В предыдущей статье, посвященной Ленинградскому кодексу (Санкт‑Петербург, Российская Национальная библиотека, рукописная коллекция Фирковича, Евр. I В 19а), я показал, каким образом документальные источники из Каирской генизы могут помочь в воссоздании картины его появления — что мы можем узнать о составителе рукописи и социально‑культурном фоне, на котором появился великий кодекс. Я также обратил внимание читателей на то, что сама книга содержит ценный исторический материал, особенно в колофонах. Немало информации можно почерпнуть из довольно простого колофона (лист 1об.), который по‑своему представляет собой выдающийся пример искусства средневекового еврейского библейского колофона. Он полон языковой игры, тонких библейских аллюзий и искусной таинственности. В нем, как и в переписывании и составлении кодекса, писец Шмуэль бен Яаков превзошел самого себя. Благодаря этому колофону мы знаем где, когда и кем был написан кодекс Евр. I В 19а (правда, не вполне уверены в отношении даты составления), а также кто владел рукописью в течение нескольких столетий.

Вопрос о владельцах имеет большое значение, поскольку он описывает широкий контекст применения и потенциальной аудитории книги, а в исследованиях библейского текста этим вопросом часто пренебрегают. Внутри какой традиции или какой еврейской общины появилась эта Библия? Такого рода информация обычно не указывается в колофонах напрямую, но ее можно получить благодаря знаниям о тех лицах, которые там упомянуты. Дополнить картину помогают документальные материалы Генизы. В средневековом Фустате, как и в Египте вообще, проживали вавилонская (то есть иракская) и иерусалимская (то есть палестинская) раввинистические конгрегации, а также влиятельная караимская община. Эти общины формировались вокруг больших семейных групп или кланов. Был ли кодекс Евр. I В 19а караимским по происхождению, написанным караимом или для караима? Роль Библии в караимской традиции была такова, что мы, несомненно, можем предположить, что эта община хотя бы отчасти несет ответственность за изготовление в X‑XI веках таких замечательных рукописей, как Ленинградский кодекс, не говоря уже о возможном участии караимов в деятельности масоретов в Тверии. Караимы представляли собой важную социальную, экономическую и политическую силу в Египте и существенную интеллектуальную силу в Земле Израиля, и это позволяло им заказывать тексты такого качества и ценности, а возможно, и требовало от них этого.

Согласно колофону, Шмуэль бен Яаков переписал текст Евр. I В 19а для Мевораха бен Йосефа бен Натанеля, известного как Ибн‑Яздад а‑Коен, מבורך בן יוסף בן נתנאל הידוע בן יזדאד הכהן (л. 1об. строки 6‑7). Шмуэль прославляет имя Мевораха в золоте и микрографии на нескольких великолепных ковровых страницах, украшающих книгу (например, среди прочего лл. 474об., 475 и 478). Нет сомнения, что именно он был первоначальным заказчиком работы, заплатившим Шмуэлю Хотя в большинстве случаев Шмуэль пишет имя Ибн‑Яздада как יזדאד, в одном месте, на л. 474об. единственный раз стоит אזדאד. Хотя это может свидетельствовать лишь об общей предрасположенности средневековых еврейских авторов к разнообразию, это маловероятно, поскольку во всех остальных местах написано правильно. Это случайная ошибка Шмуэля, которая объясняется необычностью иностранного имени. Остается надеяться, что никому не пришло в голову указать на нее Мевораху, когда он впервые с гордостью открыл свою книгу. — Здесь и далее примеч. автора. . Фамилия Мевораха персидского происхождения — Яздад означает «Б‑г дал», т. е. «дар Б‑жий», а некий Ибн‑Яздад, вероятно отец Мевораха, фигурирует в деловой переписке из Генизы еще в начале XI века. Из писем следует, что он проживает в Египте и участвует в средиземноморской торговле (Goitein, 1973: 31). Сам Меворах, несомненно, мог похвастаться высоким социальным статусом, а также, видимо, личным благосостоянием — около 1019 года н. э. он был назначен следить за двумя душеприказчиками по наследству, чтобы гарантировать передачу внушительной суммы торговой прибыли несовершеннолетнему сыну торговца по имени Шмуэль а‑Леви бен Авраам. Этот случай подробно описан в Генизе, он упоминается в письмах и деловых контрактах, поскольку в конечном счете, когда сирота достиг совершеннолетия и решительно потребовал реализации своих прав, для этого потребовались тяжбы в мусульманском и еврейском судах (Bareket 1998: 124‑136; Goitein 1978: 293‑295). Меворах, по‑видимому, добросовестно исполнял волю покойного, что явствует из его корреспонденции по этому вопросу, в том числе из письма T‑S 10J30.7, которое он отправил одному из деловых партнеров покойного купца.

В другом послании, касающемся этого вопроса, T‑S 16.27, написанном самими душеприказчиками, фигурирует арабское имя Мевораха — Абуль‑Хусейн аль‑Мубарак ибн Юсуф ибн Яздад. Гойтейн полагает, что Меворах — караим, и похоже, что душеприказчики и наблюдатель были назначены специально, чтобы представлять весь диапазон еврейских общин Фустата: раввинистов и караимов, вавилонян и палестинцев. Барекет, которая также занималась этим сюжетом, полагает, что свидетельств источников недостаточно, чтобы быть в этом уверенными (Bareket 1998: 125 n. 8). Однако ей не известен текст T‑S 16.171, караимского договора 1004 года н. э., где сказано, что отец Мевораха Йосеф ибн Яздад пользовался большим авторитетом в караимском сообществе. Договор называет его одним из трех душеприказчиков, распоряжавшихся имуществом караимского купца из Персии. Все данные свидетельствуют о том, что семья Ибн‑Яздадов и сама принадлежала к числу персидских караимов. Это объясняет и использование Шмуэлем бен Яаковом в главном колофоне в числе прочих систем датировки и сугубо караимского летоисчисления (от изгнания царя Йеѓояхина, л. 1об. строка 3).

Меворах был не единственным караимом, который владел кодексом. Последние несколько строк простого колофона были добавлены более чем через сто лет после составления рукописи. Из них следует, что в 1135 году книга была продана известному раввинисту Мацлиаху а‑Коену, гаону палестинской ешивы. Факт передачи собственности зафиксирован на цветистом средневековом юридическом иврите и засвидетельствован Хальфоном а‑Леви бен Менаше (одним из самых плодовитых судебных писцов Генизы, упомянутом во множестве документов XII века), Менаше а‑Коеном бен Яаковом и человеком с удивительным именем Леви а‑Леви бен Йефет а‑Леви. Однако Мацлиах купил Евр. I В 19а не у семьи Мевораха, а у другого владельца, который назван המשכיל … יוסף הנודע בן כוגׄך, «мудрец… Йосеф, известный как Ибн‑Куджек». Кучек, «маленький» — еще одна персидская фамилия (по‑персидски کوچک), а слово «маскил», «мудрец» или «учитель», служило в тот период караимским титулом. Семейство Кучек также недвусмысленно аттестуется как караимское по письму XIII века от судьи Элияу, где говорится о некоем אלשיך אלתקה אלקרא בן כושך, «праведном шейхе, караиме Ибн‑Кушехе» (T‑S 13J18.7).

Итак, Ленинградский кодекс был изготовлен, вероятнее всего, для персидского караима, впоследствии приобретен другим персидским караимом, который, в свою очередь, продал его Мацлиаху а‑Коену бен Шломо, гаону (главе) иерусалимской ешивы. Мацлиах был крупнейшим интеллектуальным авторитетом палестинского еврейства и занимал в государстве Фатимидов пост «главы евреев» (раис аль‑Ягуд). Тот факт, что Библию купил такой могущественный и уважаемый человек, явно свидетельствует о ценности кодекса в те времена (об этом стоит помнить современным критикам произведения Шмуэля бен Яакова). Кроме того, очевидно, что караимское происхождение не обесценивало книгу в глазах Мацлиаха и не мешало ему приобрести ее.

Конечно, если вас не особенно занимает история появления на свет этой Библии или история книги в еврейских общинах Востока, вы можете спросить, какой смысл вообще погружаться в документальные свидетельства. Вы можете сказать, что владельцы часто ставят свой знак на книге и добавляют свое имя на титульном листе или в какой‑нибудь маргиналии, и поэтому средневековый кодекс представляет собой больше чем просто отражение амбиций создателя. Сегодняшнее состояние Евр I В 19а является результатом запросов, сформулированных Меворахом бен Йосефом ибн Яздадом при заказе рукописи, и незаурядного таланта писца и художественных идей Шмуэля бен Яакова. Очевидно, что заказчик хотел получить ценный, престижный том, который свидетельствовал бы о его богатстве, статусе и благочестии. Последующие владельцы должны были гордиться, что им достался такой красивый и такой точный экземпляр библейского текста, доказательством чему служит договор Мацлиаха, но возможно, что эта Библия не полностью соответствовала их требованиям. В Ленинградском кодексе присутствуют стандартные названия недельных глав годового цикла, украшенные привычным глазу знатока средневековых библейских кодексов образом. Шмуэль бен Яаков хорошо справился со своей задачей. Но, глядя на границы разделов, обычно пронумерованные самехи на полях, маркирующие палестинскую трехлетнюю традицию чтения (они присутствуют во всем тексте Танаха, указывая на деление какого‑то рода), ясно, что часто эти пометки носят вторичный характер. Они часто выглядят странно, представляя собой позднейшее добавление к первоначальному облику страниц, столбцов и масоры, и написаны, по всей видимости, не почерком Шмуэля. Там, где они совпадают с границей недельной главы, они либо нацарапаны вдоль, либо отнесены на противоположную сторону столбца. Иногда они даже написаны прямо поверх масоретских знаков.

Первый караимский владелец Библии необязательно требовал наличия знаков начала разделов, и они не всегда присутствуют в стандартных масоретских кодексах (например, в рукописи Or.4445 из Британской библиотеки), но порой их можно встретить в караимских Библиях. Я предположил бы, что большинство этих значков появились в кодексе, когда она перешла от вавилонской (персидской) караимской общины в палестинскую, которая вплоть до XIII века придерживалась древнего обычая читать Тору трехлетними циклами. Мацлиах, несомненно, был рад — учитывая его высокий социальный и интеллектуальный статус в обществе — добавить свое имя к первоначальному колофону. Поэтому легко увидеть, что он мог распорядиться и внести дополнения в текст самой книги, причем возможно, что речь шла не только о полном наборе знаков начала раздела. Может быть, одновременно с этим в текст был внесен целый ряд исправлений, в том числе исправлены были приемы, характерные только для произведений Шмуэля бен Яакова? Например, речь идет о несколько косноязычном использовании Шмуэлем бен Яаковом трех шва подряд в слове «йерахмиэлец» (הירחמאלי) в Шмуэль I, 27:10 и Шмуэль I, 30:29. Эта черта, характерная для его библейских рукописей, исправлена в Шмуэль I, 30:29, но не исправлена в Шмуэль I, 27:10. Она сохранилась в других рукописях, составленных этим писцом (Phillips 2017: 16). На этих вопросах следует остановиться в дальнейшем, но я надеюсь, что показал, что имеет смысл изучать контекст бытования рукописи не только в период ее создания, но и по мере ее перехода из рук в руки.

Нужно задать и другой вопрос: был ли и сам Шмуэль бен Яаков караимом, учитывая, что караимизм был настолько тесно связан с созданием рукописи? Думаю, нет. На основании других документальных свидетельств я прихожу к выводу, что он был магрибинцем, выходцем из довольно влиятельной раввинистической семьи, хотя сам он переживал трудные времена. Подробнее об этом в части 3 этого расширенного Фрагмента месяца. 

Библиография:
Bareket, E. (1998). פרשת אברהם בן שמואל הספרדי על שמונה מסמכים מן הגניזה, in E. Fleischer, M. A. Friedman and J. A. Kraemer (eds), Mas’at Moshe: studies in Jewish and Islamic Culture presented to Moshe Gil, 124–136.
Goitein, S. D. (1967–1993). A Mediterranean Society: the Jewish communities of the Arab world as portrayed in the documents of the Cairo Geniza. 5 volumes with an index volume by P. Sanders.
Phillips, K. (2017). A New Codex from the scribe behind the Leningrad Codex: L17, Tyndale Bulletin 68.1, 1–29.

Оригинальная публикация: The first owners of the Leningrad Codex: T-S 10J30.7