В конце 80-х в Москве была официально зарегистрирована первая за послевоенную историю легальная ортодоксальная ешива. Расположилась она в Марьиной роще, в синагоге, ставшей магнитом для сотен молодых евреев, интересующихся своими корнями. В 1990 году автор этих строк имел честь быть принятым в число ее студентов. Я попал в совершенно новый мир, полный глубокой мудрости, искренности отношений между людьми. И неотъемлемой частью этого мира, одним из его столпов, был человек, выделявшийся среди «стариков», пожилых прихожан, своей исключительной скромностью. Это был реб Ехил.

В одном и том же, но идеально чистом и выглаженном пиджаке он в одно и то же время каждое утро приходил в синагогу, садился на одно и то же место и тихо молился. Первое время я даже его не замечал, настолько он был незаметен. Мне довелось слышать в синагогах многих стран баалей-тфила, ведущих праздничные молитвы, и баалей-крия, читающих Тору. И то, и другое требует не только досконального знания текста, но и владения нусахом и тропом, особым строго регламентированным напевом. В Израиле и Америке, где в синагоги в праздники приходят тысячи молящихся, это поручают избранным, самым искусным раввинам. Но никогда и нигде я не слышал мастера более грамотного, чем реб Ехил. Быть может, это необъективно, да я и не специалист, чтобы ставить оценки, но так мне кажется.

Его детство прошло в Кременчуге в среде любавичских хасидов. Отец Ехила был баал-крия в «Шпиц Хабад», в котором молились самые преданные, «истовые» хасиды. Однажды, рассказывал реб Ехил, через местечко из Любавичей в Ростов проезжал Ребе Рашаб, Любавичский Ребе. Увидеть Ребе съехались десятки тысяч хасидов со всей губернии. Конечно, и маленькому Ехилу хотелось быть с теми, кто встречал Ребе. Но реб Иосеф, отец мальчика, не пустил сына на вокзал. «Чтобы увидеть Ребе, цадика, праведника, – объяснил он ему, – нужны ахонойс, специальные приготовления, работа над собой, над своим духовным состоянием». Ехил на всю жизнь запомнил эти слова и на вопрос «Вы хасид?» неизменно отвечал: «Куда там! Какой я хасид?! До хасида надо еще дорасти».

В их доме останавливался екатеринославский раввин Леви-Ицхок Шнеерсон, отец будущего Любавичского Ребе, и всю ночь самые уважаемые евреи города беседовали с почетным гостем в столовой. «Что я мог понять? Около полуночи я заснул. Конечно, надо было слушать каждое слово, но я никогда не был слишком способным!» Это говорил человек, который закончил в Кременчуге «Томхей Тмимим», одну из самых известных ешив того времени, учился у рабби Шлоймо-Хаима Кессельмана, знаменитого машпии, хасидского наставника. И через 70 лет, когда ребята в Марьиной роще после долгого изучения не смогли понять трудное место в одном из комментариев к Талмуду, реб Ехил, немного подумав, справился с «неразрешимой» задачей. Много лет он вел занятия по «Тании», одному из главных трудов хасидизма.

Больше полувека жизнь реб Ехила была тесно связана с синагогой в Марьиной роще. Вернувшись с фронта, он сделал ее неотъемлемой частью себя, как и себя неотъемлемой частью ее. Он пережил большую часть посещавших синагогу старожилов. В его голове сохранились десятки дат, годовщин ухода учителей и друзей. По ним он из года в год читал «а-моле», поминальную молитву. Реб Ехила всегда отличала какая-то особая осторожность, деликатность в общении с людьми. Он был несколько лет «габай-алийойс», вызывающим к чтению Торы. Эта должность таит в себе немало опасностей, ведь всегда найдутся обиженные, недовольные. Реб Ехил умудрялся делать все для того, чтобы таких не было! Он вообще больше всего на свете боялся, похоже, обидеть ближнего.

В 1994 году он уехал в США, и очень скоро у него случился инсульт. «Не надо было ему уезжать, он без Марьиной рощи не выдержит», – услышал я тогда от нескольких человек. Вероятно, так оно и есть. Так бывает при расставании с близкими, дорогими людьми. Пусть найдет его душа успокоение в Ган Эйдене!

Как-то уже давно я оказался на какой-то передаче с Антоном. Мы тогда ещё были знакомы только шапочно.

Незадолго до этого я написал колонку про правила поведения в гостях — что-то об ошибочном, на мой взгляд, представлении евреев о своём месте в современной России. Я получал тонны оскорблений в комментариях, в лс, по почте. Меня это, конечно, не слишком волновало, но представление об уровне дискуссии создавало.

Ведущий первым делом спросил, «какое мнение у еврейской общины России…». Антон его немедленно прервал:

— У евреев есть мнение, что никакого общего мнения быть не может. Вот раввин Горин считает, что евреи здесь в гостях, я — дома, и это наши мнения.

Свободный человек еврейской национальности.

Год назад, 9 июля 2017 года, не стало Антона Носика.

В аэропорту Буэнос-Айреса нас встречал таксист по фамилии Москвичан. На самом деле — Москович. Такой была фамилия его прадеда, прибывшего из Бессарабии в конце 19 века в Аргентину.

В конце 1960-х в Аргентине жило около трехсот тысяч евреев. В основном — потомки выходцев из Российской империи. Люди, которых не коснулся страшный молох. И эти сотни тысяч знали, благодаря кому живы.

Барон Морис Гирш, немецкий еврей, во второй половине 19 века был одержим идеей увезти евреев от погромов и преследований. Он потратил на это огромное состояние, приобрел земли — и в Палестине тоже, но по большей части, в Аргентине, где правительство благосклонно отнеслось к его безумному плану. Осевших на земле евреев стали называть «руссо» — русскими.

Сотни тысяч жизней спас одержимый барон. Пусть память о нем будет благословенна!

По-моему, это всё был самый отвратительный век для евреев, и — золотой век еврейской литературы. Люди, опьяненные европейской культурой, уходили из местечка, из тысячелетней цивилизации. Из евреев — в греки. Но, уходя, уносили ее с собой. Ее язык, ее ментальность, ее историю. Вооружившись новым инструментарием, они эту цивилизацию приоткрыли миру. С бродвейских сцен, голливудских экранов и страниц элитарных журналов заговорили Йоше и Шоша, Тевье и Хана.

Залман Шнеур принёс свой Шклов и свой Хабад. И своё пятикнижие. Пять книг эпопеи «Император и ребе». Наполеон и Алтер Ребе, Виленский гаон и князь Потемкин — для Шнеура это семейная история, то, что рассказывали о своих предках его бабушки и дедушки. Поэтому получилось невероятное — рассказ от первого лица об истории семьи, города, страны, народа.

Только сумасшедшие в наше время могли взяться за издание этого громадного романа на русском. Я счастлив, что меня Б-г одарил достаточным безумием, чтобы сделать это — пойти на затратную авантюру. А дальше — талантливые люди, переводчик Велвл Чернин и редакторы «Книжников» превратили безумную затею в прекрасное издание, которое сегодня пришло из типографии.

Я пытался! Я пытался стать болельщиком. Потому что доколе же быть чужим на этом празднике жизни?

«Идиоооот!!! Отдай мяч!!!!! Куда ты?!!!!» Эти двое орали, их лица наливались кровью, они вскакивали, хватались за голову, валились на диван в отчаянии. Их можно было принять за буйнопомешанных, но я-то знал их между телетрансляциями. Мои ироничные, любимые отец и брат. И я понимал: со мной что-то не так.

Я решился и пошел с младшим братом друга моего брата на матч. «Черноморец»!!!!!!!!!! Нам было по 13. Лева обладал настолько типичной еврейской внешностью, что при нем я сходил за украинца.

Мы уселись на трибуне. Вышли команды. Когда объявили очередного игрока, ушедшего из “Черноморца” к врагам, трибуны взорвались яростью. Не знаю, что кричали все остальные, но Лева вскочил и заорал: «ИУДААААААААААА!!!»

На этом мои попытки стать болельщиком закончились.

Я учился в Одессе в 35-й школе. Она находилась между. Между обкомом и одесской киностудией. Одесская киностудия была метров на сто ближе.

Вот и весь выбор той эпохи — кораблик на эмблеме, чей колокольчик в начале фильма предвещал высший класс советского кино, Электроника, Тома Сойера с Петровым и Васечкиным, когда тебе 12; Жеглова и Зелёный фургон в 15; Короткие встречи и Долгие проводы всю жизнь, — и уродливый унылый гвоздь партийного храма, который тоже казался вечным. Какой тут выбор? Конечно, кино!

Вчера не стало одесского кино. Лучшего, что в нем было. Закрылась ещё одна страница моего детства.

Сегодня ей исполняется 90. Доктор Рут.

Однажды в Нью-Йорке лет 20 назад я включил телевизор и попал на ее передачу, и был совершенно потрясён – с каким профессионализмом психолога и шоувумен эта уже тогда совсем немолодая женщина говорила об очень важной стороне человеческой жизни. С юмором и тактом. Я думаю, ее эфиры спасли не только тысячи семей, но и немало человеческих жизней.

Сейчас Рут Вестхаймер 90. Рост – не больше полутора метра. Энергии, жизненной силы, юмора, оптимизма – на трёх тридцатилетних.

А обстоятельства не располагали. 10-летняя франкфуртская девочка, отправившись киндертранспортом в Швейцарию, единственная из семьи пережила войну. Потом – Палестина, снайпер Хаганы, тяжёлое ранение, Сорбонна, мытьё полов в Нью-Йорке. До телевидения далеко. Но ее любимый раввин, рабби Шимшон-Рефаэль Гирш, говорил:
– На Суде Г-сподь спросит среди других вопросов: “Видел ли ты Мои Альпы?”

Альпы спасли ей жизнь, ее отношение к жизни подарило миллионам вкус к жизни.

Вчера пытался рассказывать молодым людям, почему занимаюсь изданием еврейских книг. Мотивировал, среди прочего, тем, что для нас в детстве была еврейская литература, совершенно или полу-запретная.

А сегодня вот такую фотографию увидел.

Иосиф Шнайдер родился в 1927 году в Риге. В 1957 г. был арестован «за осуществление преступных связей с посольством Израиля в Москве, за попытку похищения крейсера«Молотов» для побега на нем в государство Израиль, а также за попытку убить египетского президента Г.А. Насера». Был осужден к 4 годам заключения в ИТЛ. Отбывал наказание в потьминских лагерях Мордовии. Освобожден в 1961 г. В 1969 г. репатриировался в Израиль. Умер 23 июня 2006 года.

А в лагере он решил составлять словарь, русский-иврит. И вот он раздобыл арабско-русский словарь, и стал по его шаблону, на его страницах вписывать слова на иврите.

Господи, мы же карлики. Но стоим на плечах гигантов.

А вы знали?

Вчера в рамках Московского еврейского кинофестиваля в Еврейском музее смотрели и обсуждали «Молодого Маркса». В процессе подготовки к разговору я узнал, что:

1. Тетя Карла, Софи, сестра его матери Генриетты, вышла замуж за голландского фабриканта Лиона Филипса. Их внук Жерар Филипс основал в 1891 г. интернациональную компанию Philips Electronics.

2. Карл Маркс и Генрих Гейне были родственниками. Их общий предок — раввин и финансист Шимон Пресбург. Его дочь Сара стала прабабушкой великого немецкого поэта, а сын Меир — прапрадедушкой основоположника научного коммунизма. Таким образом, основоположник приходился поэту четвероюродным племянником.

3. Генриетта, мать Карла, была очень недовольна сыном: «Лучше бы он зарабатывал капитал, а не писал Капитал».

4. Еще меньше сыном был доволен Генрих Маркс. Из его письма Карлу в университет: «Дегенеративная манера одеваться и отпускать волосы не могла не привести тебя к дегенеративной привязанности к пивной кружке».

Дегенеративной, Карл!

Леон Юрис сделал огромное дело для американской литературы, в первую очередь для литературы «про евреев». Он, автор первого еврейского бестселлера «Исход», положенного в основу голливудского боевика, возомнил себя мэтром еврейской литературы и посчитал возможным обрушиться на представителей другого подхода к описанию действительности: «Возникла целая школа еврейско-американских писателей, которые заняты тем, что проклинают своих отцов, ненавидят матерей и, заламывая руки, вопрошают, зачем появились на свет. Это не имеет отношения к литературе и искусству. Только к психиатрии. Эти писатели специализируются на чувстве вины. У них каждый год какая-нибудь книжка попадает в список бестселлеров. Меня тошнит от их мерзких творений».

Юрис пишет в конце 1960-х годов «возникла», но это явное лукавство. Сол Беллоу вопрошал, зачем появился на свет, за 20 лет до того в повести «Между небом и землей» и затем каждые три года, герои повести Бернарда Маламуда «Помощник» заламывали руки еще во второй половине 1950-х. Но, хоть и держа их в уме, напрямую выступить против признанных и маститых Юрис не решился. Легче было вытереть ноги о молодую поросль, персонифицированную Филипом Ротом, начинающим, но уже прогремевшим благодаря «Коламбусу» писателем.

Рот поднял перчатку, и на свет появилось его великолепное эссе «О некоторых новых еврейских стереотипах». Вот за это я и благодарен Юрису. Ибо манифест этот, на мой взгляд, является ключом к пониманию кухни великой американской еврейской литературы.

Рот — летописец. Он почти всегда пишет о своих сверстниках. В 26 и 29 его герои — студенты («Прощай, Коламбус») и свежие выпускники («Наплевательство»). Они влюбляются и разочаровываются, женятся и снова разочаровываются. Они не чувствуют себя своими ни дома, ни на улице, ни среди евреев, ни среди гоев, ни среди голытьбы, ни среди яппи.

Герой Рота чаще всего еврей из семьи эмигрантов во втором поколении. Отец в таких семьях — это добытчик, работающий как ломовая лошадь, мать — назойливая наседка. Живут они ради детей. Главное — не накормить и одеть, а дать отпрыскам образование. Родители уже не религиозны, но привержены еврейским традициям. «Джош, будь хорошим мальчиком — не дерись, поменьше водись с этими гойчиками, учись». Мать Александ­ра Портного («Случай Портного»), когда слышит, что он заперся в туалете, велит не сливать воду — она должна проверить кал. И она всегда рядом! От нее не укрыться. Отец вечно уставший и затюканный. Кроме всего прочего, они ничего не смыслят в мировой культуре, нравов весьма неотесанных, провинциальны.

И мальчик получает хорошее образование, но благодарить за это родителей не спешит. Похоже, в женщинах для него главное, чтобы в них не было ничего от его матери, сам же он пытается как можно меньше походить на своего отца. Поэтому его привлекает недолговечный союз с шиксой. Шикса — это не просто нееврейка, она должна нести в себе как можно больше черт, противоположных еврейскому идеалу. Вспомним «Версию Барни» Мордехая Рихлера, где парижская любовница Барни Панофского Клара для того, чтобы завоевать его сердце, скрывает свое еврейское происхождение. Такой еврей не станет, вслед за своим отцом, верным подкаблучником, гробящим себя ради отпрысков! И общественное мнение будет интересовать его совсем не так. То, что нравится приличному обществу, заведомо плохо. Стало быть, он будет это общество шокировать.

Кстати, насчет еврейской самоненависти. Именно этот ярлык прочно приклеили героям Рота, а заодно и автору. По-моему, все ровно наоборот. Эти никогда не стерпят антисемитизма по отношению к себе. Мамин завет «будь хорошим мальчиком, не дерись» — не про них. Они, в отличие от своих папаш, не подставят вторую щеку, они агрессивны и мстительны. Вот ведь парадокс: со всеми национальными чертами восточноевропейских евреев они отринули и эту еврейскую покорность и, таким образом, превратились в гордых само­уверенных американских евреев.

Но что хорошо, когда тебе 20, в 35 уже не так бодрит. Куда отправляется потрепанный жизненными баталиями американец? Конечно, к психоаналитику. И тот объяснит Портному, откуда это издерганное отчаяние, состояние загнанности и разочарования.

Семью такому герою не создать. Беллоу разводился четыре раза (и читатель получил шедевр о тяжелом разводе — «Герцог»), Рот — всего лишь два раза, и большинство его героев повторяют этот путь («Я вышла замуж за коммуниста»). Оказывается, быть непохожей на маму недостаточно, и даже, о Г-споди, может, именно многие мамины качества этим развратным, эгоистичным стервам вовсе бы не повредили!

Впрочем, как говаривал один московский поп в советские времена, когда прихожанки спрашивали его, нельзя ли вместо бумажных иконок получить настоящие: «Какие вы верующие, такие вам и святые!» Герои Рота люди, прямо скажем, тяжелые. К кризису среднего возраста они подходят сексуально озабоченными эгоцентриками («Грудь», «Моя мужская жизнь», «Профессор желания»). Они живут в мире интонаций, и для них гораздо важнее быть честными по отношению к своему ремеслу, будь то кукольное дело или литература, нежели к своим близким. Пафос и пошлость для них страшнее опустошенности. Они презирают комфортное прозябание и все так же агрессивны по отношению ко всему, что им не по душе. Герой Рота ищет цельности в самых крайних обстоятельствах («Пражская оргия»), но желаемого все равно не обретает.

Хоть меняйся судьбой с нормальными обывателями («Другая жизнь»)! Но и в тихих омутах черти водятся. И там далеко не все прямо и благополучно («Американская пастораль»). Да и сама подмена может привести человека к форменному скандалу, например, чернокожего профессора, которого все принимают за еврея, объ­явят расистом («Людское клеймо»). Ох уж эти политкорректные идиоты!

В общем, к заслуженному отдыху еврей Рота приходит побежденным — тем, с чем он воевал всю свою жизнь. Враньем, фальшью, внешней благолепностью. И собой, своим постаревшим предательским организмом («Театр Шаббата», «Умирающее животное», «Призрак уходит»). Пронзительность описания этого одряхления, по-моему, можно считать непревзойденной во всей мировой литературе. Слава Б-гу, логичный финал этой побежденности («Обычный человек») стал пока уделом только лишь героев Рота, но не самого автора.

Впрочем, выдающего по книжке в год писателя будто подменили. Он больше не пишет о своем времени. Потому что у одиноких стариков есть только прошлое. И это уже другое прошлое, точнее, другими глазами увиденное. В этом детстве автора окружают уже не пошлые карьеристы, а трагические герои, которым суждено навсегда остаться молодыми («Возмущение»), его мать уже не назойливая несушка, а преданная своим детям, тонко чувствующая их идише маме («Заговор против Америки»), которую подстерегают удары безжалостной судьбы («Немезида»). Памятник отцу Рот поставил еще в 1991 году, своими мемуарами «По наследству»…

Вторая половина ХХ века в США, конечно, была не только ротовской, не только временем еврейского интеллектуала из среднего класса. Но если вы хотите узнать о жизни внуков эмигрантов из Российской империи, читайте Рота. А уже потом академические труды. Они мало что добавят.

(Опубликовано в №237, январь 2012)

Все было бы классно. Люди бы работали в поле, другие поехали бы работать в Германию. Военнопленных отпускали по домам.

Проблемы были бы только у евреев и цыган.

Когда силы коалиции бомбили Мосул и Ракку, по самым скромным объективным подсчётам погибло не менее 2000 мирных жителей. Российские СМИ тогда оттачивали мастерство скорбного и гневного пафоса.

Когда Асад при поддержке России (или наоборот) бомбили Алеппо и вокруг, погибло не менее 3000 мирных жителей. BBC тогда ужасалось «кровавой бойне». Мосул не вспоминали. Росгоссми, понятно, своё сочувствие несчастным жертвам тоже оставили на другой раз.

Понятно, что непоминаемый к ночи в РФ ИГИЛ использовал людей как живой щит. И тысячи погибли из-за ИГИЛ, в первую очередь. Под ковровыми бомбежками.

Но мастерство куда девать? И когда израильские снайперы виртуозно убирают конкретных головорезов (в буквальном смысле слова) числом в десятки целей, а не в десятки тысяч случайных жертв, — вся эта журналистская свора с обеих сторон набрасывается на Израиль со стократным пафосом.

И вот поэтому им можно не верить совсем. Ничего личного, только бизнес.