Отдаление возлюбленных

Когда язычники вошли в Храм, увидели они херувимов, что прильнули друг к другу. Они вынесли их на улицу и закричали: «Евреи… так вот чем заняты они?!» И унизили они тем [еврейский народ], ибо написано было: «все, прославлявшие его, смотрят на него с презрением, потому что увидели наготу его».

Йома, 54б

Пророки уподобляют узы, связывающие Б‑га и народ Израиля, узам брака, соединяющим мужа и жену. У пророка Ирмияу (2:2) сказано: Б‑г вспоминает об Исходе как «о благосклонности ко Мне в юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, (как) шла ты за Мною по пустыне, по земле незасеянной».

Царь Шломо в Песне песней (3:11) говорит о Завете у горы Синай как о дне, когда «возложен венец Его». Ибо Тора, повествуя об обязанностях нашего народа, избранного Б‑гом, и о Его вечной приверженности к нам (Таанис, 26б), выполняет роль брачного контракта — ксуба между нами и Б‑гом (Раши на Шмойс, 34:1).

Когда мы нарушали заповеди Торы, пророки увещевали нас, как увещевают сбившуюся с пути жену, что забыла мужа. И голус — наказание за нашу неверность, когда разрушен был Иерусалимский Храм и нам пришлось уйти в рассеяние, — описывается как период отдаления возлюбленных друг от друга, жизни в «разводе».

При этом нам обещано искупление с приходом Мошиаха — тогда будет восстановлена наша связь с Б‑гом в ее изначальном виде. И будут выкованы новые узы любви между Израилем и небесным Женихом — любви, которая глубже прежней.

В самой глубине Храма, в Святая Святых, был помещен золотой Ковчег. В нем лежали Скрижали Завета с Десятью Заповедями и самый первый свиток Торы, начертанный рукой Моше. На крышке Ковчега были установлены крувим (херувимы) — две крылатые фигуры, мужская и женская, выкованные из чистого золота.

Крувим олицетворяли связь между Б‑гом и Его народом. Талмуд (Бава Басра, 99а) свидетельствует: когда Израиль восставал против воли Всемогущего, крувим отворачивались друг от друга, а когда Израиль был верен Б‑гу, крувим смотрели друг на друга. Когда же любовь и согласие между Б‑гом и его невестой достигали истинной полноты, то крувим склонялись друг к другу (Йома, 54а), как «муж склоняется к жене».

В Талмуде сказано: когда враги Израиля захватили Храм, они вошли в Святая Святых — место столь священное, что входить туда дозволялось лишь одному человеку — первосвященнику и только на Йом Кипур, самый священный день года. Там враги увидели крувим, прильнувших друг к другу, и выволокли их из Храма (Талмуд и Раши, там же). И стали над ними насмехаться, извращая и всячески принижая их священный образ и то, что они олицетворяют.

За 22 года до разрушения первого Храма Ковчег Завета с крувим на крышке был укрыт в подземной храмовой крипте, где остается и по сей день. Поэтому ни вавилоняне, ни римляне не могли обнаружить Ковчег в Святая Святых.

Талмуд поясняет: «крувим», выкинутые из Храма, были вовсе не те, что на крышке Ковчега. Однако все же это были фигуры‑барельефы на стенах Святая Святых, также служившие своеобразным «барометром», указывающим на состояние брака между Б‑гом и Израилем.

Парадокс

Мусаф — праздничная молитва — напоминает нам: «За грехи наши мы были изгнаны из страны… и более не дано нам всходить и склоняться, представ пред Тобой… в избранном Тобой доме, в великом и священном доме, над которым призывается Имя Твое».

Первый Храм простоял 410 лет, второй — 420 лет. В течение 830 лет здание на вершине Иерусалимского холма было обителью Б‑га, где Его присутствие явлено физически, так что мы могли чувственно ощущать Его присутствие в нашей жизни.

Однако мы оказались недостойны близости Б‑жественного присутствия. И Храм был отнят у нас, а сами мы были обречены на изгнание — голус. И это — существование, при котором Б‑жественный лик сокрыт от нас, а любовь Б‑га и Его попечение о нас утаены. И пустота, образовавшаяся в нашей жизни, взывает о покаянии, об исправлении содеянного и нашего поведения. Как взывает и об исправлении того вреда, который был причинен нашему браку с Б‑гом в результате того давнего отступничества евреев.

Но если голус — эпоха, когда Б‑г и Израиль отдалились друг от друга, тогда почему же в момент разрушения Храма крувим слились в объятиях? Разве не было разрушение Храма самой нижней точкой в наших отношениях со Всемогущим? Или, еще более заостряя этот парадокс, спросим так: Б‑жественный жених разрушает Свой брачный чертог, дозволяет, чтобы Его брачный покой был осквернен пришельцами, а Его невеста ими уведена, — и при этом «барометр», показывающий состояние этого брака, указывает, что Жених и невеста — близки как никогда?!

«Три укора» и «семь утешений»

Каждую субботу в Шабос вслед за недельным чтением Торы читается Афтора — недельный фрагмент из Пророков. Обычно соответствующая Афтора соотнесена с недельным чтением Торы. Однако в иные недели Афтора связана не с кругом чтений Торы, а с событиями, приходящимися на это время года. Это относится к десяти Афторойс, читаемых в последние десять недель года. Эти афторойс названы «Три укора» и «Семь утешений».

«Три укора» читаются в течение «Трех недель», с 17 тамуза до 9 ава, когда мы вспоминаем о разрушении Храма и начале голуса.

В этот день — 17 тамуза 3829 года от сотворения мира (69 г. н.э.) под ударами осаждавших Иерусалим римских армий рухнули стены города. После трех недель уличных боев, в течение которых римляне с трудом прокладывали путь к центру города, они прорвались к Храму. В день 9 ава они предали Храм огню.

Девятое ава — это также дата разрушения первого Храма вавилонянами в 3339 году от сотворения мира (423 г. н.э.). Стены Иерусалима пали 9 тамуза. А 17 тамуза были прекращены богослужения в Храме.

Эти же даты связаны с еще более ранними событиями, в результате которых нарушалась связь Б‑га и Израиля. Так, Моше разбил Скрижали Завета 17 тамуза, увидев, как Израиль поклоняется золотому тельцу.

Народ Израиля, услышав 9 ава неблагоприятные сообщения разведчиков, посланных Моше в Эрец Исроэл, отказался войти в Землю Обетованную. И это обрекло целое поколение на скитания по пустыне.

Эти два дня и поныне соблюдаются как дни поста. А период между ними, названный пророком (Эйха, 1:3) «бедой, утеснением», считается временем скорби и рыданий.

В течение трех недель чтение Афторойс состоит из тех пророчеств, где Израиль укоряется за преступления и неверность и за предательство завета с Б‑гом.

За «Тремя укорами» следуют «Семь утешений». На протяжении семи недель, начиная с Субботы после 9 ава, чтение Афторойс состоит из пророчеств, в которых описаны утешения, ниспосланные Б‑гом Его народу. И тех, где говорится о восстановлении отношений между Б‑гом и Израилем. Так каждый год мы выслушиваем упреки. И — алчем утешения. Так каждый год мы переживаем разрушение — и восстановление разрушенного, разрыв — и воссоединение.

Однако почему это длится именно десять недель? И каково значение того, что период делится на три стадии отдаления и на семь ступеней примирения? Хасидский мудрец — рабби Гилел из Парича — поясняет это следующим образом. «Три укора» и «Семь утешений» соответствуют десяти атрибутам души, которые соотносятся как тройка и семерка. Ибо душа человека обладает как тремя главными интеллектуальными способностями (абстрактные представления, понимание и приложение знаний к реальности), так и семью главными эмоциями, побуждающими к действию (любовь, страх, гармония, честолюбие, самоотверженность, привязанность и восприимчивость).

Поэтому само понимание того, каким образом взаимодействуют разум и сердце, позволяет нам понять истинную природу «отдаления», связанного с пребыванием в состоянии голуса.

Разум и сердце

Разуму в силу самой его природы свойственна отстраненность. Для того чтобы выработать абстрактные представления, как и для их постижения, необходимо сохранять дистанцию между созерцающим и объектом его созерцания. И при этом — избегать всякой близости с последним. Ибо тут требуется холодное, незаинтересованное внимание к объекту изучения. Только тогда анализ и постижение будут достаточно глубоки и верны.

Сердце, наоборот, привязчиво, крайне субъективно. Оно стремится всячески сократить дистанцию между нами и объектом наших привязанностей. Сердце также стремится разрушить и барьеры, разделяющие «я» и других людей. Однако истинная и длительная привязанность рождается только тогда, когда есть понимание. Чувства, в основе которых лежит один лишь порыв, поверхностны — притом настолько, насколько они страстны, и недолги — настолько, насколько они интенсивны. Глубиной и длительностью обладают чувства, пропущенные через разум. Лишь любовь, которая действительно понимает и воспринимает, что есть возлюбленный, будет свободна от переменчивости чувств, спадов и апатии. Только такая любовь сумеет избежать множества ловушек, которые уготовили ей время и изменяющиеся обстоятельства.

Поэтому именно в рассудке, кажущемся холодным и всегда сохраняющим отчуждающую дистанцию, берут, на самом деле, начало все действительно значимые связи человека с другими людьми и миром. Отстраненность, которая ассоциируется с холодной рациональностью, по сути своей лежит в основе нашей способности выстраивать эмоциональные связи с другими.

«Разум» Б‑га

Пророк Иов (19:26) сказал: «…в плоти моей я вижу Б‑га». В Брейшис (1:27) изречено: «И сотворил Всесильный человека по образу Своему». Человек — метафорическое выражение Б‑жественности. Размышляя над своей физиологией и психологией, мы многое можем узнать о Б‑жественной реальности и о том, как Б‑г связан с Творением. Описанные выше парадоксальные отношения разума и сердца, когда рассудочная отстраненность оказывается сутью и основанием всякой истинной эмоциональной привязанности, дают нам модель для понимания парадокса голуса.

Отношение к нам Б‑га включает в себя как «интеллектуальные», так и «эмоциональные» элементы.

Временами мы испытываем на себе то, что внешне представляется знаком Его отстраненности и незаинтересованности. Кажется, будто Б‑г перестает с заинтересованным вниманием печься о нашей жизни, обрекая нас игре «вероятностей», «судьбе». Наше существование лишается тогда смысла и цели. Б‑г «отстраняется» от нас. И кажется, что наши жизни не имеют для Него никакой ценности.

На самом же деле эта Б‑жественная «объективность» несет в себе семена, из которых потом вырастает более глубокая связь между человеком и Б‑гом. Это — та отстраненность, которая нужна, чтобы связь была прочнее. Чтобы она длилась. Это — шаг в сторону, ведущий к близости на ином уровне понимания.

Внешне голус является духовным разрывом, совершеннейшим истончением уз между нами и Б‑гом. В действительности же голус — шаг к еще более глубокому взаимоотождествлению Б‑га и Израиля. К еще большей приверженности друг другу.

Учение хасидизма предлагает еще одну метафору для описания парадокса голуса. Метафора эта связана исключительно с интеллектуальными практиками. Итак, представьте учителя, когда тот объясняет какую‑то концепцию ученику и находится в середине этого объяснения. Внезапно у него наступает озарение! В его сознании неожиданно рождается новое понимание этой концепции, которое бесконечно глубже предшествующего. Он осознает, что такая концепция намного важнее для его учеников.

И вот он прекращает объяснение, не кончив предложения, и погружается в молчание. Он отмахивается от вопросов и реплик ученика. Все его усилия, вся мощь интеллекта сосредоточены в этот момент на том, чтобы постичь и донести до слушателя эту новую концепцию, мелькнувшую на периферии его сознания.

Ученик недоумевает. Почему его любимый учитель от него отвернулся? Почему столь резко оборвал объяснение? Ученик чувствует, что отчуждение нарастает все больше и больше. Сперва о нем, казалось, на мгновение забыли. А теперь его и вовсе игнорируют, уже от него отмахиваются, даже повернулись к нему спиной. Учитель видит, какие муки испытывает ученик. И если бы учитель меньше заботился о своем подопечном, тогда он бы поспешил уверить ученика, что тот ни в чем не виноват. Однако тогда был бы риск, что забрезжившее в глубине сознания учителя новое понимание вещей ускользнет. И учитель не желает упустить ни малейшего нюанса, связанного с этим новым пониманием, которое может серьезно обогатить его ученика.

И пусть ученику кажется, будто бы его игнорируют в этот момент. Ибо понятно — «равнодушие» учителя есть проявление любви. Действия учителя не только не противоречат природе его отношений с учеником, но направлены на то, чтобы сделать взаимодействие обучающего и внимающего учению еще более плодотворным. Внешне кажется, что в этот момент учитель и ученик максимально отчуждены. А на самом деле выясняется, что на глубинном уровне они никогда не были столь близки, как сейчас.

Эта метафора объясняет, почему жестокость условий нашего изгнания возрастает по мере того, как мы приближаемся к восстановлению нашей связи с Б‑гом. Если бы цель голуса была только одна — наказать нас за грехи, тогда и суровость этого наказания должна бы со временем — по мере того как мы искупаем свою вину — уменьшаться. Исторически же верно совсем иное: чем ближе мы к Искуплению, тем горше условия голуса. Тут можно указать на наше первое изгнание. На пребывание Израиля в Египте, которое длилось 210 лет. Первое поколение наших отцов, осевшее в Египте, процветало. В течение же следующего века ситуация постепенно ухудшалась. Но состояние настоящего рабства и мучений, которое и ассоциируется с пребыванием в Египте, наступило за 86 лет до Исхода. А самым тяжелым периодом был последний год египетского изгнания — когда Моше уже пророчествовал о конце Египетского плена!

Это верно и в отношении нынешнего изгнания. Ибо духовное состояние наших жизней — главный фактор голуса — стало значительно хуже по сравнению с эпохой, когда был разрушен Храм. Хуже — в сравнении с эпохой, отделенной от нас двумя тысячелетиями! Тогда, как мы помним, жили великие мудрецы Талмуда и наша связь со Всемогущим, пусть и омраченная состоянием голуса, переживалась куда интенсивнее. Понятно почему — она была реальностью, наполняющей жизни множества людей. Однако с каждым следующим поколением наша жизнь все больше и больше сосредоточивается на материальном, духовное же затемнено, утрачена чувствительность к Бжественному. И это происходит при том, что с каждым поколением мы все явственнее приближаемся к окончательному Искуплению.

Но именно подобную ситуацию и описывает наша метафора о взаимоотношениях ученика и учителя. «Потерявший интерес» к ученику учитель все глубже погружается в себя, он целиком захвачен размышлениями о концепции. И тем самым учитель с каждым мгновением «отдаляется» от ученика, чувствующего себя брошенным и несчастным. В действительности же эта отстраненность связана с тем, что учитель всерьез заботится об ученике и всерьез воспринимает свою роль наставника.

То, что в нашем изгнании Б‑г сокрыл от нас Свой лик, есть непреложное проявление Его любви. Наша боль поистине связана с нашим непониманием происходящего, в то время как эта ситуация должна привести к восстановлению связи с Ним на более глубоком уровне.

«Три укора» сосредоточены на опыте отверженности, отчужденности, дистанции, разделяющей возлюбленных. Однако именно из этого опыта и рождаются «Семь утешений». У нас отнято все то внешнее, что свидетельствовало о нашей связи с Б‑гом. Но тем самым мы можем постичь самую суть этой связи. Прочувствовать те сущностные узы, что существуют, — вопреки всем разделяющим нас духовным и физическим пропастям.

Таким образом, именно через опыт голуса только и может осуществиться наш брак с Б‑гом в его истинном виде — не на внешнем, а на самом глубинном уровне.

Внешне «Три недели» — период, когда мы обостренно чувствуем свою заброшенность и оставленность Б‑гом. По сути же это — время, когда связь достигает полноты.

Вот почему язычники, ворвавшись в Святая Святых, обнаружили крувим прильнувшими друг к другу. Внешне, на профанном уровне, происходило изгнание Израиля из Святой земли, Храм пламенел в огне. Казалось, что брак разорван, муж отвернулся от неверной жены, которая изгнана в чужую страну. Но внутри Святая Святых — внутри самого священного брачного покоя — любовь между Б‑гом и избранным Им народом именно тогда достигла апогея: максимально возможной близости.