Зло не есть недостаток добра, как полагали неоплатоники, но его избыток, результат произвольного деления клеток. Уже Аристотель утверждал нечто подобное, призывая к умеренности. И в самом деле, зло — это свобода, доходящая до оскорбления, равенство, отрицающее таланты, братство под руководством Большого Брата. Но более всего зло — это фантазия, не стесненная разумом. Пока разум спит, фантазия рождает чудовищ, производит пошлый и злобный бред. И, поскольку фантазия может быть и доброй, и злой, она связывает добро и зло волшебной цепью, как в романе‑эпопее Толкина «Властелин колец»...

Какие отношения должны связывать евреев в диаспоре с евреями в Земле Израиля? На протяжении большей части еврейской истории этот вопрос не возникал: начиная с темных веков и вплоть до конца XIX века еврейское население Эрец‑Исраэль было столь незначительным, что евреи, живущие в других странах, вполне могли не обращать на него внимания. Но в наше время этот вопрос вновь стал одним из центральных в еврейской жизни.

Если стандартная квадратная сукка должна быть четыре локтя на четыре локтя, то из этого вроде бы следует, что круглая сукка должна иметь диаметр четыре локтя. Если использовать принятое раввинами значение числа «пи», получается круг с окружностью 12 локтей. Если исходить из того, что каждому человеку в сукке требуется один локоть пространства — тесновато, конечно, ведь локоть равен всего 46 сантиметрам, но люди тогда были меньше, — то это означает, что в самой маленькой круглой сукке вдоль стены могли поместиться 12 человек.

Сукка должна быть достаточно большой, чтобы вместить голову человека, большую часть его тела и стол — таково мнение школы Шамая, которая — редкий случай — одерживает здесь победу над мнением школы Гилеля, считавшей, что стол не обязан помещаться в сукке. Кроме того, сукка не может состоять только из четырех вбитых в землю столбов с покрытием сверху; она должна иметь две стены во всю длину и хотя бы простейшую третью стену.

Найти уют в истории вообще было трудно, повсюду меня настигало мое еврейство: дымились развалины сожженного Храма, местечковые евреи в грязных лапсердаках перепрыгивали через лужи, беседуя о погромах и ценах на хлеб... С недавних пор история сама нагнала меня, она происходит здесь и сейчас при полном свете дня. Во мраке осталось только будущее.

«Неисцелимыми» были почти все английские и американские интеллектуалы межвоенной поры: и Элиот, и Паунд, и даже Вирджиния Вулф, без памяти любившая своего мужа‑еврея, что не мешало ей изменять ему с женщинами и мужчинами, а также писать антисемитские рассказы и очерки. В некотором смысле «неисцелимым» был и сам автор «Набережной неисцелимых», но об этом мы сейчас умолчим…

Осквернение Б-жьего имени  — ​ это поступок, дискредитирующий иудаизм или приносящий евреям дурную славу. Мудрецы так серьезно относятся к хилуль Ашем, что выделяют его в отдельную категорию грехов, когда речь заходит о покаянии. При совершении хилуль Ашем даже страдание не поможет: такой грех искупит лишь смерть.

Манфред Хербст, герой романа Шмуэля‑Йосефа Агнона «Шира», «по колено в крови» воевал за свое немецкое отечество в Первой мировой войне, прозванной также Последней и Великой. Вернувшись, увлекся византийской историей и написал книгу в 600 страниц об утвари храма Cвятой Софии в Константинополе во дни Льва III Отступника, императора исаврийской династии. Страдания русских евреев тем временем тронули его душу. Он стал сионистом и переселился в Иерусалим, где в 1925 году открылся Еврейский университет.

Он никогда не войдет в Землю обетованную, Леопольд Блум. Как не вошел в нее Моисей, наказанный Б‑гом за не очень понятный грех. Сионистская листовка, подобранная в мясной лавке (свинина всегда в продаже!), скомкается в кармане и упадет в грязь. Из рабства в рабство по улицам Дублина, описанным с топографически навязчивой точностью, по морю, названному греческим словом таласса, будет скитаться он в надежде увидеть «дым отечества», берег родной Итаки.

Кажется маловероятным, чтобы за всю историю Храма хотя бы один первосвященник умер во время исполнения своих обязанностей в Святая святых. Однако мудрецы Талмуда неоднократно выражают беспокойство на этот счет, обсуждая, что делать, если это произойдет. Подобное внимание к маловероятным или чисто гипотетическим случаям весьма характерно для Талмуда и может вызывать у читателя раздражение и непонимание: зачем мудрецы утруждают себя такими отвлеченными академическими спекуляциями?

Существуют законы, которые вызывают сомнения у врагов иудаизма и у скептически настроенных евреев, поскольку кажутся лишенными логического обоснования. К этой категории относится запрет на свинину и ношение одежд из смешанных нитей, а также ритуал козла отпущения. Легко относиться к этим заповедям скептически, но мудрецы настаивают на том, что и они абсолютно необходимы для иудаизма.