Жандарм и цадики: капитан Васильев в поисках российского Бар-Кохбы
Еврейское население черты оседлости в первой половине XIX века представлялось сторонним наблюдателям из среды российской администрации непонятным, чуждым и опасным. Подозрения властей были во многом обусловлены своеобразным устройством еврейского общества, не имевшего четкой иерархической структуры, которая соответствовала бы модели централизованного абсолютистского государства. С установкой на унификацию подданных были связаны и меры насильственного «исправления» евреев, благодаря которым эпоха Николая I справедливо определялась еврейской исторической памятью, а затем историографией как время гонений и бедствий. «Либеральные» колебания предшествующего периода, ознаменованного попытками наладить сотрудничество с еврейской элитой, сменились жестким административным давлением. Российские бюрократы, видимо, полагали, что обманутая в своих ожиданиях еврейская верхушка может предпринять определенные действия против властей. Они были убеждены в существовании тайной организации, якобы объединявшей всех евреев империи и представлявшей потенциальную угрозу ее благополучию.
В проекте, поданном Николаю I в 1835 году, вскоре после издания нового «Положения о евреях», прямо указывалось на угрозу появления опасного «самозванца», «нового Бар-Кохбы», способного поднять еврейский народ на открытое выступление против имперской власти. Источником потенциальной опасности в проекте объявлялась хасидская среда: «беспрестанно вновь рождающиеся секты евреев, одна другой хуже и изуверственнее вследствие их невидимого никому брожения в темноте» .
Каббала. Гравюра И. Шора.
АМАН В «ЛАЗОРЕВОМ» МУНДИРЕ
Автор проекта, капитан корпуса жандармов А. Васильев был одним из инициаторов печально знаменитого «Славутского дела» по обвинению типографов братьев Шапиро в убийстве переплетчика Лейзера Протагаина за донос. А. Васильев, по-видимому, происходивший из мелких дворян, был произведен в капитаны за отличие при штурме Варшавы российскими войсками в ходе польского восстания 1830–1831 годов. Последствия ранений заставили его перейти на куда менее почетную службу в корпусе жандармов, где он состоял «для особых поручений» при шефе жандармов А.Х. Бенкендорфе. Однако честолюбие капитана не было удовлетворено: «не грустно ли же истинно ревностному, истинно трудящемуся для блага Отечества видеть себя опереженным по службе людьми, коих вся жизнь – ничто», – жаловался он. Случай выслужиться перед начальством представился Васильеву в 1834 году, когда он был командирован в местечко Староконстантинов для расследования доносов местных священников о якобы имевшем место ритуальном истязании евреями пятилетнего мальчика Мервицкого.
Свое первое столкновение с евреем капитан описывает следующим образом: «Взгляните на еврея, когда он, по обыкновению незваный, входит в комнату новоприезжего, чувствуя, что подвергает себя воле незнакомого, быть может, вспыльчивого, человека, зная, что руки, карманы и все платье его наполнены вещами обманными – золотом, камнями подделанными, материями контрабандными или гнилыми – с первого шага он подозрительно осматривается, рассчитывает на случай побега положение выходных дверей, потом, согнувшись, притряхивая ермолкою и униженно кланяясь, приближается, почти подползает понемногу…»
Вошедший оказался староконстантиновским раввином Мойзманом. Последовавший разговор был, по словам Васильева, коротким и резким: «Мойзман как еврей предлагал деньги, я, как дворянин и офицер корпуса жандармов, побранил его за предложение».
Расследование, между тем (вероятно, не без соответствующих указаний высокого начальства), приняло неблагоприятный для евреев оборот. Мальчик, «со всем простодушием детства» рассказывал, как евреи заманили его в хату коржиками и булками и сделали несколько надрезов на коже. Нетрудно узнать в этих «показаниях» пересказ распространенных в тех местах страшных сказок, которыми пугали христианских детей. Васильев же пришел к выводу, что «изуверственное кроводобывание» было произведено евреями с ведома кагала, однако конкретных «преступников» не обнаружил. Капитан также обвинял евреев соседней Славуты в том, что они якобы отрезали язык двадцатилетнему крестьянину, и поддержал выступление местного священника, обвинившего типографов братьев Шапиро в убийстве работника типографии Л. Протагаина. Так было положено начало «Славутскому делу» .
Васильев, по его словам, возлагал большие надежды на реформу, готовившуюся на тот момент Еврейским комитетом, учрежденным еще при Александре I для подготовки нового «Положения о евреях» взамен старого «Положения» 1804 года . Новый закон должен был привести к «исправлению» еврейских «пороков». Однако, ознакомившись с текстом «Положения о евреях» 1835 года , сводившегося к подтверждению старых репрессивных мер и дополнительной мелочной регламентации (по выражению капитана, «подтверждение уже данных, но до сих пор худо наблюдаемых правил»), Васильев пришел к выводу, что ему следует представить императору свой проект реформы. Значительную часть проекта занимало описание современного автору состояния еврейского общества.
ЕВРЕЙ ОБРАЗЦА 1835 ГОДА
Наблюдения Васильева местами принимали почти художественную форму. Таково, к примеру, описание распорядка дня «среднестатистического» еврея того времени: «Утром выходит еврей, предлагая каждому свои услуги, он готов на все: и быть вожатым (проводником. – О. М.), и шпионить, и бегать на посылках, и все за злотый в сутки. Получа его, бежит за заставу, где покупает, часто с помощию крика и почти при насильственной помощи своих единоверцев от мужика, везущего что бы то ни было на продажу в местечко, и опять с помощию других голодных братий продает на площади с выгодою нескольких грошей, и этим живет – и как живет, питаясь часто одним хлебом и чесноком». Но даже бедняки, наподобие описанного здесь мелкого торговца, стремились к изучению Торы. Это явление также (и крайне неодобрительно) изображено в проекте капитана: получив небольшую прибыль, которая позволит ему несколько дней не думать о хлебе насущном, еврей «не пойдет работать: он целые дни сидит за своим Талмудом, тешит себя самыми глупейшими сказками, например, описанием жирности гусей, живущих где-то в ожидании Мессии, который в день пришествия сделает из них обед для верных закону своему израильтян или наполняет свое воображение изуверственною злостию к иноверцам». К проявлениям этой «злости» капитан отнес даже эрув – символическое ограждение еврейских дворов, позволяющие переносить вещи в субботу. Согласно трактовке капитана, евреи, приравнивая всех неевреев к свиньям, «отгораживают улицы и дома свои от христиан веревками».
От Васильева не укрылось и разделение еврейского общества на две основные группы – шейне (идиш «красивые») и просте идн. Основными признаками принадлежности к элите в традиционном обществе выступали родовитость, традиционная ученость и богатство. Приведенное выше описание еврея относится к тому, «что зовется народом, чернью, – взгляните же теперь на высшее сословие евреев, на их так называемых ученых, вмещающих в себе раввинов, мудрецов или умников и тех, кои, не занимаясь сами торговлею, пользуются избытком, составленным отцами их, – я уже употребил все средства, чтобы обратить на них внимание правительства». Поскольку, согласно трафаретной полицейской логике, «не народы развращают народы, а явные и тайные пропагандисты от них», капитан Васильев рекомендовал власти обратить особое внимание на духовных лидеров еврейства: хасидских цадиков.
ГЛАВНЫЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ, ИЛИ ПОРТРЕТ ЧЕТЫРЕХ ЦАДИКОВ
Моисей Шлиомович (имеется в виду рабби Моше-Цви из Саврани [?–1838], влиятельный подольский цадик, противник брацлавского хасидизма) удостоился наиболее пространного и красочного описания: «пятидесяти лет, имеет уже третью жену и много детей», невежествен, «происходит от неизвестных предков», «толст и румян, но выказывает из себя постника. Евреи его обожают, при проездах местечек возят на себе, целуют колеса его кареты, и Моисей Шлиомович мастерски шарлатанствует: дает хартии на домы, защищающие от пожара на один, два и даже три года, разрешает беременность неродящим женщинам, рассылает монеты на благословение для умножения богатства, лечит болезни таинственными словами, написанными на бумаге», «заклинает не только демонов, но и ангелов, даже и тех, кои поставлены стражами над царями». Последнее обстоятельство, очевидно, кажется капитану особенно подозрительным, равно как и то, что веру в магические способности рабби Моше-Цви разделяло и христианское население края, часто прибегавшее к его «шаманству».
Вторым подозреваемым оказался рабби Натан (Нусн) из Немирова, Натан Штернхарц (1780–1845), фигурирующий в проекте Васильева под именем Нахман Гершкович Штырнгерц, ученик рабби Нахмана из Брацлава (1772–1811), возглавивший брацлавских хасидов после его смерти (Васильев ошибочно называет рабби Натана потомком рабби Нахмана). На момент написания проекта рабби Штернхарцу было около пятидесяти лет. По словам капитана Васильева, Штернхарц «волхвует и пророчествует» на могиле рабби Нахмана, и «многие евреи считают его пророчества за несомненный оракул». В отличие от предыдущего цадика, «невежественного» рабби Моше-Цви, рабби Штернхарц характеризуется капитаном как видный ученый.
Третий цадик, тридцатипятилетний рабби Исраэль-Моше Фридман (1797–1850; таким образом, Васильев почти точно определил его возраст), Ружинский цадик (в проекте:«Исруль Шулимович») – «потомок многих раввинов», «однако худо знает и самый Талмуд». Он «шаманствует каббалистикою и очень уважен» . Отметим, что негативная характеристика, данная Ружинскому цадику капитаном Васильевым, могла учитываться властями в скандальном «ушицком деле», затеянном властями тремя годами позже, в 1838 году. Тогда рабби Исраэля Ружинера (по-видимому, ложно) обвинили в том, что он был замешан в убийстве двух доносчиков. Возможно, в благоприятном исходе этого дела для рабби Исраэля сыграла свою роль высокая его покровительница – жена адмирала А.С. Грейга, Юлия (Лея) .
Последний, четвертый, цадик, рабби Мотл из Чернобыля (рабби Мордхе бен Менахем-Нахум [1770–1837]; в проекте: «Мотель Нахумович»), кстати, уже навлекший на себя гнев российских властей в связи с якобы имевшим место сбором денег на подкуп чиновников в столице для отмены указа о воинской повинности , был, по мнению капитана Васильева, «набожен и глуп, обманывая всех других каббалистикою, кажется, обманывает и самого себя, он весь вдался в гадания, и потому имеет вид мечтающего, в душе же изувер истинный и просвещения не терпит» .
«МСТЯЩИЕ ЕВРЕИ»
Описание еврейской элиты в проекте Васильева совпадает со штампами русской романтической литературы : «…это изуверы, фанатики, каких, по крайней мере, новая история не представляет, это сумасшедшие, которые, видя разрушающимися все свои вычисления и надежды, вдавшись в полное отчаяние, прибегли к последнему средству невежд: каббалистике и волхвованию, они вспомнили кровавые гадания древних безумцев и стали в них искать открытия будущего» . Заметно здесь и влияние «романического» слога. Похоже, что капитан был большим охотником до подобной литературной продукции. Восходящие к церковной традиции стереотипы «злобности» и «мстительности» евреев приобретают у бдительного служаки «политический» оттенок. Упоминавшиеся выше якобы имевшие место истязания христиан (мальчика и крестьянского парня, который, кстати, несмотря на отрезанный язык, якобы сумел дать показания против евреев), интерпретировались Васильевым как «каббалистические» ритуалы, направленные на то, чтобы добиться улучшения положения евреев в государстве. Таким образом, Васильев косвенно признавал, что условия, в которые власть поставила евреев, были настолько невыносимыми, что могли довести их до кровавых «безумств».
Еще более опасным, чем жестокие ритуалы, казалась Васильеву потенциальная опасность еврейского заговора и еврейского бунта. Каждый из перечисленных выше цадиков вполне мог принять на себя роль «российского Бар-Кохбы» и «подстрекать народ на противоборство правительству» . Неудивительно, ведь само слово «хуссид» (т. е. «хасид», написание слова в проекте близко к произношению, характерному для подольского диалекта идиша), по словам Васильева, означало «почти то же, что иллюминат» . Иллюминаты являлись одним из ответвлений масонства, казавшегося российским властям крайне подозрительным. Несмотря на то что реальный баварский «Орден иллюминатов» прекратил свое существование в 1780-х годах, сам термин в российском политическом словаре стал обозначать якобы существующую масонскую организацию, которая ставила перед собой целью захват власти в ряде государств . Примечательно, что характеристика хасидов как еврейских «иллюминатов» присутствовала и в «Мнении о евреях» Г.Р. Державина . По признанию самого Васильева, ему не был известен ни один проект реформы российского еврейства. Таким образом, высокопоставленный государственный деятель Державин в 1800 году и офицер невысокого ранга Васильев тридцать пять лет спустя независимо друг от друга обнаруживают одинаковые представления о евреях (и о том, как ими управлять), видимо, характерные для всех слоев российской администрации первой половины XIX века.
ПОЛИЦЕЙСКАЯ УТОПИЯ, ИЛИ МЕРЫ ИСПРАВЛЕНИЯ
По мнению Васильева, вместо того чтобы потакать «преступной» деятельности цадиков, российская власть должна была объявить их фактически «вне закона». Следовало учредить по округам подконтрольные власти «Бевсдины» (т. е. бейт дин, раввинский суд, – Васильев опять воспроизводит идишское произношение).
Точнее, власти предстояло легализовать уже существующие еврейские «тайные общества», происхождение которых Васильев возводил ко времени разгрома Синедриона царем Иродом. Вопреки крайне негативной трактовке Ирода в христианской традиции (согласно словарю В.И. Даля, «ирод» или, в искаженной форме, «аред» было распространенным русским ругательством того времени) капитан Васильев высоко оценивал его деятельность. Борьбу Ирода с иудейской знатью Васильев описывал в привычных официозных терминах своей эпохи как разгром абсолютным монархом «заговорщиков», разоблачение и уничтожение «тайного общества». Однако «остатки» этого «злонамеренного общества» образовали «секретный “Бевсдин”», благополучно переживший все превратности еврейской истории и продолжавший свое существование и в пределах черты оседлости. С таким опасным противником, согласно измышлениям Васильева, и предстояло бороться российской власти. Конечно, лучше всего было бы по примеру Ирода полностью искоренить «тайное судилище». Но, «ежели уже необходимо существование Бевсдина, то почему не сделать его гласным, видимым всем, и, следственно, состоящим под бдительным надзором правительства, тогда само зло это может быть обращено на великую пользу и навсегда будет сковано».
Члены «Бевсдина» должны были избираться «не из ханжей, не из скакунов – так зовутся в простонародье беснующиеся при молениях евреи (имеются в виду экстатические молитвенные практики хасидов, характерные, к примеру, для последователей, упоминаемых в проекте Чернобыльского цадика и брацлавских хасидов; здесь они уподобляются еще и русской секте “скакунов”. – О. М.), не из изуверов, тревожащих мирность сограждан (как нам уже известно, к этой категории Васильев относил цадиков. – О. М.), и, наконец, не из презрительных бедняков, которые слепо смотрят на волю богатого еврея». Таким образом, ни цадики, ни их ревностные последователи не имели шансов войти в состав подконтрольного государству «Бевсдина». Их религиозная деятельность также оказывалась под угрозой, поскольку «тайные самовольные Бевсдины и все народные трибуналы (значимое выражение, особенно в устах жандармского офицера, явно намекающего на “революционный” характер этих “сборищ”. – О. М.) будут законно преследоваться уже как преступные собрания, дерзающие нарушать покой граждан». Следовало учредить институт «великих раввинов», назначавшихся правительством из числа «благонадежных» евреев. При этом раввинские училища объявлялись ненужными и вредными как поддерживающие «антихристианское» учение: «для чего образовывать диспутаторов нашим деревенским попам и соблазнителей простому народу». Недостатки евреев, по мнению Васильева, в значительной степени объяснялись тем, что они «перешли черту образования, нужного народу», – примечательно, что этот вывод Васильев делает на основании данных по региону, мягко говоря, не слывшему среди евреев средоточием учености.
Для того чтобы «исправиться», евреи должны были стать простыми земледельцами. Следовало преобразовать местечки в еврейские земледельческие колонии со строгой военной дисциплиной, приравнять большинство еврейского населения к государственным крестьянам, сосредоточить в колониях органы управления евреями, подконтрольный государству раввинский суд (упоминавшийся выше «Бевсдин»), книгопечатание и книготорговлю, заставить евреев перейти на общий календарь (при этом «в виде особой милости» «оставить» им Новый год 1 сентября), ввести специальный налог на ношение традиционной еврейской одежды, запретить всю традиционную систему еврейского образования и отправить еврейских детей в казенные школы, где они обучались бы вместе с христианскими детьми, пресечь «вольное и тайное книгопечатание» и уничтожить имеющиеся «вредные книги» (список прилагался) .
Отметим, что некоторые из этих мер были действительно проведены в последующие десятилетия. Уже в 1836 году начались гонения на еврейские книги – те самые, на которые указывал бдительный капитан . Обрушившиеся на евреев в 1840-х и в первой половине 1850-х годов репрессии против еврейской одежды, отмена кагалов, «разбор» евреев на «полезных» и «бесполезных» – все свидетельствовало о массированной атаке властей на основы еврейских традиционных порядков. Это наступление издавна приписывается еврейскими историками влиянию маскилов, «просвещенных» евреев, обратившихся к содействию властей в своей борьбе против традиционной общины, раввинистической учености, каббалы и хасидизма. Радикальные маскилы действительно периодически представляли николаевской администрации обличительные записки о тлетворном влиянии хасидизма на «нравственность» российских евреев, предоставляли цензурному ведомству списки «вредных» еврейских книг, подлежащих уничтожению. Записки маскилов находили определенную поддержку в правительственных кругах . Однако можно предположить, что власти были более склонны прислушаться не к обличениям маскилов, а к тем, кто был «глазами и ушами режима», к таким людям, как капитан Васильев. По крайней мере, упомянутые выше «культурные» реформы выглядели скорее результатом применения обычной практики Третьего отделения, нежели реализацией просвещенческой утопии первых российских маскилов.
(Опубликовано в №193, май 2008)
Дрейфус, Золя и «Новое время»: из истории европейского антисемитизма
«Для ближайшего надзора». Опыт устроения еврейской гостиницы в Санкт-Петербурге при императоре Николае I
