Мой еврейский Б‑г выглядел точь‑в‑точь как люблинский ребе Авремеле Эйгер, худощавый старец с длинной белой бородой: белые чулки, белые туфли, тихий голос. Человек, который и денег‑то в глаза не видел. Приношений не берет, по понедельникам и четвергам постится, круглый год перебивается с хлеба на воду и оплакивает еврейские горести. Так выглядел мой несчастный, гонимый детский Б‑г. Что можно иметь к такому Б‑гу, который каждый день, каждый час мечтает освободить Свой народ, но слишком слаб, чтобы привести Мессию?

Утром газетка, выходившая на пароходе, сообщила нам новость, что Гитлер вырезал своих ближайших друзей, приняв за благо радикальную мысль Муссолини, что с теми, с кем делаешь революцию, нельзя управлять государством (чем выплатить таким друзьям долг, проще их перебить), и я сразу начал искать еврейские глаза и еврейские уши

Глатштейн начал печатать свой роман в 1934‑м в журнале «Ин зих», книга вышла в Нью‑Йорке в 1938‑м. В этом же году Глатштейн опубликовал свое самое известное стихотворение «Спокойной ночи, мир». Если в романе еще присутствует надежда, что люди услышат друг друга, то стихотворение пронизано полнейшей безысходностью: диалога не получилось, мир стоит на краю гибели, единственный путь — обратно в гетто

План Глухова был прост и невероятен: он собирался проникнуть в Газу, найти вход в тоннели и там обнаружить кого‑нибудь, кто мог бы взять выкуп за сына. При себе у него, кроме рюкзака, пистолета Glock 17 и снайперской винтовки Beretta 501, добытых из оружейного сейфа в бунгало Йони с помощью газосварочного аппарата и «болгарки», которые он обнаружил в гараже, имелся аванс в десять тысяч долларов наличностью, еще двенадцать он спрятал в тайнике, устроенном в комплексе археологических раскопок в Ницане...

Всевышний действительно поскупился на силу поэтического дарования для дедушки Семена. Может быть, сознавая это, несколькими страницами и тремя годами позже, все еще студент, но уже официальный жених Гени‑Гитл Ямпольской, он перешел на столь же эмоциональную прозу: «Где любовь? Где тот бурный порыв, — писал дед, — что как горный поток... Он бежит и шумит, и, свергаясь со скал, рассказать может он, как я жил, как страдал... Он бежит... и шумит... и ревет...»

Антология Эйн Яаков («Источник Яакова») — это собрание талмудической агады (текстов незаконодательного характера), составленное в начале XVI века р. Яаковом бен Шломо Ибн‑Хабибом и сопровожденное комментарием составителя. Недавно вышедший в свет в издательстве «Книжники» седьмой том антологии включает тексты, содержащиеся в талмудических трактатах разделов Кодашим («Святыни»), связанных с Храмом и жертвоприношениями, и Тѓорот («Чистые»), связанных с ритуальной чистотой и скверной различных предметов утвари

Выехать из Советского Союза нам удалось только благодаря моей маме... Когда мама вернулась домой и рассказала все папе, он потерял дар речи. Никто в здравом уме по своей воле не ходит в КГБ, но мама была очень сильным человеком. Через десять дней прибегают к нам какие‑то знакомые и, задыхаясь, говорят: «Мы были в ОВИРе и видели ваши фамилии и ваши дела». Это было просто чудо. Мои родители побежали в ОВИР. Оказалось, разрешение было выдано пять дней назад

Есть у меня друг, коммунист. «Настоящий», из тех, кто «состоит в партии». Он обижается, когда она поступает не так, как он считает нужным, но из партии не выходит. И обижается. И делает, что прикажут. И опять обижается. И опять делает, что прикажут. Однажды случайно встречаю его в гостинице, в одном городе недалеко от Нью‑Йорка...

Однажды Калман предложил, чтоб на Песах в доме вообще бы не было хлеба, а только маца на весь праздник. Как-то пришел одноклассник Мойши, увидел мацу и воскликнул: ой, у нас дома тоже такая есть! Выяснилось, что и он еврей. Когда появилась новая квартира, то Калман сказал, что он всю жизнь мечтал о кашруте в доме. Я не знала, что это такое...

Они двинулись по Сорок второй улице на запад, к Бродвею. Девушка чинно вышагивала. На первый взгляд ее можно было принять за еврейку из достойной, но обедневшей семьи. А на второй — нет. А с третьего взгляда становилось ясно, что она происходит из очень далеких краев: может, испанка, и даже с примесью индейской крови

На вкус доктора Милгройма, жизнь стала слишком стремительной и шумной. По воздуху летают, играют и поют для тебя, мало того что на расстоянии, так еще и без проводов. Войны, революции. То вооружаются, то разоружаются, попробуй их пойми. А эти там, в России, совсем с ума посходили... А еще — сионизм. Декларация Бальфура Бенни как молотом по голове ударила. Значит, что‑то в этом есть. Надо подумать. Что‑то они там строят...

Это случилось недели через три после Сукес и началось в базарный день. На третий день затихло. Утром даже открылась пара лавчонок, но часа в три они снова закрылись: весь Криводуб собрался в Большой синагоге... Пока Менахем говорил, раввин только что‑то сипел, но вдруг выпрямился и посмотрел на сына, будто не узнал. Бледные губы сжались, и пристальный взгляд стал мрачным и суровым... И тут через толпу к биме пробралась девичья фигура. Откинула с головы шаль. Лицо — в белых пятнах, будто испачкано глиной...