Дом учения: Календарь

Взлет и падение греческих этрогов

Александр Элькин 7 октября 2014
Поделиться

Согласно Торе, для того чтобы кошерно отпраздновать праздник Суккот, еврею необходимы, во‑первых, специальный шалаш (сукка, или куща), а во‑вторых, четыре специальных растения: «В первый день возьмите себе красивый плод, пальмовую ветвь, ветви мирта и речной ивы, и радуйтесь перед Всевышним семь дней» (Ваикра, 23:40). Правда, Тора не уточняет, какой именно плод назван «красивым». Но согласно традиции, речь идет о плоде цитрусового дерева Citrus medica, известном в еврейской традиции как этрог.

Рассуждая о заповеди о «четырех видах растений», необходимых еврею для праздника Суккот, Рамбам писал, что исполнить эту заповедь было нетрудно, поскольку в библейские времена все эти растения, включая, естественно, и этрог, в изобилии росли в Стране Израиля. Однако, после того как в Палестине не стало евреев‑крестьян, разведение по крайней мере одного из них, этрога, в Святой Земле практически прекратилось. Так что для празднования Суккот евреям пришлось пользоваться плодами, выращенными в других средиземноморских странах: Италии, Греции, на островах Ионического архипелага.

Греческий этрог. Гравюра

Греческий этрог. Гравюра

Восточноевропейские ашкеназские общины традиционно предпочитали итальянские этроги, выращенные в области Калабрия. Их называли «яновере», «генуэзские», из‑за того, что везли через генуэзский порт. До сего дня многие хасиды, включая хасидов Хабада, считают выращенные там плоды наиболее подходящими для исполнения заповеди. Однако в 1785 году на рынке появились этроги с греческого острова Корфу, которые, во‑первых, были гораздо дешевле итальянских, а во‑вторых, отличались необыкновенной красотой. Главным их достоинством был идеальный питам — выступ наподобие обрезанной веточки на верхушке плода, — считающийся признаком «супер‑кошерного» этрога.

Правда, несмотря на красоту и относительную дешевизну, греческие плоды не могли с легкостью завоевать рынок. Поскольку они сильно отличались от привычных «яновере», у многих раввинов возникло подозрение, что речь идет о гибридах, непригодных для исполнения заповеди. Однако на помощь греческим плантаторам и купцам неожиданно пришел император Наполеон: в результате его походов экспорт этрогов из Италии в Восточную Европу практически прекратился, и многие европейские евреи оказались перед выбором — либо покупать этроги с Корфу, либо отложить исполнение заповеди до лучших времен.

Со временем в Восточную Европу стали завозить плоды не только с этого греческого острова, но и с Крита, а также из континентальной Греции. До поры до времени никто особо не вникал, есть ли разница между этими этрогами, выращенными в разных областях. Однако в 1846 году неожиданно разразился скандал, инициатором которого стал некто Александр‑Зискинд Минц, ученый купец из города Броды (тогда Австро‑Венгрия).

Много лет Минц практически монопольно торговал этрогами, выращенными в Парге, на Ионическом побережье Греции. Но один из его деловых партнеров решил открыть собственное дело и стал завозить в Австрию этроги из других греческих областей. Недовольный Минц решил избавиться от нежданного конкурента и для этого выпустил специальную брошюру, где утвер­ждал, что только этроги из Парги можно считать кошерными, так как во всей остальной Греции выращивают гибриды неизвестного происхождения. В качестве доказательства бродский купец сослался на общеизвестный факт, что этроги с Корфу очень красивы — по его мнению, это стало возможно исключительно благодаря гибридизации.

В свою очередь плантаторы и торговцы Корфу, не желая потерять огромный восточноевропейский рынок, обратились за помощью к главному раввину острова р. Йеуде Бибасу, который официально заявил, что ни на Корфу, ни в других местах никаких гибридов нет и никогда не было. В этом его поддержал его коллега из Измира (Османская империя) р. Хаим Палаги.

Что же до восточноевропейских раввинов, то их мнения, как водится, разделились. Р. Йосеф‑Шауль Натансон, к примеру, разрешил покупать любые этроги, кошерность которых подтверждена местным раввином, знающим положение дел на плантации. А его коллега р. Шломо Клугер, напротив, поступил по принципу «чума на оба ваших дома», запретив любые средиземноморские этроги, включая те, которыми торговал Минц, заваривший всю эту кашу.

Как ни странно, ожесточенные алахические споры практически не повлияли на экспорт греческих этрогов. Они были настолько лучше всех остальных, что даже в Галиции, где авторитет р. Клугера был очень велик, изданный им запрет был почти повсеместно проигнорирован. Тем не менее в 70‑х годах XIX века греки едва не потеряли все восточноевропейские рынки.

На этот раз их подвела собственная жадность. На протяжении многих лет крестьяне искусственно взвинчивали цены, ради чего даже топили часть урожая в море. А в 1875 году они решили объединиться в картель, постановив не продавать этроги дешевле шести флоринов за штуку.

Взвинтив цены, плантаторы надеялись, что у евреев не будет выбора. Однако они рассчитали без хозяина: узнав о решении картеля, сразу 117 раввинов подписали постановление, запрещающее покупать этроги с Корфу. Возглавил «сопротивление» знаменитый раввин Эльханан Спектор из Ковно, потребовавший от греков снизить цены, а заодно усомнившийся в кошерности местных деревьев.

Решение 117 раввинов поддержали восточноевропейские торговцы, отказавшиеся закупать греческие этроги — поскольку‑де с такими ценами им не удастся распродать свой товар и они останутся без прибыли. Подвели греческих крестьян и раввины Корфу, на этот раз отказавшиеся выступить в защиту «отечественного производителя». Один из них даже опубликовал письмо, в котором утверждал, что на местных плантациях действительно много гибридов, так что кошерность греческих этрогов весьма сомнительна. В итоге плантаторы поняли, что рискуют вовсе потерять еврейский рынок, и снизили цены до приемлемых.

Однако страсти вокруг греческих этрогов и на этот раз улеглись ненадолго. Накануне Песаха 1891 года на улице, прилегавшей к еврейскому кварталу, было найдено тело девушки с признаками насильственной смерти. Как показало произведенное позднее расследование, убитая была еврейкой, ставшей жертвой сексуального насилия. Но это не помешало местным христианам, не дожидаясь официальных выводов полиции, обвинить своих еврейских соседей в ритуальном убийстве. В результате на острове разразился страшный погром, унесший жизни 139 человек.

Когда сведения о погроме дошли до Европы, реакция евреев России, Польши и Галиции оказалась единодушной: не покупать этроги, которых касались руки, обаг­ренные еврейской кровью. На этот раз решение было окончательным и бесповоротным: в течение короткого времени греки практически полностью потеряли восточноевропейские рынки. Пытаясь помочь своим землякам, раввин Корфу р. Элиша ми‑Пано опубликовал письмо, где утверждал, что бойкот не только не помог местным евреям, но и вызвал новый всплеск антисемитизма. Однако и это не помогло: восточноевропейские евреи отказались покупать «кровавые этроги». Лишь сатмарские и другие венгерские хасиды не поддержали этот бойкот — даже из национальной солидарности они не были готовы поступиться плодами с идеальным питамом.

Большая часть сатмарской общины была уничтожена во время войны, однако потомки венгерских хасидов, обосновавшиеся в США и Израиле, первое время продолжали следовать традиции отцов, отдавая предпочтение греческим этрогам. Но в 1956 году Сатмарский ребе решил послать в Европу раввина Гросса со специальным заданием — проверить тамошние плантации на предмет кошерности. Итальянские крестьяне из Калабрии, где раввин начал свою инспекцию, не чинили ему никаких препятствий (в результате р. Гросс обнаружил немало гибридов). А вот греческие производители, напротив, решительно отказались показать свои плантации. После этого, естественно, и сатмарские хасиды отказались от греческих плодов, поскольку больше не могли полагаться на их кошерность.

Таким образом, в середине прошлого века знаменитые некогда этроги Корфу практически полностью исчезли с еврейского рынка. Хотя «отряд не заметил потери бойца». Во‑первых, к тому времени в Марокко, США (Калифорнии) и некоторых других странах начали выращивать этроги, чья кошерность не вызывала сомнений, а качество не слишком уступало греческим. А кроме того, с началом еврейской колонизации плантации этрогов вновь появились в Палестине. Правда, на первых порах их внешний вид уступал европейским. Однако «идео­логические» соображения оказались в данном случае сильнее эстетических. Знаменитый раввин Йехиэль Эпштейн (автор «Арох а‑Шульхан») постановил, что предпочтительнее покупать палестинские этроги, так как, во‑первых, нет сомнений в их кошерности, а во‑вторых, речь идет о плодах Земли Израиля. Его поддержал иерусалимский раввин Хизкияу Модена, заявивший, что, даже если этроги Земли Израиля не самые красивые на вид, они безусловно являются самыми прекрасными в глазах Всевышнего. Так что к середине ХХ века Израиль, как и в библейские времена, вновь стал главным производителем этрогов, способным удовлетворить потребности всех еврейских общин, как на Земле обетованной, так и в диаспоре.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Путешествие евреев. Недельная глава «Ваишлах»

Мы верим, что мы — нестойкая смесь праха земного с дыханием Б‑га, и это обязывает нас постоянно принимать решения, делать выбор, который либо возвысит нас до уровня наших идеалов, либо, если выбор неверен, превратит в мелочных вздорных людишек, одержимых пустопорожними вопросами. Мыслить жизнь как путешествие — значит каждый день прилагать усилия для того, чтобы индивидуально и коллективно подниматься еще на одну ступеньку к величию.

Как зародилась самая древняя ненависть на свете. Недельная глава «Вайеце»

В масштабе Ближнего Востока Израиль представляет собой меньшинство, преуспевание которого бросается в глаза. Меньшинство, поскольку страна это крохотная. Она преуспевает, и это сразу заметно. Малюсенькая страна, у которой почти нет природных ресурсов, каким‑то образом затмила соседей. Это породило зависть, переходящую в ярость, которая, в свою очередь, переросла в ненависть. А началось все еще с Лавана...

«Эту страну ты увидишь издали»: Хаим Вейцман в мае 1948 года

Вейцман, по‑прежнему лежа пластом, продиктовал Риве письмо без единой заминки, без единой поправки, как если бы текст вызрел в его голове давным‑давно. То было лаконичное обращение к мужчинам и женщинам, которые в тот миг в Тель‑Авиве пересекали финишную черту долгой эстафеты еврейской истории и куда более короткого, но многотрудного состязания, выпавшего на долю сионизма. Вейцман напомнил о двух тысячах лет, проведенных еврейским народом в изгнании, похвалил будущее временное правительство и вызвался быть ему полезным...