Мир частной жизни

В Шабос запрещено заниматься следующими видами работ: сеять, пахать, ткать, писать, строить, зажигать огонь и осуществлять перемещение
предметьв из дома вовне и наоборот.

Талмуд, Шабос, 73а

Чем нельзя заниматься в Шабос?

Тора велит лишь следующее: «Шесть дней может совершаться работа, а день седьмой да будет свят для вас, день полного покоя, посвященного Б‑гу». Напрямую же названо лишь одно запрещенное в Шабос занятие: «Не зажигайте огня… в день субботний» (Шмойс, 35:2,3).

Однако как же определить, что понимается под словом «работа»? Ивритское слово, использованное Торой, — мелоха — означает «творческую работу». Если мы напишем одно‑единственное слово, это, пожалуй, будет творческой работой, но вряд ли мы сочтем такой же работой перенос дивана из одного угла комнаты в другой.

Это согласуется с теми основаниями для соблюдения Шабоса, которые приводит Тора: «Суббота — вечный знак союза между Мною и сынами Израиля, напоминание о том, что шесть дней Б‑г творил небо и землю, а в седьмой — прекратил и пребывал в покое» (Шмойс, 31:17). Конечно же, Б‑г не в поту и напряжении творил мир. Его «покой» в Шабос не означает, что ему нужна передышка для восстановления истощенных сил. Сказано об ином: шесть дней Б‑г творил, а на седьмой творить перестал. И, подражая Б‑гу, творящему мир, мы устраиваем нашу жизнь по данному нам образцу. Шесть дней мы погружены в творческое преобразование мира. А затем следует день, когда мы отрешаемся от всего материального и отказываемся от всякой деятельности, направленной на изменение окружающего нас физического мира.

Трапеза в Шабос

В Талмуде перечислено 39 видов «творческой работы», которой запрещено заниматься в Шабос. Список этот «выводится» на том основании, что в Торе заповедь прекращать в Шабос всякую работу дана в контексте подробных указаний. К примеру, как возвести Мишкан, что призван служить евреям святилищем во время их скитаний в пустыне (Шмойс, 31 и 35). Талмуд поясняет, что из этого контекста мы постигаем, какие из видов активности образуют мелоха.

Так, всякое творческое действие, связанное с возведением Скинии, олицетворяет тот или иной вид работ, которые нельзя исполнять в Шабос (Талмуд, Шабос, 49б). Например, вываривали травы, чтобы выкрасить полосы для покрывал на шатер, — а потому в Шабос и запрещено кипятить, готовить, печь или как‑то иначе нагревать на огне физические объекты, чтобы вызвать их трансформацию.

Такая «косвенная» манера сообщения о том, какие именно виды работ запрещены в Шабос, связана не только с тем, что Тора крайне экономно использует слова. В сущности, работа, которой мы заняты шесть дней в неделю и от коей воздерживаемся в Шабос, — это работа по возведению Мишкана.

«И построят Мне святилище, и Я буду обитать среди них» (Шмойс, 25:8) — полсотни различных материалов (золото, серебро, шкуры животных и т.д.) были использованы при постройке дома Б‑га. Такова же и миссия человека в этой жизни: преобразить свое материальное «я» и все, что его окружает, в «обитель Б‑га», в святилище, где явлено присутствие Его реальности (Мидраш Танхума, Носой, 16; Тания, гл. 16).

Однако работы, связанные с возведением Скинии, — работы, выполняемые в течение шести обычных дней недели и приостанавливаемые в Шабос. Это вовсе не значит, что Шабос становится перерывом в нашем служении Всемогущему. Наоборот: Шабос — святой день, день для духовного воспарения и установления более глубокой связи с Б‑гом. Разница заключена в том, как именно мы Ему служим. В течение шести дней недели мы стараемся изменить мир, преобразить наши физические усилия и ресурсы в «Мишкан», чтобы служить Ему и выражать через то Б‑га. Но в Шабос мы оставляем стремление изменить реальность; вместо этого мы приникаем к миру как он есть.

Пример, явственно показывающий это различие, заключен в особом понимании физического удовольствия, когда оно связано с Шабосом. Так, в течение недели мы едим для того, чтобы преобразовать полученную с пищей энергию в силы для служения Б‑гу. Материальная субстанция пищи и сам акт ее принятия преображаются: они переходят в энергию, находящую потом выход в помощи нуждающимся, в молитвенном рвении, в сосредоточенности сознания, изучающего Б‑жественную мудрость Торы. С другой стороны, поглощение пищи только во имя получения физического удовольствия — не созидательно, лишено какого‑либо присутствия святости. Вместо того чтобы растворять материальное в более тонком, что связано с духовным порядком мира, такое отношение к трапезе лишь глубже погружает нас в «болото» нашей самости. И это отдаляет нас — и ту материальную среду, в которой мы находимся, — от той трансформации, которая и есть цель нашего пребывания в этом мире.

В Шабос же получение удовольствия во имя удовольствия заповедано нам в мицве — именно в этом состоит исполнение воли Б‑га. В Шабос нет нужды преображать физическое в нечто, что служит духовному порядку вещей. Получение удовольствия от материального мира само есть акт освящения материального. И в акте этом находит выражение то, что в основе нашего существования лежит Б‑жественное.

Что же происходит в Шабос, если наше отношение к миру меняется столь серьезно? Чтобы понять это, нужно еще раз задуматься о природе «работы» и «отдыха» Б‑га в течение семи дней творения.

Эманация и вбирание в Себя

Хасидское учение сравнивает «отдых» Б‑га в Шабос с тем, что испытывает художник, закончив свое произведение (Тора Ор, с. 65). Пока он делает эту работу, вся его дерзость и жизненные силы отданы ей; он может чувствовать, как, опустошая его, энергия души перетекает в создаваемое им творение. Но когда дело закончено, приходит конец этой эманации сознания и таланта — теперь творец ощущает «возврат» творческих сил и новое соединение с его сущностью.

Этот образ можно распространить на Б‑га. Ведь шесть дней недели (любой недели, ибо творение есть постольку, поскольку Б‑г постоянно вовлечен в наше существование, и лишь благодаря этому мы наделены бытием и жизнью) Б‑г изливает Свою творческую силу на мир. В Шабос эта эманация приостанавливается и «поток» меняет свое направление, устремляясь не от Б‑га, но к Б‑гу. Это представление подкреплено словом вайнофаш («и пребывал [Он] в покое») в цитированном выше стихе; вайнофаш буквально значит «и Его душа вернулась к Нему», как комментирует этот стих Раши.

Есть, однако, существенная разница между тем, как вбирает в себя итог своих творческих усилий художник и как вбирает в Себя творческую энергию Б‑г. Когда художник вбирает в себя выплеснутый им творческий импульс, созданная работа пребывает отдельно, сама по себе, — творение более не зависит от создателя. Когда же Б‑г вбирает в Себя эманируемый Им поток энергии, вместе с ним Он вбирает в Себя и сотворенное. Работа художника — результат эманации творческого импульса. Творение Б‑га — сама эта эманация. Б‑г не использует уже существовавшие до Его акта творения холст и краски, преобразуя их Своей творческой энергией в нечто иное; то, что мы воспринимаем в качестве реальности, и есть творческая энергия Б‑га.

Вот почему Тора описывает сотворение мира как речевой акт («Сказал Всесильный “Да будет свет”, и стал свет»). Это не значит, что слова Б‑га вызвали к бытию нечто, отличное от них, — например, то, что мы называем «светом», то есть воспринимаемое нами как свет, есть слова Б‑га «Да будет свет». Описывая творение как «высказывания» Б‑га, Тора тем самым обозначает для нас некую реальность. Речь, в отличие от мысли, — эманация идеи, ее выплеск вовне. А что есть мир? Он — высказывание Б‑га, эманация Б‑гом Его творческой силы.

Заметим, что сказанное относится к миру шести дней творения, шести рабочих дней. В Шабос «поток» возвращается к Б‑гу, высказанное — к несказуемому. Мир Шабоса — не мир Бжественного высказывания, но мир Б‑жественного сознания. В этот день все существует в Б‑ге и ничто — «вне» Б‑га.

Вот почему в Шабос мир «ближе к святости». Если бы произведение Б‑га «оставалось само по себе», когда Он вбирает обратно Свою творческую энергию, тогда бы предлагаемая нами пропозиция была абсолютно точна: мир был бы отделен от Б‑га. Но Шабос — не отход Б‑га от мира, но отход мира к Бгу. Шабос — «святой» день, потому что в этот день сотворенное бытие вновь растворяется в своем Б‑жественном истоке.

Поэтому в течение шести дней недели мы трудимся, чтобы превратить мир в «обитель Б‑га». Конечно же, мир — не нечто, существующее отдельно от Б‑га, и конечно же, он не обладает статусом независимого от Б‑га существования: мир есть лишь длящееся «высказывание» Б‑га. Поэтому все наши усилия направлены на то, чтобы изгнать из мира иллюзию его «самости». Мы пытаемся выявить в мире ту истину, что ни одна сущность не существует сама для себя. Нет, она для того, чтобы служить высшей истине.

В Шабос же Б‑г перестает «высказывать» мир. В этот день Он относится к миру как к сущности, целиком включенной в Его всеохватывающую реальность. Соответственно, меняется и фокус восприятия мира на человеческом уровне: задача состоит в том, чтобы показать единство всего сущего, как оно есть в гармоничном единении с Творцом.

Последняя и первая мелоха

В свете сказанного мы поймем глубинное значение мелохи, упомянутой в Талмуде последней: почему запрещено перемещать объекты из ареала «частной» жизни в ареал жизни «общественной». (Поясним, что под «ареалом частной жизни» мы понимаем закрытое пространство — дом или огороженный двор, а «ареал общественной жизни» — открытое для всех простраство: улица или площадь.)

На первый взгляд такого рода «работу» нельзя расценивать как имеющую отношение к мелохе. Остальные 38 видов работ — письмо, строительство, разведение огня — являются деятельностью, которая, несомненно, приводит к изменениям в физическом состоянии самого объекта. Но что изменяется в самом объекте, когда мы переносим его с места на место? Ведь, казалось бы, перемена затрагивает не объект, а только его местоположение. Сам объект не меняется — разве что меняется его статус: если он использовался раньше для каких‑то частных нужд, то теперь его можно использовать для нужд общественных, и наоборот.

В силу этого мудрецы рассматривали «перемещение» как «слабую мелоху» (см. Тойсфойс, Шабос, 966 и Эрувин, 176). Однако в талмудическом трактате Шабос сначала рассматриваются законы, определяющие статус того или иного ареала жизни и запрещающие перемещение объектов между этими пространствами. И этот запрет на перемещение объектов из одного пространства в качественно другое составляет саму сердцевину Шабоса и того, о чем говорится в трактате.

В течение недели мир как бы разделен на две области: первая — то, что существует как интегрированное в «частное пространство» Единого Б‑га, и вторая — все, что еще принадлежит «общественному пространству» раздробленного, «плюралистического» «внешнего» мира.

С одной стороны, некоторые аспекты нашей жизни преображены таким образом, что они стали «святилищем», где явлено присутствие Б‑га. Это — наши таланты и ресурсы, которые мы направили на службу Ему: они тем самым преобразились и выражают Его исполненную единства реальность. С другой стороны, сколь же многое в нас все еще «пребывает на улице» — все еще не очищено и не одухотворено, все еще «вне» своего Б‑жественного источника.

В течение всей недели наш долг — «осуществлять перемещение предметов». Мы стараемся перенести какие‑то сущности из области общественного, где властвует суетность, в священный уголок нашей жизни. Туда, где сконцентрировано все, имеющее отношение к «частному пространству» Б‑га. Мы также ищем способ оделить «внешний мир» многим из того, что пребывает во «внутреннем пространстве», дать этому миру материального существования почувствовать, что есть святость.

В Шабос же есть только одна реальность: творение становится частью «внутреннего пространства» Всемогущего. И смысл Шабоса в том, чтобы реализовать эту истину в жизни. Попытки изменить реальность — даже во имя служения Б‑гу — нарушение порядка, присущего Шабосу, ибо любое такое действие подразумевает, что с миром обращаются так, будто он пребывает вне Б‑га.

Иными словами, все 39 видов мелохи по сути своей есть «перемещение предметов»: занятие творческой работой в Шабос — даже занятие святым делом возведения Скинии — есть соучастие во лжи «общественного» в святой день, отданный сугубо частному. Поступающий таким образом изымает нечто из частного пространства Б‑га и, «выставляя это нечто на улицу», профанирует его, оскверняя воздухом ежедневной мирской суеты.

В этом — глубинный смысл ивритского термина «хилул Шабос», «осквернение Шабоса». Слово «халал» («осквернять») также означает «опустошать». Ибо, совершая какую‑либо работу в Шабос, человек тем самым порождает пустоты внутри пространства, принадлежащего Б‑гу, создавая в своем восприятии и поведении области, не пронизанные всеобъемлющим присутствием Б‑га.

Шабос есть стремление выразить в этот день истинную природу всего сущего, какова она есть. Это — возможность прожить 24 часа в осознании истины, что все творение — это область, принадлежащая Б‑гу и в Нем пребывающая.

Что разрешено, а что — нет

Турносруф спросил рабби Акиву: «Если Б‑г почитает Шабос, тогда Он не должен позволять в этот день дуть ветру, не должен позволять дождю падать на землю, а траве — расти!» Рабби Акива ответил: «Если два человека живут в одном дворе, но при этом ими не совершен обряд положения эйрува, разве им разрешено вносить что‑то во двор? Но если во дворе живет лишь один человек, он распоряжается в огороженном пространстве двора по своему желанию. То же верно и в отношении Б‑га: ведь нет иной власти, кроме Его власти, ведь мир — всецело Его, и Он свободен распоряжаться в мире» (Брейшис Раба, 11:6).

Казалось бы, рабби Акива отвечает не совсем на тот вопрос, который был задан Турносруфом. Ведь, в самом деле, рабби Акива разъясняет, почему Б‑гу «разрешено» в Шабос перемещать сущности в пространстве мироздания, хотя законы Шабоса оговаривают, что в этот день можно заниматься далеко не всякой деятельностью. Но как быть с другими видами «работ», исполняемых Б‑гом? Разрешено ли поливать в Ша‑бос газон у себя во дворе?

Эйрув

В Шабос действует запрет переносить какой‑либо предмет из частного владения в общее (то есть из жилища на улицу и т.д.) и наоборот. «Частное владение» — некая ограниченная, закрытая территория: дом, дворик и т.д. А «общественное владение» — место, открытое для всех: улица, площадь и пр.

Но есть и еще одна категория: территория, физически соответствующая понятию «частного владения», но функционально выполняющая роль «общественного владения». Таковы, например, закрытый двор, в котором стоит несколько домов, или же коридоры и холлы многоквартирного дома. В этом случае тоже запрещено выносить предметы за границы соответствующей территории.

Однако предусмотрена процедура, совершив которую можно и в Шабос занять сахар у соседей, живущих в квартире под вами, или, отправляясь гулять в парке, взять с собой ключ от дома или детскую коляску. Эта процедура называется эйрув, и законы, с ней связанные, изложены в отдельном трактате Талмуда.

Как действует эйрув? Прежде всего: чтобы соответствующая территория обрела статус единого целого, ее надо обнести физической границей. Так, тонкая проволока, натянутая на столбах, превращает улицу, район или даже целый город в частное владение (в алохическом понимании термина). Затем надо особым образом подчеркнуть отличие данной территории от общественного владения. Это достигается тем, что берется буханка хлеба, считающаяся общей собственностью всех живущих в очерченных пределах, и помещается в чьем‑то доме или квартире. И так как теперь у живущих во всех этих домах и квартирах (потенциально) есть пища, ожидающая их в одном месте, то с точки зрения закона все эти жилища выступают как единое частное владение. Отсюда и происхождение алохического термина «эйрув» — он означает «соединение» или «смешение»: многообразные частные владения в пределах «огороженной» территории объединяются в один частный ареал.

Чем же именно является эйрув? Не уловкой ли, сформулированной изощренными законниками‑талмудистами? Не пытаемся ли мы «перехитрить» Б‑га? Почему, если в Б‑жественном Законе сказано, что мы не должны переносить что‑либо из одного владения в другое, мудрецами предусмотрен способ, открывающий технические возможности для такого переноса?

Однако эйрув — не лазейка в Законе. Законы Торы не только «санкционируют» обращение к практике эйрува, но подчеркивают, что «данная мицва призвана соблюдать [исполнение] как эйрува для двора, так и другого рода эйрува для улиц» (см. Кодекс еврейских законов, Орах Хаим, 395). На самом деле, на глубинном уровне исполнение эйрува связано с сущностью и предназначением Шабоса.

Перенос и преображение

Хасидское учение объясняет глубинный смысл запрета переносить в Шабос что‑либо из частного владения в пределы владения общественного и наоборот. В течение рабочей недели мир можно представить как бы разделенным на две зоны: а) сущности, составляющие неотъемлемую часть «частного владения» Единого, и б) то, что принадлежит «общественному владению», пребывая в нашем, расколотом на фрагменты мире. В конечном итоге — «Г‑сподня земля и что наполняет ее» (Теилим, 24:1).

Но Создатель решил вдохнуть в наш мир ощущение множественности и отделенности от истока. Из‑за этого физическая реальность кажется чем‑то внешним и отдельным от ее Создателя: «общим владением» противоречивых сил и сущностей.

Таков мир, в котором мы пребываем шесть дней в неделю: мир, разделенный между священным и профанным. Некая часть нашей жизни отдана усилиям, связанным с Б‑жественным: мы обращаемся к Б‑гу с молитвой, тем самым устанавливая с Ним контакт, мы изучаем Его мудрость, открытую нам в Торе, мы исполняем Его волю, соблюдая мицвойс. Это тот уголок нашей жизни, который целиком и полностью отдан Бгу как Его владение. Однако предполагается, что остальное время, энергию и ресурсы мы отдаем участию в материальной жизни, погружаясь в ее многоликость.

В той жизни, которую мы ведем в течение шести рабочих дней недели, мы заняты тем, что перемещаем сущности из одного «владения» в другое. С одной стороны, заимствуем какие‑то сущности из области, находящейся в «общем владении», и адаптируем их в качестве неотъемлемой части того уголка нашей жизни, что принадлежит исключительно Б‑гу (примером такого «переноса» может служить кусок обычной кожи, превращенный в тфилин, или монета, пожертвованная на благотворительные цели). С другой стороны, мы стремимся внести хотя бы частицу той святости, что наполняет сферу Б‑жественного, во «внешний», подлунный мир. Так, например, личный бизнес, принадлежа сфере профанного и «общественного», испытывает на себе серьезное влияние «частных» измерений нашей жизни: ведение бизнеса подразумевает высокие моральные стандарты, значительная часть получаемых таким образом доходов направляется на благотворительность; по сути же, сама функция бизнеса — поддерживать благочестивые устремления человека, им занятого.

В Шабос же мы соприкасаемся с самой сущностью реальности. Шабос — день, когда весь мир становится ближе к святости: завеса материальности делается прозрачней, и суть мира как бы проступает сквозь ее облик. В Шабос мы прозреваем за навязываемым нам повседневностью образом мира как самостоятельной и многообразной реальностью нечто иное. Наша жизнь, наше поведение в этот день ориентированы на признание той истины, что, по сути, ничто не может существовать, не будучи частью владений Б‑га. И поэтому мы отказываемся от того, чтобы перемещать сущности из одного «владения» в другое, а вместо этого пытаемся всем укладом такого дня выразить тот факт, что мир в самой сути своей принадлежит одному только Всемогущему.

Его владение

И в этом кроется глубинное значение запрета переносить какой‑либо предмет из частного владения в общее и наоборот. В Шабос запрещено как бы то ни было улучшать или преобразовывать материальное существование, будь эти действия направлены на то, чтобы «внести» какой‑либо элемент, принадлежащий миру материальности, в сферу святости или же, наоборот, «вынести» нечто принадлежащее этой сфере в материальный мир. Любая попытка в этом направлении будет нарушением Шабоса. Ибо такая попытка означала бы, что поступающий соответствующим образом предполагает, будто мир отделен от Творца и является чем‑то внешним по отношению к Нему. Иными словами, любой шаг, сделанный нами в направлении того, как мы служим Б‑гу в течение шести рабочих дней недели, запретен в Шабос. Шесть дней в неделю мы изменяем мир. А Шабос — это время, данное нам, чтобы мы постигли внутренне присущую этому миру святость. Чтобы мы почувствовали: каждый аспект мироздания имеет отношение к «частному владению» Б‑га.

И это объясняет ответ рабби Акивы Турносруфу. По своей сути заповедь, требующая от нас оставить в Шабос всякую работу, носит охранительный характер — она защищает нераздельную целостность «частного владения». Для Б‑га нет понятия, что некая сущность может быть «изъята из частного владения или, наоборот, привнесена в границы этого владения». Ибо ведь не только все сущее есть единственно Он, но, из Б‑жественной перспективы, не может быть никакого иного владения, которое принадлежало бы «многим», являясь их общей собственностью. Все, что Он «вносит» в наш мир, есть лишь перемещение внутри Его частного владения. И любое «изменение» в нашем мире, совершаемое Им в Шабос, — не «преобразование» и не «перенос», ибо целокупность сущего включена во всеобъемлющую реальность Б‑га.

С точки зрения Б‑га, объясняет рабби Акива, нет никакого общественного владения, как нет и владения, которое «кажется общественным, являясь при этом частным», — того владения, в отношении которого совершается эйрув. Это только с нашей точки зрения и для нас возможно нарушение Шабоса. Ибо мы живем в реальности, претендующей на то, чтобы быть внешней по отношению к Создателю, и притом многоликой.

Для нас Шабос — способ выразить истинную природу существования: в течение 24 часов прожить с осознанием истины, что все творение есть частное владение Б‑га. Для нас совершать какую‑либо творческую работу в Шабос значит питать иллюзию, будто возможно существование вне Б‑га. Для Б‑га же этой иллюзии просто не существует.

Действие эйрува

Уравнивая запрет работать в Шабос с запретом переносить что бы то ни было из одного владения в другое, рабби Акива намеренно говорит о дворе, на который не распространяется действие эйрува, а не об «общественном владении». Этим он дает понять, что на самом деле никакого «общественного владения» просто не существует — есть лишь то, что таковым кажется. Нет и такого уголка мироздания, который был бы вне Всемогущего. А есть лишь области, где реальность внешне кажется обладающей той или иной толикой автономии.

Функция Шабоса заключается в том, чтобы охватить эйрувом кажущееся общественным, но по сути своей «частное владение», которым является материальный мир. Он призван интегрировать внешне разъединенные силы в единое выражение: нет ничего, что не покоилось бы в Б‑ге. Дабы проявить с предельной ясностью в нашем мире факт: единственным владельцем всего сущего является Б‑г. То есть уравнять нашу точку зрения на мир с восприятием Самого Творца.

Таким образом, сегодня переживание Шабоса дает нам всего лишь почувствовать «вкус», что «Шабос великий и святой, потому что день этот свят перед Тобой, чтобы отдыхать в него и покоиться в любви», как повторяем мы в субботнем прибавлении к благословению после трапезы. И это в полной мере изведаем мы с приходом Эры Мошиаха. Ныне мы делаем Бжественную частность Шабоса реальностью, присутствующей в нашей индивидуальной жизни и в жизни нашей коммуны. Но притом мы пребываем внутри шести «рабочих дней» истории, каждый из которых равен тысячелетию. Пребываем в мире, который вне субботнего дня и продолжает казаться отделенным от Б‑га, и разрываем разнородными силами. В седьмом тысячелетии, когда «явится слава Г‑сподня и узрит всякая плоть, что уста Г‑сподни изрекли это» (Ишаяу, 40:5), истинная природа реальности будет явлена во «плоти» — в самом физическом проявлении этого мира.