. Вся операция по спасению может провалиться из‑за нас, Лиона и меня. Лион прекрасно все понял.

Еврейство — это не раса, не общая земля, не общая форма существования, не общий язык. Это общий образ мышления, общее духовное поведение. Это согласие всех, относящихся к данной группе, consensus omnium во всех решающих вопросах. Это согласие, взаимное понимание трехтысячелетней традиции в определении добра и зла, счастья и несчастья, в выборе объектов страстного желания и жгучей ненависти, общее основное мировоззрение, одинаковое понимание Б‑га и человечности.

Меня с детства пичкали фильмами, книгами, кинохроникой и рассказами о Холокосте. «Никогда впредь это не должно повториться», — твердили мои учителя, подразумевая при этом: «Повторится». «Зуб даю», — хотели они сказать. «Спрячь пару сигарет в подштанники, сменяешь их на хлеб, — хотели они сказать. — Пристегнись крепче, посадка будет жесткой».

Мой, как шадханит, личный счет: 72 брака за семь лет. Среди них есть семьи с 3–4 детьми. Есть те, кто приезжает ко мне на шабат и предлагает помощь с моими программами. Конечно, было пара разводов: во‑первых, есть вещи, которые нельзя узнать заранее, а во‑вторых, шадхан может помочь человеку найти свою вторую половину, может дать советы, как жить, но не может постоянно звонить и говорить: так себя веди, а так себя не веди. Взрослые люди должны все же самостоятельно принимать решения — иногда, увы, неверные.

67 лет назад, 12 августа 1952 года, были расстреляны 13 членов Еврейского антифашистского комитета. Среди них был поэт и писатель Перец Маркиш. Сегодня «Лехаим» публикует ответ сына писателя, Давида Маркиша, на рецензию о книге воспоминаний матери, размещенную ранее на страницах издания.

Пять лет назад, 12 августа 2014 года, ушла из жизни Лорен Бэколл, последняя кинодива золотого века Голливуда. Бэколл никогда не скрывала своего происхождения и упорно, хотя и бездоказательно, настаивала на родственной связи с Шимоном Пересом. По легенде, которую она поддерживала после встречи с ним в начале 1950-х, Лорен Бэколл приходится девятому президенту Израиля кузиной.

Кино прорвалось сквозь массивные стены российской черты оседлости, где в конце XIX века проживало около 5 миллионов евреев, говорящих в основном на языке идиш. И закупоренный мир этнического средневековья обрел новые разнообразные связи с жизнью России и Запада – именно с помощью кино евреи узнали о быте своих соплеменников в других странах мира, благодаря кино они глубже задумались над проблемами своей исторической судьбы.

В «Операции “Шейлок”» Рот бесстрашно ломает границы жанров и заводит какую‑то чуть ли не постмодернистскую игру. Рассказчик на сей раз вполне тождествен автору: это не кто иной, как Филип Рот, автор «Случая Портного» и проч. Среди персонажей — жена автора, его отец и, наконец, израильский друг Аарон Апфельбаум, тоже, между прочим, всемирно знаменитый писатель. Действие происходит на фоне абсолютно реального исторического события — первого процесса Ивана Демьянюка.