Университет: Интервью,

«Я хотела увековечить память о Ли Краснер»

Беседу ведет Лиза Новикова 11 декабря 2015
Поделиться

В издательстве «Книжники» в серии «Проза еврейской жизни» вышел роман американской писательницы Ивлин Тойнтон «Современное искусство». Прототипом главной героини этого романа стала художница, вдова Джексона Поллока Ли Краснер. Ивлин Тойнтон рассказала «Лехаиму» о своих книгах, среди которых также биография великого абстракциониста.

Лиза Новикова Почему именно Джексон Поллок?

Ивлин Тойнтон Вообще, это долгая история. Постараюсь пересказать ее кратко. Мой муж, английский художник, с юности был большим поклонником творчества Джексона Поллока. Он и в Америку переехал не в последнюю очередь из‑за Джексона Поллока. А я сама в то время писала для одной газеты, которая мне не платила. Поэтому мой, тогда еще будущий, муж был очень против того, чтобы я на них работала. Когда мне позвонили с очередным заказом, он стал громко требовать, чтобы я сказала «нет!». Так что мне пришлось зажимать трубку рукой. Потому что на самом деле они предложили интервью с Ли Краснер. Это было как раз то, что я хотела. Да и для него это было совсем другое дело. Но я совершенно ничего о ней не знала, кроме, разумеется, того, что это вдова Джексона Поллока.

Она была самой удивительной, настоящей нью‑йоркской еврейкой: прямолинейной и бесстрашной. Нельзя сказать, что вежливой и приятной, но в ней было что‑то невероятное, какая‑то&bspn;особая духовность. Она ведь прошла через многое, научилась выживать невзирая ни на что. Меня удивляло, что все рассматривали ее только как вдову Поллока. В результате написала статью, это была небольшая глупая статья. Она пригласила меня зайти к ней в гости, когда я буду в Нью‑Йорке. Но я была слишком застенчива. А потом она умерла, и я так больше с ней и не повстречалась. До этого я видела ее всего четыре‑пять раз.

Много лет спустя я решила написать эту книгу. Для меня роман «Современное искусство» особый, он, скорее, о Ли Краснер, чем о Джексоне Поллоке. Я хотела увековечить память о ней.

ЛН Какие документальные источники, биографии, вы использовали в работе над романом?

lech284_Страница_25_Изображение_0001ИТ Есть такой тип биографии, где автор все время пытается продемонстрировать свое превосходство над героем. Все неоднозначные поступки сводятся к каким‑то низменным чувствам. Такие авторы отказывают герою в возможности проявления возвышенных чувств. О Поллоке тоже писали, что даже его безумства были просчитаны, всё ради славы. Все эти подозрения распространялись и на нее. Я использовала биографии как источник информации, но сам подход меня не устраивал.

Факты и вымысел в романе переплетены. Многое из того, что говорится о детстве героини, придумано. Уже после того, как я закончила роман, мне рассказали некоторые подробности. Но когда я писала, я этого не знала. Мне только было известно о ее сестре и что сын сестры был для нее достаточно близким человеком. Но все, что есть в романе о ее отношениях с сестрой, — вымысел.

ЛН Насколько для вас была важна еврейская тема?

ИТ История моей героини во многом вымышленная. О Ли Краснер я знаю, что ее родители приехали из России, она была первой из детей, рожденных в Америке. Все, что говорится в романе о политической деятельности отца героини, — вымысел. Он действительно торговал на рынке. Но я думаю, вряд ли отец Ли Краснер стал бы заниматься политикой — ее родители были эмигрантами, и они никому не хотели доставить неприятности.

Моя вторая книга, работа над которой заняла много лет, «Oriental Wife», — вот это абсолютно «еврейский роман». Он основан на истории моих родителей, немецких евреев, эмигрировавших в Америку.

ЛН Расскажите об этой книге, которая пока не переведена на русский.

ИТ В первой части романа действие начинается в 1930‑х в Германии, когда Гитлер только приходит к власти. Моя мать уехала в Англию — на несколько месяцев в качестве au pair. Она хотела попрактиковаться в английском. И как раз в это время Гитлер был избран. Так что отец написал ей: «Не возвращайся». Она осталась в Англии. Но у нее не было денег. Единственная доступная работа служанки ей не годилась, поскольку ее здоровье было подорвано: в Германии, во времена Великой депрессии, она недоедала. Тогда она придумала для себя роль гувернантки, ведь она могла преподавать на немецком. Поначалу ей пришлось изобразить, что она может быть учительницей математики или естествознания. Перед уроками сама штудировала учебники. Она была в отчаянном положении, но ей как‑то удавалось всегда хоть на немножко, но опережать своих учеников в изучении материала.

Мой отец эмигрировал в Америку в январе 1933‑го. Он вырос в Нюрнберге, который был центром нацистов еще до того, как Гитлер пришел к власти. Его отца, ветерана Первой мировой, избили на улице за то, что он был евреем. Так что мой отец видел, как в действительности обстояли дела для евреев. Ему удалось найти работу в Америке. Мои родители соединились уже в Нью‑Йорке.

А вторая часть романа — о том, как немецкие евреи реагировали на ту правду о нацизме, которую они начали узнавать. Также там продолжается наша семейная история. У моей мамы случились осложнения после родов, кровоизлияние в мозг. Отцу пришлось искать нейрохирурга, который, кстати, был евреем. Но в ходе операции что‑то пошло не так, и она осталась инвалидом.

Этот роман о еврейской паре, о двух людях, которым в силу обстоятельств, в силу возраста не так просто утвердиться в американской действительности. Они пытаются найти место в новом мире, но не могут стать американцами: оказывается, что они все‑таки беженцы.

ЛН Название романа поначалу озадачивает. Но по прочтении становится понятно, что ваша героиня, Белла Прокофф, прототипом которой стала Ли Краснер, — настоящий символ «современного искусства» как такового. Как, на ваш взгляд, изменилась роль современного искусства со времен Поллока? К примеру, российский министр культуры грозится материально поддерживать только традиционное искусство. А если что‑то современное — только за свои деньги.

ИТ Интересно то, о чем вы говорите, потому что на Западе как раз происходят ровно обратное. Искусство почти стало чем‑то вроде концертов рок‑музыки, развлечением. Серьезное к нему отношение ушло. Для Поллока искусство было почти религией. Искусство превратилось в очень капиталистическое предприятие. На Западе это называется «арт‑рынок», и это действительно в большей степени «рынок». Критерии, по которым оценивалось искусство, изменились. Главная идея — сделать что‑нибудь новое, «модное». Она сменила идею «мастерства». К примеру, мой муж, перед тем как прийти к абстрактному искусству, потратил годы на учебу.

Самая престижная премия современного искусства, носящая имя Тернера — кстати, классика английской живописи, — несколько лет назад досталась художнику, который просто приклеил кусок канцелярской мастики на стену. Речь идет не о мастерстве, а только о деньгах. Например, у вашего соотечественника, Романа Абрамовича, большая коллекция современного искусства. Там есть, конечно, такие художники, как Фрэнсис Бэкон. Но Абрамович — типичный представитель тех, кто превращает художественный рынок в продолжение фондового. Для них это вариант инвестиций. А потом он следит, чтобы его инвестиции оправдались, чтобы была реклама — вкладывает деньги в музеи, которые покупают это искусство.

ЛН Обсуждался ли роман в художественной среде?

ИТ Даже в интересных рецензиях не говорилось о важной для меня теме. Ли Краснер была представителем последнего поколения, для которого было характерно серьезное, даже религиозное, отношение к искусству.

ЛН Как соотносятся роман «Современное искусство» и ваша следующая книга о Поллоке?

ИТ Биография Поллока — совсем другая. Все‑таки в романе говорилось не столько о его искусстве, сколько о восприятии его как художника. Но после романа мне уже легче было писать о нем как о художнике, ведь я знала его, жила с мыслью о нем.

ЛН А о чем ваша последняя книга?

ИТ Это первая книга, в которой я совсем не затрагиваю еврейскую тему. Это история про американку, которая переехала в Англию. Она привозит с собой довольно романтичные представления об этой стране. Но постепенно иллюзии рассеиваются.

ЛН Раз зашла речь об отношении к целой стране, что для вас Россия, русская литература?

ИТ Конечно, значимость русских писателей огромна. Это настоящие гиганты. Когда мне было лет 16, я читала «Братьев Карамазовых», «Идиота». Потом я созрела для Толстого. Прочла «Войну и мир». Мне очень нравились повести Толстого, например «Смерть Ивана Ильича». Читала Пушкина, Тургенева, читала «Обломова». Из современных авторов — рассказы Людмилы Петрушевской. Я также читала роман Владимира Корнилова, мужа Ларисы Беспаловой, которая перевела мой роман.

А если говорить о еврейской теме, то роман Леонида Цыпкина «Лето в Бадене» — одна из лучших книг, прочитанных мною за последние годы. Это очень трагическая книга, потому что в ней говорится о любви к Достоевскому и об антисемитизме Достоевского.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Жонглеры, акробаты, великолепный Храм и полное отсутствие политической борьбы

Храм, каким его представляют себе мудрецы, по сути, статичен, это мир вне времени, где вечно повторяются одни и те же действия. К широкому историческому контексту — миру империй и государств, войн и политики, который постоянно меняется, — Талмуд на удивление безразличен, несмотря на то что этот мир в значительной мере определял судьбу евреев. Мудрецы апеллировали к библейским историям и народным преданиям; сверх того они не испытывали потребности в исторических источниках.

Маасер: кому и на что?

Наши мудрецы учат: «Кто дает монету бедняку, получает шесть благословений, а кто его утешит — получит одиннадцать». Ну а если можете помочь материально — старайтесь сделать это как можно более деликатно, чтобы просящего не стеснять. Здесь приведу еще одну мысль наших мудрецов: когда даешь кому‑то, представь себя самого в положении человека, которому даешь, — это тебе подскажет, как дать, чтобы не обидеть и не унизить.

Недельная глава «Цав». Отчего умирают цивилизации

Евреи не расстались со своим прошлым. В своих молитвах мы и сегодня упоминаем о жертвоприношениях. Но евреи не стали держаться за прошлое. Не стали они искать убежища и в иррациональном мышлении. Они продумали свое будущее наперед и создали такие институты, как синагога, дом учения и школа, которые можно выстроить где угодно, чтобы они даже в самой неблагоприятной обстановке служили питательной средой для еврейской идентичности.