Молчание
В ночь на 11 апреля 1956 года банда арабских террористов проникла на территорию израильского поселка Кфар‑Хабад. Они вошли в синагогу местной сельскохозяйственной школы, куда ученики собрались на вечернюю молитву, и открыли огонь из автоматов. Пятеро детей и один учитель погибли, еще десять детей получили ранения. Кровь залила выпавшие из рук молитвенники, белоснежные стены синагоги покрылись пятнами крови.
Жители поселка, многие из которых чудом уцелели в годы Катастрофы и сталинского террора, были в шоке. Множество родителей примчались в Кфар‑Хабад, чтобы забрать детей домой. Администрация даже задумалась, не закрыть ли школу. Некоторые предлагали ликвидировать и сам поселок, поскольку он слишком уязвим и жить в нем опасно. В поселке воцарились уныние и подавленность.
Ребе отреагировал на случившееся телеграммой, посланной сразу по окончании семидневного траура, а затем многочисленными письмами, которые вернули жителям поселка надежду, оптимизм и желание жить. Главной темой этих посланий стало следующее: в ответ на убийство необходимо продолжать работу по всем направлениям, расти как в материальном, так и в духовном плане. «Это будет вашим ответом преступному террору, — писал Ребе, — и станет источником силы и утешения». Кроме того, Ребе послал в Кфар‑Хабад делегацию из двенадцати раввинов, которые, в качестве его личных посланников, должны были пожить в этом поселке и посетить другие любавичские общины Израиля со словами поддержки и утешения.
Обращают на себя внимание два момента: во‑первых, Ребе отреагировал на трагедию «с опозданием» — многие удивлялись, почему он ждал неделю, прежде чем послать телеграмму со словами поддержки. Во‑вторых, некоторые ожидали, что рабби Шнеерсон предложит то или иное «теологическое» объяснение этой бойни, однако он решительно отказался это сделать. На все вопросы о причинах происшедшего он отвечал молчанием.
Впоследствии Ребе объяснил свое поведение в письмах, а также в ходе публичного выступления через несколько недель после трагедии в Кфар‑Хабаде .
В одном из писем он утверждал:
Судя по Вашему письму, Вас удивляет, почему я не высказался сразу после трагедии. Однако Тора пишет о первосвященнике Аароне: «И умолк Аарон». Очевидно, что и в этом случае следовало поступить так же .
Ребе имел в виду сюжет, описанный в десятой главе книги Ваикра, когда в день освящения скинии трагически погибли два сына первосвященника. Говоря «и умолк Аарон», Тора учит, что непосредственно в момент трагедии единственно правильная реакция — хранить молчание.
В другом письме, отвечая еврею, предложившему теологическое объяснение случившегося, Ребе вновь упомянул о молчании Аарона в качестве примера, которому надо следовать. Впрочем, поспешил добавить:
Сказанное выше относится только к попыткам объяснить трагедию. Однако, когда речь идет о практических выводах, которые необходимо сделать в связи с трагедией, наша реакция очевидна. Начиная со страданий наших праотцев в Египте тысячи лет назад евреи на протяжении всей своей истории реагировали на любые горести так, как сказано в Торе: «По мере того как изнуряли его, он [народ Израиля] размножался и разрастался» (Шмот, 1:12) .
В поведении Ребе после случившегося в Кфар‑Хабаде содержится важнейший урок, как следует реагировать, узнав о той или иной трагедии. Самое лучшее, что можно сделать для тех, кто понес невосполнимую утрату, особенно в первые часы и дни, — просто находиться рядом с ними. В такой момент наши мысли и слова по поводу случившегося — совсем не то, что в тяжелые минуты требуется скорбящим. Они еще не готовы к тому, что им помогут облегчить боль утраты, и любые подобные попытки будут восприняты как неуважение к их горю. Все, что им нужно, — чтобы мы молча разделили с ними это горе. Не случайно Рамбам пишет: «В доме скорбящего не учат еврейских законов и не толкуют Тору, но сидят и скорбят». Рамбам также утверждал, что тому, кто пришел в дом скорбящего, надо молчать, пока хозяин не заговорит с ним первым .
Как‑то раз мне довелось услышать лекцию врача о том, как вести себя с людьми, потерявшими близких. Он поделился своей историей: рассказал, что однажды проехал несколько часов, чтобы навестить друга, у которого умер родственник. Всю дорогу он думал, подбирая нужные слова, чтобы утешить человека в скорбный час. Перед тем как войти в дом, он понял, что так ничего и не придумал, и решил, что лучше просто помолчит. Некоторое время просидел молча, затем прочел положенные утешительные молитвы и откланялся. Через полгода врач встретил своего друга, который сказал ему: «Хочу, чтобы ты знал: твой приезд значил для меня невероятно много. Меня очень тронуло, что ты проделал столь долгий путь и в итоге не произнес ни слова. Я понял, что ты просто решил побыть со мной рядом и разделить мое горе, и от этого мне стало гораздо легче».
Эмпатия
Молчание бывает разным. Иногда молчат, потому что нет слов. Иногда — чтобы не произнести то, что говорить нельзя. И наконец, бывает молчание, означающее близость и сопричастность. Такое молчание громче любых слов. Оно возникает из ощутимых чувств, вызванных самим фактом присутствия. Утешение, которое приносит наше сочувственное молчание, подчас превосходит самые искренние слова соболезнования, сказанные от чистого сердца.
Семнадцатилетним юношей будущий израильский дипломат Йеуда Авнер участвовал в Войне за независимость. Во время осады Иерусалима он потерял двух близких друзей, включая Эстер — сестру женщины, которая позже стала его женой. В ходе личной аудиенции Авнер рассказал Ребе об этом факте своей биографии. Позже он писал: «…Ответ Ребе содержался не только в его словах. Это мог быть взгляд, порой — завораживающий взгляд. Тот, кто хоть однажды встречался с Любавичским Ребе, никогда не забудет его глаза. Это мог быть кивок… В тот раз он не сказал ни слова… однако, когда я рассказал ему о гибели сестры моей жены, я почувствовал идущую от него волну понимания и сочувствия» .
Похожую историю рассказала Маргарита Козенн‑Хаес, которая в конце тридцатых годов была известной оперной певицей, а в августе 1939 года даже выступала перед Гитлером во время Зальцбургского фестиваля. В ту же ночь друзья помогли Маргарите нелегально покинуть Австрию, она успела сесть на последний пароход, отплывший в Америку до начала Второй мировой войны. В США Маргарита поселилась с семьей в Детройте, где стала учредительницей и президентом Моцартовского общества.
Несколько лет спустя дочь Маргариты вышла замуж за врача, который в 1959 году удостоился приглашения на торжественный ужин, устроенный одним из любавичских учреждений. В связи с этим бывшая певица удостоилась аудиенции Ребе. Позже она вспоминала: «Я вошла в кабинет Ребе. Не могу объяснить почему, однако впервые после Холокоста я почувствовала, что снова могу плакать. Подобно многим выжившим, потерявшим всю семью, прежде я никогда не плакала. Мы знали: стоит начать плакать, невозможно будет остановиться; чтобы выжить, мы должны были сдерживать свои чувства. Но в этот момент внутри меня словно рухнула дамба, сдерживавшая водопад слез, и я разрыдалась, как маленькая девочка. Я рассказала Ребе все: о своем невинном детстве, как я пела Гитлеру, бежала в США, узнала о гибели ближайших родственников…
Ребе слушал. Однако он слушал не только ушами. Он слушал глазами, сердцем, душой… Я поделилась с ним всеми своими переживаниями, и он впитал их. В ту ночь мне казалось, будто я обрела второго отца. Я чувствовала, что Ребе сопереживает мне так, словно я его дочь» .
Общаясь с людьми, понесшими невосполнимую утрату, первой и естественной реакцией становится попытка облегчить их боль. В действительности самое лучшее — дать человеку возможность излить свое горе.
Мой дядя, у которого трагически погиб маленький сын, позже вспоминал, что многие из тех, кто навестил его во время семидневного траура, пытались отвлечь его от скорби. Однако он не хотел отвлекаться. Ему хотелось говорить о любимом сыне и поделиться своей бедой с теми, кто пришел. Ему хотелось почувствовать, что им тоже не хватает погибшего мальчика. «Только такое общение может облегчить боль утраты, — писал он, — поэтому, когда люди говорят о посторонних вещах, пусть даже с самыми лучшими намерениями, боль остается такой же глубокой, как и до их прихода» .
Проявив свои чувства, поплакав вместе со скорбящим, мы помогаем ему, находясь рядом. Так человеку будет легче справиться с бедой и со временем успокоиться. Известны рассказы евреев, переживших Катастрофу и приходивших к Ребе за советом и утешением. К их удивлению, вместо того чтобы предложить логическое объяснение случившемуся или попытаться их подбодрить, Ребе мягко расспрашивал об их семьях: сколько родственников погибло, как их звали, что это были за люди и т. д. Рано или поздно пришедший начинал плакать, и Ребе — вместе с ним.
Ребе очень редко показывал на людях свои чувства. Тем не менее когда он сталкивался с личной трагедией кого‑либо, то мог начать вздыхать или заплакать в ходе своего выступления, на глазах у тысяч хасидов. Ребе никогда не пытался скрывать свою скорбь, тем самым преподав всем нам важный урок, как следует реагировать на трагические события в нашей личной жизни или в жизни других людей.
Щепетильность
Эмпатия требует от нас осознанного сопереживания почувствовать себя в чужой шкуре. Поэтому, реагируя на трагедию, нужно думать не о том, чего бы вы ожидали от других, окажись вы в подобной ситуации, но прежде всего: чего ждет скорбящий от людей, которые стремятся облегчить его страдания?
Такие размышления помогут избежать неуместных усилий или предложений почтить память усопшего, которые могут причинить семье излишнюю боль, особенно если такие предложения оказываются не чем иным, как попыткой воспользоваться случаем в чьих‑либо интересах.
Насколько Ребе был щепетилен в подобных вопросах, можно понять из постскриптума к уже упомянутому письму к рабби Герберту Вайнеру, похоронившему свою мать:
P. S. Поскольку мы лично знакомы, а также пользуясь сведениями, полученными от наших общих друзей, я взял на себя смелость предложить Вам, чтобы, помимо традиционного чтения кадиша в ежедневных молитвах, Вы также давали уроки еврейских законов — например, из Кицур Шульхан арух . Это особенно важно именно сейчас и принесет много пользы. Прежде всего, это «заслуга многих», которая будет прибавлена к заслугам души усопшей. Кроме того, когда влиятельный человек [как Вы] подчеркивает верность воле Творца, это служит практическим воплощением [первых слов поминальной молитвы]: «Да возвысится и освятится Его великое Имя в мире, сотворенном по воле Его».
К этому рабби Шнеерсон добавил:
Этот отрывок был написан в качестве постскриптума и на отдельном листе бумаги не потому, что он менее важен, чем само письмо. Однако наши мудрецы напоминают, что к человеку, попавшему в беду, следует проявлять снисхождение. В данном случае кто‑то мог бы подумать, что вот какой‑то человек, даже не родственник, хочет воспользоваться печальными обстоятельствами для того, чтобы продвигать свои «идейки». Поэтому эта часть письма написана на отдельном листе.
Распространение еврейской религиозности было для Ребе важнее, чем для какого‑либо другого человека. Однако даже этим благородным идеалом он был готов пожертвовать из соображений щепетильности по отношению к чувствам ближнего.
Как объяснить смерть детям
В 1973 году, в Судный день, Израиль был внезапно атакован Египтом. В последующих боях с египетскими войсками погибло много израильтян. После войны Ребе писал письма раненым, а также семьям погибших солдат.
В числе тех, кто обращался к Ребе за советом и утешением, была вдова, которая не знала, как объяснить случившееся своим детям, оставшимся без отца:
«Уважаемому рабби Менахему‑Мендлу Шнеерсону, да продлятся его годы.
В эти трудные времена Г‑сподь был с нами, и мы смогли выстоять против всех народов. Тем не менее я осталась вдовой, а у моих детей больше нет отца, поэтому мне трудно растить и воспитывать их должным образом. Тяжело остаться одной в этом огромном мире со всеми его соблазнами и ловушками. Поскольку мои дети воспитаны в духе еврейской традиции, хотелось бы задать один вопрос именно Вам.
У меня двое детей, дочь семи лет и сын, которому исполнилось пять. Как объяснить им, что смерть их отца — самопожертвование ради исполнения воли Творца?
Мой сын спрашивает меня: мама, когда придет Машиах, все мертвые воскреснут и папа вернется к нам, так почему же Машиах не придет прямо сейчас? Что мне ему ответить? Мне кажется, эти фундаментальные вопросы могут повлиять на веру и мысли моих детей.
Сочту за честь, если Ребе мне ответит».
Ребе ответил:
Объясните детям в соответствии с истиной: бывают такие святые и чистые души, что Б‑г хочет, чтобы они находились с Ним на небе и, завершив свою миссию на земле, охраняли всех сыновей и дочерей Израиля, живущих в Святой земле .
Осиротевших детей часто терзают сомнения, связанные с преждевременным уходом их родителей. Им кажется, что такая смерть может свидетельствовать о недостатках или даже глубокой греховности их родителей. Подобные размышления могут привести к тому, что дети начинают стыдиться всего, что связано с памятью и смертью отца и/или матери.
В своем ответе Ребе подошел к этому вопросу с двух сторон. Во‑первых, он объяснил, что преждевременная смерть может являться как свидетельством особых заслуг («бывают такие святые и чистые души, что Б‑г хочет, чтобы они находились с Ним на небе»), так и знаком того, что человек сумел быстро исполнить свое земное предназначение. Во‑вторых, Ребе подчеркнул, что в случае их отца его благородная миссия очевидна всем — он беззаветно пожертвовал своей жизнью, чтобы «охранять всех сыновей и дочерей Израиля, живущих в Святой земле». Можно ли представить что‑то важнее и почетнее?
Еще один важный урок мы находим в словах Ребе: «Объясните детям в соответствии с истиной». Возможно, в этой короткой фразе он тонко намекнул вдове, что то, что он пишет, — не сладкая сказочка, призванная успокоить и утешить маленьких детей, но подлинная правда; что ей следует верить в это самой и передать эту веру своим детям.
В конце своего письма Ребе вновь подчеркнул, что существует возможность дальнейших отношений между погибшим отцом и его детьми:
На небесах усопшие заступаются [перед Б‑гом] за своих родных и близких, и прежде всего за своих детей, и просят Всевышнего, чтобы их дети преуспели в учебе и во всех своих начинаниях. Когда дети ведут себя хорошо, это доставляет душе [погибшего] величайшее наслаждение; благодаря этому она остается живой.
Еврейский ответ злу
Когда трагедия принимает общенациональный характер, шок и ощущение собственной уязвимости порой лишают сил и желания жить. Возникают сложные, мучительные вопросы: «Что теперь делать? Двигаться дальше или, наоборот, отступить? Не означает ли случившееся то, что мы выбрали неправильное местожительства, что у нас никогда ничего не получится и т. д.?»
Ранее мы уже цитировали письмо, написанное жителям Кфар‑Хабада, потрясенным недавним нападением террористов:
Хотя иудаизм не знает, как объяснить случившееся, но известно, как следует реагировать. Поэтому ни в коем случае не прекращайте и не уменьшайте своей благородной деятельности. Наоборот, делайте еще больше и еще лучше.
Утешение, утверждал Ребе, станет возможным только благодаря напряженной работе, целеустремленности и переключению внимания с того, что было и погибло, на то, что осталось.
Решение расти и развиваться в качестве ответа на трагедию — особенно когда речь идет о терроризме и ненависти — означает одержать победу. В этом случае мы становимся живым свидетельством того, что злу не удалось взять верх, что жизнь победила смерть. И, наоборот, ослабить свои усилия или тем более вовсе отказаться от важных и полезных дел означает сыграть на руку злодеям.
Эти доводы прозвучали еще в глубокой древности, в мидраше о пророчестве, которого Мирьям, сестра Моше, удостоилась, будучи еще ребенком . Когда фараон повелел бросать всех новорожденных еврейских мальчиков в Нил, родители Мирьям, Амрам и Йохевед, пользовавшиеся огромным влиянием в еврейском народе, развелись. Их примеру последовали и другие израильтяне. Тогда Мирьям пошла к отцу и заявила: «Твой приговор тяжелее фараонова, ибо фараон вынес приговор только [младенцам] мужского пола, а ты — и мужского и женского. Фараон — злодей, и приговор его то ли осуществится, то ли не осуществится, но ты — праведник, и приговор твой осуществится» .
Прислушавшись к словам дочери, Аврам и Йохевед снова зажили как муж и жена, и в результате родился не кто иной, как Моше, заклятый враг фараона, отомстивший за все его злодеяния. Более того, именно эти доводы привели к тому, что, невзирая на суровые условия египетского рабства, еврейская рождаемость оставалась высокой .
Вместе с тем доводы Мирьям нельзя назвать самоочевидными. Поэтому контраргументы звучали на протяжении всей еврейской истории, в том числе совсем недавно: во время и после Катастрофы. «Кто в здравом уме станет рожать детей в этом темном, страшном мире?» — спрашивали многие. Однако во времена первого еврейского холокоста в Египте, когда новорожденных детей замуровывали в стену вместо кирпичей , кидали в Нил, рожать детей тоже было, по меньшей мере, безответственно. Тем не менее Мирьям утверждала: отказавшись иметь детей, евреи помогут осуществлению «окончательного решения», задуманного их врагами.
В искреннем письме Эли Визелю (писателю, пережившему Катастрофу, удостоившемуся за свою литературную и общественную деятельность Нобелевской премии мира) Ребе утверждал, что евреи, пережившие Катастрофу с ее травмами и утратами, должны рассуждать и действовать точно так же:
Позвольте теперь высказать несколько личных соображений, касающихся нашего последнего разговора. Дело в том, что серия Ваших статей, озаглавленная «И мир молчал», напомнила мне об одной мысли, которой хочу с Вами поделиться.
Помнить и не забывать, как сказано в Торе: «Помни, что сделал тебе Амалeк» — несомненно, активное действие, или, говоря языком наших мудрецов, «заповедь‑предписание». Тем не менее память — только часть наших обязанностей. Другой, несомненно более важной, частью является активная борьба с так называемым «окончательным решением», задуманным Гитлером, да сотрется его имя. Эта борьба должна выражаться в действиях, аналогичных еврейскому ответу на убийство младенцев в Египте: «Но чем более изнуряли его [Израиль], тем более он умножался и тем более возрастал».
Чтобы достичь этого, недостаточно сидеть и скорбеть, постоянно напоминая себе о страшных трагедиях и о том, как важно о них помнить. Напротив, необходимо умножить усилия, чтобы евреев в прямом смысле этого слова стало больше; нужно действовать в духе «тем более он умножался и тем более возрастал». Т. е. прямо противоположном «окончательному решению».
В этом, как и во всех других случаях, очень важно служить людям живым примером. Особенно важно, чтобы люди вроде вас, пережившие такие же ужасы, наглядно демонстрировали, что Гитлер не непобедим. Только ради того, чтобы досадить ему, нужно иметь большую семью с многочисленными детьми и внуками.
Поэтому хочу сказать со всей возможной настойчивостью: разумеется, очень важно рассказывать молодежи о трагическом опыте и страшных утратах, о том, как трудно избавиться от страшных воспоминаний и т. д. Однако, по моему глубокому убеждению, самое главное в наше время — следовать предписанию мудрецов: «Не по своей воле ты живешь» — с упором на «живешь». Иными словами, необходимо делать все возможное, чтобы создать еврейский дом и семью. Это, вне всяких сомнений, будет страшным ударом Гитлеру, покажет, что ему не удалось добиться даже того, чтобы в мире стало одним вижницким хасидом меньше .
В конце этого длинного письма (приведенное выше — лишь небольшой отрывок) Ребе написал:
Слишком много для письма? Однако если, с Б‑жьей помощью, Вы женитесь после праздника Шавуот по закону Моше и Израиля, это длинное письмо, а также время, потраченное на его чтение, принесет много пользы.
Со временем Эли Визель действительно женился. По его словам, это решение он принял в том числе под влиянием Ребе. В одном интервью Визель сообщил, что рабби Шнеерсон был очень обрадован этим известием. «Самый большой букет, который я когда‑либо получал в своей жизни, прислал на мою свадьбу Ребе. Он постоянно пилил меня, что мне нужно жениться. У меня много его писем, одно из них — о еврейской теологии, семь‑восемь страниц о теологии, а в конце письма: “И кстати, когда Вы наконец женитесь?” Как будто между этими вещами есть что‑то общее» .
С точки зрения Ребе, так оно и было.
Он неизменно настаивал, что кроме практического, демографического, ответа массовой гибели евреев от рук их врагов необходимо также дать иной, духовный, ответ.
Вот отрывок из неформальной беседы между Ребе и членами Кабинета молодых лидеров (Young Leadership Cabinet) «Объединенного еврейского призыва», состоявшейся вечером 4 марта 1962 года.
Вопрос: Мы собираемся в паломническую поездку в память о восстании в Варшавском гетто. Посетим Варшаву и Освенцим. В процессе подготовки у нас возникло много вопросов в связи с Холокостом и Освенцимом. Зачем было это все?
Ответ Ребе: Если история в принципе учит нас чему‑то, чего следует избегать или, напротив, чему нужно подражать, то самый лучший урок можно извлечь из разрушения Второго храма. Когда мы становимся очевидцами чего‑то ужасного, это должно заставить каждого еврея еще крепче держаться за свое еврейство… Каждый из нас обязан бороться с Гитлером. Это значит, что все, что Гитлер хотел уничтожить, необходимо не только сохранить, но и сделать так, чтобы оно умножилось, стало больше и глубже. Гитлер стремился уничтожить не столько тела, сколько дух еврейского народа. Он хотел, чтобы духовные и нравственные идеи, воплощенные в еврейском народе , не оскверняли немецкий народ, польский народ и т. д., — и поэтому значительная часть населения Европы относилась к уничтожению евреев равнодушно или даже с одобрением, а были и те, кто активно сотрудничал с нацистами. Поэтому, если вам удастся повлиять на еврея, чтобы он не ассимилировался, но гордился и радовался, что он еврей, это будет победой над гитлеризмом. Если человек делает все возможное, чтобы его жизнь была как можно больше еврейской, — если на улице все видят, что он еврей, если у него еврейский дом, если он считает [еврейство] честью, а не обузой, его жизнь становится победой над гитлеризмом.
Когда вы будете в Освенциме, вы должны поклясться, что Освенцим никогда больше не повторится. Для этого вам нужно стать наглядным примером настоящих живых евреев. Все это не имеет ничего общего с шовинизмом. Вы никого не пытаетесь обратить в еврейство — вы просто боретесь за выживание не только как люди, но и как евреи. В наше время это очень серьезная проблема, поскольку каждый из нас вынужден работать не только за себя, но и за тех евреев, которые были убиты. Эта работа — наша прямая обязанность .
После Катастрофы Ребе часто говорил, что после того, как немцы уничтожили почти треть еврейского народа, каждый еврей засчитывается за двух, поскольку в каждом еврее живет еще и его убитый соплеменник.
Идею, что евреи, пережившие Катастрофу, или те, кого она не коснулась, должны «работать» и за тех, кто погиб, наглядно иллюстрирует следующая история.
К шестому Любавичскому Ребе однажды пришел беженец из Европы, которого мучило страшное чувство вины, присущее многим, ставшим свидетелями гибели родных и близких и нередко оставшимся единственными уцелевшими из большой семьи или целого местечка. День и ночь эти люди размышляли: «Почему именно я? Почему я выжил, а остальные погибли?», обвиняя себя во всех грехах. Этот беженец тоже мучился чувством вины. Он побывал у многих раввинов, чтобы получить совет, как ему жить дальше, но никто из них не смог ему помочь. Наконец он пришел в «Севен севенти» на прием к Ребе.
— Какие заслуги есть у меня по сравнению с другими? Почему я выжил? — в отчаянии спросил он.
Два слова, которые он услышал, полностью изменили всю его жизнь:
— Заслуга? Обязанность!!! (Зхут? Хов!!!) 
Время утешать
Время утешать
