Уроки Торы III

Уроки Торы III. Пейсах шейни

Менахем-Мендл Шнеерсон 22 июля 2016
Поделиться

Тесто, разбухшее от пустот

В чем различие между первым Пейсахом и вторым Пейсахом? В первый Пейсах недопустимо, чтобы были они [дрожжи] видны или обнаружены [в чьих‑то владениях]; что до второго Пейсаха, маца и закваска одновременно пребывают в доме.

Талмуд, Псохим, 95а

 

Мицва — это повеление: Б‑г указывает человеку, что желает от него, что следует делать, а что нельзя. Отсюда понятно, что все 613 мицвойс Торы — это одностороннее объявление Б‑жественной воли. Ведь в Торе не сказано, чтобы мицвойс подавались Б‑гу на рассмотрение, как то бывает с законодательным актом в парламенте. Не упоминает Тора и о «переговорах» либо о «согласовании» текста между Высшим законодателем и Его народом.

В этом отношении одно из редких исключений — заповедь, касающаяся Пейсах шейни — «второго Пейсаха». Второе исключение такого рода, когда мицвойс были установлены по инициативе человека, — законы о наследовании.

Эти законы были установлены в ответ на просьбу дочерей Цлофхада (ср. Бемидбар, 27).

Первый Пейсах, как все мы знаем, приходится на вечер, наступающий после 14 нисана, — именно в эту ночь еврейский народ освободился от Египетского плена. Что до второго Пейсаха, то его справляют месяцем позже, на 14‑й день месяца ияра. Второй Пейсах был установлен как праздничный день, когда несколько человек, не сумевших принять участия в первом Пейсахе, специально попросили, чтобы и они могли отпраздновать Исход.

Одна из кульминаций Пейсаха — корбан пейсах, пасхальный агнец. Его приносят в жертву в Храме после полудня 14 нисана. По сути, все остальные церемонии, связанные с праздником, — трапеза с мацой и моройром, запрет иметь в доме закваску, как и само название Пейсаха, — связаны с пасхальным приношением. Законы, регулирующие корбан пейсах, предусматривают, что только те, кто находится в состоянии таара — ритуальной чистоты, — могут приносить жертву и вкушать от нее.

Через год после Исхода к Моше обратилась группа евреев. Они объяснили, что были ритуально нечисты, так как коснулись мертвого тела, и поэтому законом им было запрещено принимать участие в приношении корбан пейсах. Но они отказывались примириться с этим. «Почему мы должны быть лишены соучастия?» — восклицали они. И правда: почему они не должны праздновать день, когда еврейский народ освободился из Египетского плена, и тем самым оказаться отделенными от остального народа Израиля?

Б‑г ответил им, установив второй Пейсах специально для тех, кто по той или иной причине в соответствующее время оказался исключенным из приношения корбан пейсах (Бемидбар, 9:1‑4).

Исключение из исключения

Приносящие корбан пейсах в 14‑й день ияра в целом следуют тому же порядку церемонии, что установлен и для первого Пейсаха. Однако есть несколько законодательных и процедурных различий между двумя празднованиями Пейсаха. Важнейший из них — запрет держать в доме закваску.

Во время первого Пейсаха строжайше запрещено есть, как‑либо использовать и даже просто держать дома закваску после полудня 14 нисана. С этого момента можно совершать приношение корбан пейсах.

А на второй Пейсах этот запрет не распространяется. Корбан пейсах следует есть с мацой — бездрожжевым хлебом. Но это не значит, что в доме не должно быть закваски, ибо сказано в Талмуде: «Маца и закваска одновременно пребывают в доме».

Закваска — то, что «поднимает» тесто. Мука и вода, вступая с закваской в контакт, начинают бродить, и за счет этого эффекта тесто резко увеличивает свой объем. Поэтому закваска, дрожжи символизируют эгоизм и гордыню. «Забродившую» душу «фермент переоценки собственной значимости» заставил позабыть о ее истинном месте в сотворенном Б‑гом мире. Такой человек разбухает от собственной значимости и от разрывающих его желаний.

Именно в этом — объяснение, почему запрет хранить дома закваску в Пейсах столь жёсток и бескомпромиссен. Тора ведь запрещает не только употреблять дрожжи в праздник, но хоть как‑то ими пользоваться в этот день и даже владеть ими.

Но эгоизм и гордость — не просто некие нежелательные черты человеческого характера: они — источник всякого зла в сердце человека. Всякий грех и порок вызваны на свет уступкою нашему «эго» — будто именно «эго» превыше всего и его нужды и желания первостепеннны.

Рамбам (Законы о человеческих характерах, 2:3) говорит, что во всех проявлениях нашего характера разумно помнить о «Золотой мере» (ср. «Поучения отцов», 4:4). Но помнить нужно за исключением одной только гордыни — ее немедленно следует подавлять. То есть человек должен быть не скареден, не склонен к мотовству, но — щедр; не труслив, не безрассуден, но — храбр; не упрям, не излишне уступчив, но — покладист. Сказанное не означает, что в поощрении «самости» нет совсем уж ничего позитивного. Ведь во всем сущем, что есть в этом мире, обязательно присутствуют некие положительные качества. Ибо все происходит от Него, а сущность Его есть благо.

Но при том, что мы можем обладать достаточной мощью для того, чтобы обращать многие «негативные» качества во благо и на службу Б‑гу, существуют и иные силы. И они столь могучи, столь склонны к порче и разложению, что мы должны отдавать себе отчет: любая наша попытка с ними совладать и обратить их во благо обречена на провал. Однако бывает, что на какое‑то время «позитивная» сердцевина самого «негативного» явления всплывает вдруг на поверхность: когда Б‑жественная сущность проявляется «поверх всего», вопреки любой порче, распаду и разрушению.

Подобное произошло и с теми, кто в пустыне подошел к Моше с претензиями, что они не принимали участия в первом Пейсахе. Инстинкт, толкающий их думать о себе, обрел не форму желания доминировать или получить чувственное удовлетворение, но — форму желания послужить Создателю, пусть даже ожесточенного желания. И их крик: «Почему мы должны быть лишены соучастия?» — указывает не только на потребность иметь и быть, но и на потребность давать и служить, выразить признательность Б‑жественному подателю их свободы. В просьбе, с которой они обратились к Моше, фермент, «закваска» «я», был не только антитезой скромности и самозабвения, но, скорее, продолжением этих качеств. Маца и закваска сосуществовали в их душах бок о бок. «Я» толкало к благим поступкам. А самореализация вела их к признанию того, насколько человек обязан Б‑гу.

И на второй Пейсах, праздник, явленный нам в ответ на их самовлюбленный вопль, нет нужды запрещать хранить в доме закваску. Ибо когда «я» утверждает себя вот таким образом, то оно — вполне желанный соучастник в нашем праздновании свободы. Свободы, обретенной нами с Исходом, — свободы Б‑жьего народа.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

На их плечах: Сара Рафаэлова

Мнение нашей семьи о событиях в стране определял и формировал отец Шимшон. Будучи глубоко верующим человеком, все обсуждения он завершал словами: «Им (властям) не отпущено много времени. Геула (избавление) близка, мы должны продолжать делать свое дело — служить Б‑гу».

Недельная глава «Эмор». Двоякость еврейского времени

В иудаизме время — незаменимая среда духовно‑религиозной жизни. Но у еврейского понимания времени есть особенность, незаслуженно обойденная вниманием: двоякость, пронизывающая всю его темпоральную структуру... В иудаизме время — нечто и историческое, и природное. Да, звучит неожиданно, парадоксально. Но воистину великолепно, что иудаизм отказывается упрощать богатую многослойность времени: часы тикают, цветок растет, тело дряхлеет, а человеческая мысль проникает все глубже.

Что мы должны сделать для тех, кто ушел

Почему покойника надо непременно облачать в саван? Как содержать могилу? Надо ли ставить надгробный памятник? Как наша традиция относится к моде украшать могилу фотографией покойного? Надо ли класть на могилу цветы? О чем молиться, когда приходишь на кладбище проститься с покойным?