Поскольку на первом этапе Исхода (который символизирует маца) освобождение от египетской скверны происходит лишь в результате высшего откровения, а не усилиями самого человека, поэтому в этом этапе нет ни понимания, ни наслаждения. Лишь на втором этапе Исхода, который опирается на понятия и возможности воспринимающего (намек на этот этап дан в бокалах вина), человек ощущает вкус и получает наслаждение от происходящего.

Советская неволя превзошла египетскую... Милость победителей распространялась на всё, кроме еврейских ценностей. В ешивах, где над разгадкой тайны мироздания и предназначения Человека столетиями бились юные Маймониды, где в винограднике пейсов рождалась истина, разместились советские учреждения, занимавшиеся сбором не откровений о путях человечества, а утильсырья. В еврейских школах хозяйничали безликие мыслеупорные чиновники, выдававшие паспорта с серпом и молотом или подшивавшие листки к личным делам неблагонадежных, полунадежных и надежных граждан.

Это может показаться шуткой, но я ждал, пока Моррис женится, и я снова стану другом дома... Пока Мильча была одинокой девушкой, не женой, я был к ней равнодушен, но поняв, что Моррису придется рано или поздно жениться на ней, почувствовал какое-то влечение.

Новая ребецн, видимо, помешалась на тщеславии. Почему реб Береле такой незначительный раввин, когда происходит из столь важного рода? Она решила исправить положение. Стала распространять рассказы о чудесах своего мужа, святого. Была ли она у мясника, у бакалейщика, в молочной — везде пела хвалы реб Береле.

Впервые он появился в Польше сорок лет тому назад — высокий, худой как палка, в длинном бело-желтом одеянии и белых чулках. Он называл себя Кадиш бен Мацлиах (странное имя) и утверждал, что учился ясновидению и знахарству в Вавилоне… Держался он как благочестивый еврей, в холодные зимние ночи даже пользовался миквой, по понедельникам и четвергам постился, но раввины и старейшины остерегались его, обвиняли в колдовстве, называли посланцем Нечистого.

Там, под яблоней, я изучал старый, восьмидесятилетней давности учебник физики. Из своего укрытия я видел синагогу, молельню, баню, широкие поля, простирающиеся до леса... Небо было голубым, как занавес над ковчегом в дни между Рош а-Шона и Йом Кипуром. Греясь на солнце, я чувствовал себя древним философом, ушедшим от мирской суеты в постижение мудрости и Бога. Время от времени выходила тетя Ентл опорожнить ведро помоев.

Чистый, опрятный дом Шмерла дышал покоем, который часто бывает там, где живет счастливая пара. Служанка угостила Шмерла и его гостя субботним пирогом и сливовым пудингом. Шмерл повел Занвла в ванную. Занвл оделся по-субботнему, готовясь встретить жену Шмерла в свежей сорочке и галстуке. Долго ожидать не пришлось: открылась дверь и вошла Рухеле. Занвл взглянул на нее и побелел. Он знал ее...

Звали его Здизислав Романский — высокий блондин, совершенно сногсшибательный... Он слышал Маню в дрянном водевиле и решил, что это именно то, чего он ищет. Подписал договор, взял ее в Бразилию, и я потащился за ними. Маня могла со своим голосом разбогатеть, но шарлатан-импресарио вторгся в ее жизнь, да и в мою тоже. Это началось на пароходе, идущем в Бразилию...

Отец сидел на балконе до позднего вечера, рисуя счастливые грядущие времена, когда деньги не будут нужны и все будут работать и учить Тору. Потом он стал читать молитву перед сном: «Слушай, Израиль». Я надеялся, что план анархистов скоро сбудется. Мне уже виделся отец, держащий молоток, шило и нитку, сидя на скамье сапожника, а я рядом.

Карола решила, что у меня слишком мало друзей для ее запаса подарков, и стала посылать подарки моим врагам. Обнаружив это, я поднял скандал. В первый и последний раз я заговорил о разводе... «Разве так ужасно, если покажешь немного доброй воли? У твоих врагов, в сущности, та же цель, что и у тебя: помочь евреям. Только подход у вас разный», — сказала тогда она.

Отец мой родом из Эльзаса. Почему-то он всегда предостерегал меня, советуя ни по какому поводу не связываться с евреями из России. Говорил, что они нечестны и все они — коммунисты. Если бы он дожил до встречи с моим мужем, был бы поражен. Я никогда не видела такого заклятого врага коммунизма, как Борис, мой муж... Когда Борис слышал слово «коммунизм», он зверел. Он говорил, что надеется только на Гитлера — тот осушит это красное болото! Это звучало ужасно — еврей надеется на Гитлера!

— Ребе, я не сумасшедший, — сказал пришелец. — Моя жена умерла в пятницу. Похороны будут в воскресенье. Я живу в подвале, где много крыс. Я не могу оставить тело на полу. Крысы тогда, избави Боже, растерзают его на кусочки. У меня только одна кровать. Жена должна лежать на ней. А я, ребе, тоже не могу лежать на полу. Крысы и до меня доберутся. Я уже одну ночь просидел, но у меня нет сил проводить так еще одну ночь. И я хочу знать, ребе, могу ли я лечь в постель с трупом?