Прошлым летом, после смерти на 104‑м году моего дорогого близкого друга Елизаветы Леонидовны Эпельбаум я оказалась ответственна за судьбу архива в опустевшем доме вблизи Сенной площади в Петербурге.

Архив — сумма рукописей и документов, принадлежавших троюродной сестре Елизаветы Леонидовны, известному византинисту и филологу‑классику, исследователю русской литературы Софье Викторовне Поляковой (1914–1994).

К Софье Викторовне я, вчерашняя студентка и начинающий исследователь поэзии Софии Парнок, впервые пришла в 1992 году. Сложив в уме переведенные ею «Литпамятники», уникальный, ни с чем не сравнимый стиль их предисловий, с культовыми, как сегодня говорят, книгами «Ардиса», подготовленными ею же в 1970‑х годах, а также услышав несколько прочувствованных личных историй от русистов мирового уровня, в науке с Поляковой не связанных, но определявших ее как абсолютную величину по своему сверхпристрастному счету, — я растерялась.

Растерянность и была моим главным ощущением от Поляковой до Поляковой. Ее действительно не с кем было сравнить в очень людном тогда еще академическом моем окружении.

Я и сейчас так считаю, притом что за прошедшие тридцать лет узнала о ней много нового. Услышала, например, рассказы близких друзей и учеников, где фигурировали «любимый волк» Софьи Викторовны в Зоологическом саду и «росомаха, в клетку к которой не могли войти сотрудники и входила лишь Софья Викторовна».

Не только у меня и не только тогда — Полякова всегда и у всех вызывала восхищение и неизменно оставляла ощущение некоей загадки.

И эта Несравненная при первой же нашей беседе сказала просто и уверенно: «Мы обязательно с вами будем дружить».

От одной этой фразы можно было взлететь.

Тогда я еще не знала, что по везению своему оказалась втянута в орбиту удивительного дома, жившего этими дружбами на всю жизнь или на полжизни — но на лучшую ее половину.

Общения с Софьей Викторовной мне досталось мало, хотя и это малое дало много. После ее ухода я готовила сборник работ Поляковой по русской литературе и переиздание «ардисовской» книги Парнок — все то, что она не успела доделать сама.

Теперь же, спустя десятилетия, разбор научной части архива Поляковой и передача многочисленных папок в те или иные хранилища по профилю стали для меня в полном смысле актом радости. И как иначе, когда папки ее занимали свое законное место в кабинете византинистов рядом с папками А. П. Каждана, например, а преподаватель древнегреческого вскрикивал от восторга, видя какое‑нибудь уникальное лейпцигское издание XIX века и отмечая, что именно его не хватает студентам на семинарах.

Но когда руки дошли до семейной части архива и возник вопрос, где ей наилучшее место, я прежде всего поняла, как мало об этом знаю. Вроде бы вижу самою собой лет десять назад подписанные — под диктовку Елизаветы Леонидовны — фотографии Поляковых, но подписи мало проясняют важнейшие вопросы по истории этой семьи.

*  *  *

Живописный портрет отца, Виктора Абрамовича, всегда висел в кабинете его дочери, сразу при входе.

— Кем был отец Софьи Викторовны? — спрашивала я когда‑то Елизавету Леонидовну.

— Журналистом, — отвечала она. — Еврейским журналистом, — уточняла.

Дальше таких уточнений разговор вроде бы не шел.

От одной из ближайших учениц Софьи Викторовны, историка‑медиевиста Галины Евгеньевны Лебедевой (1935–2021), я слышала, что Поляковы были богатой одесской семьей, детей в этой еврейской семье воспитывали по‑дворянски, с боннами. Смутно помню утверждение о том, что и родилась Софья Викторовна в Одессе, а не в Петербурге, как сказано в официальных ее биографиях. Но ни о каких родственниках с отцовской стороны упоминаний не было.

Подумав, я поняла, что не знаю и того, где похоронен Виктор Абрамович Поляков, как и когда он умер. С могилой матери такого вопроса не возникало: Софья Викторовна похоронена в одной могиле с нею на петербургском Преображенском еврейском кладбище.

Я стала спрашивать оставшихся (уже очень немногочисленных) учеников и близких: что они помнят об отце Софьи Викторовны с ее слов?

Ничего. Почти ничего.

При этом про мать, Тину (Цецилию) Яковлевну, урожденную Эпельбаум (1891 (1892?)–1953), известно многое.

Эпельбаумы были родом из Ковеля. Елизавета Леонидовна рассказывала мне, что их общий с Софьей Викторовной прадед считался состоятельным купцом.

Дед Софьи Викторовны — Яков Абрамович Эпельбаум — и бабушка жили в Ковеле еще как минимум в 1929 году. Сохранились их открытки внучке в Ленинград, хотя тогда уже это была корреспонденция из‑за границы, из Польши.

Юная Тина Яковлевна в 1910‑х годах приехала в Петербург учиться в консерватории. Встретила Виктора Абрамовича — начинающего тогда журналиста, выпускника юридического факультета Петербургского университета, и вышла за него замуж.

Глядя на семейные фотографии самого раннего детства Софьи Викторовны, думается, что если в июле 1914 года она действительно родилась не в Петербурге, то скорее это произошло в родном для ее матери Ковеле: младенца и родителей на этих фотографиях окружают члены семьи Эпельбаум. Вероятно, рождение ребенка, почти совпавшее с началом Первой мировой войны, если оно случилось в таком уголке Российской империи, каким была Волынь, повлияло на ближайшие планы молодой семьи и вынудило задержаться с возвращением в Петербург.

Что касается ковельских Эпельбаумов — а помимо деда и бабушки было множество и других родственников, — скорее всего, они продолжали там жить вплоть до Второй уже мировой войны и сгинули в одном из двух местных гетто: евреев в Ковеле было больше половины населения, так что одного гетто нацистам оказалось недостаточно.

*  *  *

Не имея документальных свидетельств о семье Виктора Абрамовича Полякова, я стала изучать материал по наитию.

Братья Абрам Гиршевич и Хаим‑Дувид Гиршевич Поляковы были в Одессе известны, им принадлежала конфетная фабрика. Интернет знает четверых детей Абрама Гиршевича: Владимира (1864–1939), Александра (1879–1971), Марию (в замужестве Гроссер, ?–1929) и Полину (в замужестве Ослан) Здесь именно те сведения о детях А. Г. Полякова, которые доступны в интернете. Ниже они будут дополнены.
. Сыновья Абрама Гиршевича были выдающимися издателями, журналистами и предпринимателями.

Владимир Абрамович начинал в газете «Одесские новости», впоследствии работал в Петербурге, возглавлял одно из первых в России рекламных агентств, издавал либеральную кадетскую газету «Современное слово» (вместе с М. И. Ганфманом и Ф. М. Прошлецовым), тесно связанную с партийной кадетской «Речью» П. Н. Милюкова.

В 1920 году он оказывается в Париже и Берлине. Участвует в издании литературно‑художественного журнала «Жар‑птица», газеты П. Н. Милюкова «Последние новости» и ее приложения — литературно‑художественной газеты «Звено» М. М. Винавера. В 1933–1936 годах в Париже выступает как владелец и издатель немецкоязычной антигитлеровской газеты Pariser Tageblatt.

Сын Владимира Абрамовича, родившийся в Петербурге Лев Владимирович (Леон) Поляков (1910–1997) — известный французский историк Холокоста, автор четырехтомной «Истории антисемитизма», член масонской ложи.

Александр Абрамович, выпускник юридического факультета Петербургского университета По другим сведениям, Московского. , как и старший брат, начинал с сотрудничества с газетой «Одесские новости». Продолжил в петербургских «Биржевых ведомостях» (влиятельной деловой газете либерального толка, одно время близкой к кадетам, много лет издававшейся С. М. Проппером), а затем стал думским корреспондентом московского «Русского слова» (высокотиражное и очень читаемое издание, у истоков которого были А. А. Александров, И. Д. Сытин, а редактировал газету В. Дорошевич, известный фельетонист Власий Дорошевич в 1890‑х годах работал в Одессе, оттуда началась его журналистская слава. Предположительно, оттуда же его знакомство и будущее сотрудничество в «Русском слове» с А. А. Поляковым. Он, кстати, пересекался с Поляковым и в Севастополе (где находился в 1918–1921 годах), но отказался сотрудничать с белогвардейскими изданиями и вернулся из Крыма в Петроград.
).

В 1918 году Александр Абрамович переехал в Киев, в 1919‑м — в Севастополь, где редактировал белогвардейскую газету «Юг» («Юг России»), — между прочим, вместе с известным прозаиком А. Аверченко, — и откуда в 1920 году навсегда покинул Россию, отчалив от Графской пристани в сторону Константинополя.

В Париже он становится правой рукой П. Н. Милюкова в «Последних новостях». Сохранились письма М. И. Цветаевой, адресованные А. А. Полякову как редактору этого издания.

В 1942 году, в период оккупации немцами Парижа, эмигрирует в Нью‑Йорк, где становится сотрудником газеты «Новое русское слово» Эта газета в Нью‑Йорке в 1910 году была основана русским эмигрантом И. К. Окунцовым под названием «Русское слово» — с аллюзией на название популярного тогда московского издания, с которым много лет сотрудничал А. А. Поляков.
и остается в этом качестве вплоть до 1970 года.

Резюмируя, можно сказать, что деятельность сыновей Абрама Гиршевича Полякова была связана с либеральной русской дореволюционной периодикой, белогвардейскими изданиями и крупнейшими русскоязычными эмигрантскими газетами.

Вопрос, были ли они родными братьями Виктора Абрамовича Полякова, звучал для меня все более нетривиально.

И был ли Леон Поляков, историк антисемитизма и масон, двоюродным братом Софьи Викторовны Поляковой?..

*  *  *

Виктор Абрамович родился в 1886 году, то есть по возрасту вроде бы не вполне соответствовал сыновьям Абрама Гиршевича Полякова, особенно Владимиру Абрамовичу.

Я погрузилась в изучение его документов, сохранившихся в архиве дочери. Публикуемые ниже См. с. 40.
автобиографические заметки Виктора Полякова, отмечу, также играют роль важного эго‑документа, восполняющего недостаток иных свидетельств.

Поляк (так в дореволюционных документах!) В. А. Сын мещанина. Окончил 4‑ю одесскую гимназию. «Копия свидетельства об окончании С.‑Петербургского (ныне Ленинградского) Гос. Университета». «Трудовой список». «Личная книжка». «Трудовой личный билет Одесского Губ’отд’труда». Редактор Югроста…

Стоп.

Адрес в Одессе, по которому в январе 1921 года проживал Виктор Поляков с женой и дочерью: Базарная, 12, кв. 2.

Где‑то я видела этот адрес.

Ну конечно, по этому адресу находился построенный в 1893 году двухэтажный дом, принадлежавший братьям Абраму и Хаиму‑Дувиду Поляковым! По этому же адресу якобы была расположена их фабрика, булочная и контора По другим сведениям, контора находилась на Базарной, дом 8. .

В «Трудовом списке» Виктора Полякова есть нечто вроде автобиографии, записанной с его слов примерно в 1930 году. Я еще вернусь к некоторым подробностям этого документа, но сейчас важно отметить, что, описывая события осени 1919 года в Киеве, Виктор Абрамович свидетельствует: «С приходом деникинцев уехал к родителям в Одессу». Надо понимать, что «Базарная, 12, кв. 2» и был адрес его родителей.

И хотя это стало лишь первым, косвенным подтверждением того факта, что Виктор Абрамович Поляков — сын того самого Абрама Гиршевича и брат тех самых Владимира Абрамовича и Александра Абрамовича, оно давало повод выстроить в ряд имеющиеся сведения о его жизни и посмотреть на них с точки зрения явно драматического семейного контекста.

*  *  *

В уже упомянутом «Трудовом списке» Виктора Полякова его журналистский стаж зафиксирован начиная с 1906 года — года поступления в университет. Перечислены разнообразные должности (от ночного корректора до помощника заведующего отделением редакции) в двух изданиях: «Биржевые ведомости» и «Русское слово». Обращает на себя внимание, что это те же издания, с которыми в Петербурге сотрудничал Александр Абрамович Поляков.

Летом 1918 года, после «закрытия всех петроградских и московских буржуазных газет», как пишет Виктор Абрамович, путь его лежал на Украину, в Киев. И это также повторяло маршрут все менее гипотетических и все более реальных его братьев — Александра Абрамовича и Владимира Абрамовича.

Поляков указывает, что при немецкой оккупации и петлюровщине «проживал у родственников в местечке Фастов, Киевской губернии, где пережил 3 смены власти».

Фастов в годы Гражданской войны претерпел целую серию погромов. Самый известный из них пришелся на осень 1919 года, когда Поляков с семьей, как видно из его заметок, находился в Киеве. Однако можно лишь догадываться, что испытала еврейская семья — в том числе пятилетняя Софья Викторовна — за те год с небольшим, что они провели в Киеве.

Сообщая о приходе советской власти в феврале 1919 года, Виктор Абрамович отмечает свою службу в «особой военной железнодорожной комиссии по реквизиции всех грузов на колесах в районе Киевского ж. д. узла». Он занимал эту должность вплоть до «эвакуации советской власти в июле‑августе 1919 года». К осени того года относится сюжет автобиографических заметок и отъезд Виктора Полякова в Одессу.

В ноябре‑декабре 1919‑го и январе 1920 года Одесса еще под властью Деникина. Если предположить, что из Киева Виктор Абрамович приехал сюда вместе с братьями (ведь компанией журналистов, путешествовавшей в теплушке вместе с детьми, могла быть именно семейная компания), то далее один из них проследовал в белогвардейский Крым, а другой, возможно, сразу в эмиграцию.

Виктор Абрамович остался в советской Одессе. И по его сотрудничеству с местными учреждениями новой власти (а покидает он Одессу и возвращается в Петроград в августе 1921 года в должности редактора иностранного подотдела Югукроста) ясно, что между (пока еще условными) братьями Поляковыми не могло обойтись без идейного раскола. Потому что чем бы ни был вызван выбор Виктора Абрамовича, с одной стороны, и Александра Абрамовича и Владимира Абрамовича — с другой, он определял слишком разное восприятие реальности. И состоялся этот момент истины для всех них, видимо, в ноябре‑декабре 1919 года в Одессе.

*  *  *

В Петрограде Виктор Абрамович первое время работает в местном бюро РОСТА, затем служит выпускающим редактором в нескольких газетах, пока в конце 1922 года не появляется издательство «Радуга», с которым Поляков будет связан на протяжении всех лет его существования, до конца 1929 года.

Основал издательство очень примечательный и характерный газетчик старой школы Лев Моисеевич Клячко (1873–1933), знакомство Полякова с которым относилось к их общему прошлому в дореволюционной прессе.

Виктор Абрамович занимался делами редакции на пару с Вениамином Ноевичем Розенблюмом (1891–1952), который впоследствии станет вторым мужем Тины Яковлевны Поляковой и отчимом Софьи Викторовны В. Н. Розенблюм был выпускником Петербургского университета по физико‑математическому отделению, однако работал после окончания университета в журналистике и издательской сфере. Так, знакомство Полякова с ним относится, вероятно, ко времени сотрудничества обоих с газетой «Русское слово». . Был в издательстве и еще один ключевой сотрудник, московский, звали его И. Гиллер. Полное имя неизвестно, зато известны его адрес и даже телефон: именно по этому московскому адресу — ул. Герцена, д. 22, кв. 60 — с лета 1942‑го до осени 1944 года будут жить Софья Викторовна и Тина Яковлевна Поляковы, которым удастся эвакуироваться из Ленинграда после первой блокадной зимы.

Располагавшуюся внутри Гостиного двора редакцию «Радуги» Софья Викторовна описывала в воспоминаниях о детстве: она нередко приходила к отцу на службу.

А издательство было выдающееся. И хотя в истории оно осталось прежде всего как детское — именно здесь взошла звезда К. Чуковского и С. Маршака, были напечатаны их первые книги для детей, — началась «Радуга» не с них, а с идеи издания еврейских мемуаров.

В 1920‑х годах это была довольно популярная идея, если иметь в виду, что и в эмиграции, и в советской России выходило еще немало качественных еврейских периодических изданий. «Еврейская летопись» — так назывался альманах Л. М. Клячко — вышла четырьмя выпусками с 1923 по 1926 год. Редакцию обвинили в несоответствии материалов альманаха идеологической повестке, и «Еврейская летопись» была закрыта, а «Радуга» еще три года издавала детские книги.

Это яркое и очень творческое начинание стало своеобразным интеллектуальным и личным фокусом для отца и дочери Поляковых. Для Виктора Абрамовича — шлейф оставшихся от прошлой, дореволюционной жизни связей и интересов, возможность потрудиться в издательском деле — особенно важная, если учесть, что на смену «Радуге» в 1930‑х годах в его автобиографию придут унылые советские учреждения вроде «сектора печатной и наглядной агитации» или Института повышения квалификации работников искусств. Письмо Софьи Викторовны конца 1930‑х годов, адресованное матери и отчиму, ироничное до ехидства, свидетельствует и о его литературной поденщине: «Дорогие мои, поздравляю вас — наш отец, глава нашей семьи, патриарх‑переводчик с украинского. Гой девицы у криницы перевертаются! Кроме всего он сценарист и почти Бетховен. Таков мой отец, и если я не гениальна, то в этом виноват только он» РГАЛИ. Ф. 3275. Оп. 1. Д. 42. Л. 11.
.

В биографии самой Софьи Викторовны личность отца и его деятельность в «Радуге» высвечивает факты неожиданные и удивительные для тех, кто знает ее исключительно как большого ученого.

Во время блокады она, ученица Ольги Михайловны Фрейденберг (1890–1955), до войны начавшая уже преподавание на кафедре классической филологии Ленинградского университета, работает редактором в Радиокомитете В «Записках блокадного человека» Лидии Гинзбург, возможно, очень эфемерно, но все же она присутствует в повествовании о Радиокомитете, скрываясь за инициалом С. или оговоркой Сонечка.
, а затем, в Москве, — корреспондентом в американском и английском отделах Совинформбюро. И если для многих ученых и писателей подобная деятельность в военные годы выглядела ситуативной, то этого не скажешь о Поляковой, которая с современной ей журналистикой, как видим, была на ты в самом широком смысле.

Еще более герметичный факт биографии Поляковой — то, что в годы войны она писала рассказы и сценарии для детей, не все из которых сохранились. Об этих ее литературных опытах упоминал Н. С. Тихонов: «Написала о юнгах Балтийского флота сценарий, принятый к постановке Речь идет о сценарии под названием «Салаженок», заказанном ей сценарной студией Комитета по делам кинематографии и утвержденном, о чем есть справка от 17.11.1944, см.: РГАЛИ. Ф. 3275. Оп. 1. Д. 87.
, ряд рассказов на ленинградском материале» РГАЛИ. Ф. 3275. Оп. 1. Д. 101. Л. 1.
. Были и изданные ею в «Детгизе» книжечки. Здесь стоит вернуться к ее ироническому пассажу в адрес отца, потому что теперь она имела случай оценить пользу от наследственных навыков писателя и сценариста В феврале 1944 года уже ее литературная деятельность становится поводом для наставления Л. Я. Гинзбург: «Помните, как Вы злились, и раз совсем чуть не поссорились со мной за антихалтурные разговоры. Очевидно, Вам нужно было этим перебеситься. И это хорошо <…> Но хватит! Это литераторство на все руки — вещь обоюдоострая. До известного предела оно тренирует мозги, потом начинает их пожирать».
.

Наконец, раньше интерес Поляковой‑студентки к лекциям по истории Израиля знаменитого филолога, библеиста и гебраиста Израиля Григорьевича Франк‑Каменецкого (1880–1937) я объясняла его ролью одного из классиков марровской школы На эти лекции в 1935 году она, филолог‑классик, ходила вместе со студентами‑гебраистами, в числе которых был талантливый поэт Мирон Павлович Левин (1917–1940), а также известный впоследствии востоковед Игорь Михайлович Дьяконов (1915–1999). (наряду с О. М. Фрейденберг). Теперь же я воспринимаю это прежде всего как интеллектуальное влияние отца: в «Еврейской летописи» Франк‑Каменецкий не публиковался, но в издававшемся С. М. Гинзбургом в те же 1920‑е годы в Петрограде‑Ленинграде альманахе «Еврейская мысль» — публиковался. А это была цельная еврейская интеллектуальная среда в советской России тех лет.

*  *  *

Продолжая изучение документов Виктора Абрамовича из архива его дочери, я неизбежно приходила к выводу, что погиб он во время блокады. Это подтверждали и воспоминания ученицы Поляковой, филолога‑классика Людмилы Ивановны Шевченко, доцента Самарского университета. Но подробностей не было.

Войну он встретил в должности директора ленинградского Литфонда — организации, созданной для помощи писателям в вопросах быта. Немногочисленные, но очень красноречивые документы о деятельности Полякова и руководимого им Литфонда лучше толстых монографий рассказывают правду блокады.

Списки писателей, уплативших за обеды и сухой паек.

Оплата дров, закупленных для «особо остро нуждающихся» семей писателей‑фронтовиков.

13 ноября 1941 года Виктор Абрамович оплачивает «абонемент» своего домашнего телефона. А 28 декабря на домашний адрес оформляет подписку на газеты «Правда» и «Известия»: на три месяца 1942 года, январь‑февраль‑март. Сложно представить, но в эту жуткую зиму по блокадному городу ходили почтальоны и, наряду с письмами и телеграммами, опускали в почтовые ящики газеты.

Есть и третья квитанция о подписке: «Правду» Виктор Абрамович выписал также на адрес некоего Полякова Ф. А., и эти инициалы заставляли думать, что за ними скрывается неизвестный мне ранее родной брат Виктора Абрамовича.

6 января 1942 года по приходному ордеру Дом писателей получил от Полякова В. А. 103 рубля, собранных с «писательского актива» за обед 1 января. А 20 января он сдаст туда же 51 рубль 80 копеек за воскресный обед 11 января. Наконец, 22 января писатель Четвериков напишет на имя директора Литфонда некое ходатайство, сохранившееся в бумагах Полякова, но резолюция на этой бумаге будет подписана 24 января уже Ильей Груздевым, биографом Горького, входившим в «актив» Литфонда РГАЛИ. Ф. 3275. Оп. 1. Д. 141. Л. 1.
. На основании этих хозяйственных документов, свидетельствующих о последних днях Виктора Абрамовича Полякова, смерть его можно датировать 20‑ми числами января 1942 года.

Обращение к книге памяти «Блокада, 1941–1944» Блокада, 1941–1944, Ленинград: Книга памяти: В 35 тт. Т. 24. П‑П. Спб.: Издательский дом «Стелла», 2005. С. 415.
подтверждает верность вывода о дате его смерти. Там же находим указание на то, что похоронен он, как и тысячи других ленинградцев, на Пискаревском кладбище.

24‑й том «Блокады» позволяет уточнить сведения и о брате Виктора Абрамовича, поскольку Федор Абрамович Поляков, 1884 г. р., также погиб в январе 1942 года в блокадном Ленинграде Там же. С. 427. .

Главным же сюрпризом для меня стало дополнение к этой информации, которое сделал сотрудник Российской национальной библиотеки Д. Б. Азиатцев для электронной версии «Блокады» на сайте «Возвращенные имена. Книги памяти России». Дополнение заключалось в единственной иллюстрации, воспроизводившей объявление в траурной рамке, опубликованное на первой полосе нью‑йоркской газеты «Новое русское слово» 23 октября 1945 года. Оно гласило:

Федор Абрамович и Виктор Абрамович

П о л я к о в ы

скончались от истощения в конце 1941 года, во время блокады Ленинграда.

Юрий Федорович Поляков

в том же году убит на фронте, о чем с глубокой скорбью извещает брат и дядя.

Как видим, в этом бесценном объявлении есть неточность: братья Поляковы достоверно погибли в январе 1942‑го. Но упоминание «брата и дяди», который безошибочно идентифицируется как тогдашний сотрудник «Нового русского слова» Александр Абрамович Поляков, дает наконец возможность рассеять последние сомнения относительно того, что Виктор Абрамович Поляков был сыном одесского мещанина и фабриканта Абрама Гиршевича Полякова.

Несомненно, Александр Абрамович разместил свое объявление после того, как получил сведения о судьбе братьев. Излишне смелым было бы предположить, что прямо или косвенно эти сведения могли дойти до него от корреспондента американского отдела Совинформбюро Софьи Викторовны Поляковой. Ведь если это так, сотрудница Совинформбюро очень рисковала. Несложно понять, почему любые подробности о семье Виктора Абрамовича выглядели взрывоопасной информацией, а потому ретушировались Поляковой до полного неупоминания даже в кругу друзей и близких.

Проживание в Ленинграде ее дяди, Федора Абрамовича, и троих его сыновей — двоюродных братьев Софьи Викторовны, один из которых действительно погиб под Нарвой 7 августа 1941 года В интернете можно найти точные даты его жизни (1920–1941), а также сведения о том, что он был начинающим поэтом, поклонником Мандельштама, студентом истфака. , о судьбе других сведений нет, — также с трудом реконструируется из семейных фотографий и буквально единичного свидетельства в воспоминаниях См.: РГАЛИ. Ф. 3275. Оп. 1. Д. 25. Л. 12. В мемуарном фрагменте «О моей Петришуле», рассказывающем о знаменитой школе, выпускницей которой была Полякова, есть упоминание о младшем двоюродном брате, также учившемся в этой школе, но годы спустя. Неизвестно, был ли это Юрий, погибший на фронте, или кто‑то из двух других братьев («Волик» и «Дима»), запечатленных на фотографии из архива Поляковой.
.

После подтверждения родства всех Поляковых, присутствовавших в моем невольно состоявшемся изыскании, не хватало лишь сведений о родословной семьи.

*  *  *

На этом этапе к поискам подключилась специалист по еврейской генеалогии Сарабейла (Надя) Липес, которой я очень признательна за ее заинтересованное участие: выписки из метрических книг стали расти, как снежный ком, раскрывая подробности редкостно интенсивной семейной жизни Абрама Полякова В метрических книгах на протяжении десятилетий нет единообразного написания фамилии: вариант Поляков встречается наравне с Поляк.
.

Как оказалось, у него было три жены и дети — от каждой из них, что объясняет существенную разницу в их возрасте. Причем начинается его семейная жизнь и дети от первых двух браков рождаются в Керчи, где сам он пишется «керченским мещанином» Впрочем, и «керченским мещанином» он становится постепенно. А в записи 1859 года о рождении сына Хаима назван еще «златопольским мещанином, причисленным в г. Керчь». Златополь (ранее Гуляйполь) — местечко в современной Кировоградской области Украины, где на 1900‑й год больше половины населения было евреев. Неизвестно, происходили ли Поляковы из этого местечка, но в Керчь молодой Абрам Гиршевич прибыл, видимо, оттуда. Этимология фамилии Поляков (Поляк) традиционно ассоциируется с заимствованием из польского и указывает на соответствующее происхождение. Однако в данном случае (в связи со Златополем) могут быть варианты. Вспоминается и псевдоним Серафима Полянина, который С. В. Полякова использовала в некоторых западных публикациях. Хотя он был отчасти заимствован — псевдонимом Андрей Полянин подписывала свои литературно‑критические статьи София Парнок, — однако может статься, что перекличка псевдонимов выглядела для Поляковой провиденциальной. .

Первая жена Абрама — Гитля‑Ривка Срулевна — родила как минимум двоих детей (Хаим, 1859 г. р., и Мойше‑Герш, 1860 г. р.) и в 1861 году скончалась от чахотки. Следов этих детей в дальнейшем в документах не видно. С высокой степенью вероятности до взрослого возраста они не дожили.

В 1862 году уже вторая жена Абрама — Нехама, в документах Неха — рождает ему дочь Матель. Между прочим, это будущая Мария Гроссер, которая в 1889 году в Одессе выйдет замуж, родит детей Бориса, Александра и Адель, проживет до 1929 года и будет похоронена на петербургском Преображенском еврейском кладбище.

Документально зафиксированы еще четверо детей Нехамы и Абрама Поляковых: Лейзер 1865 г. р., Сура (Сара) 1867 г. р., Злата 1868 г. р., Михаил 1873 г. р.

А вот сына Владимира 1864 г. р. (его еврейского имени мы не знаем) в документах нет: керченские метрические книги за этот год не сохранились.

В 1873 году семья Абрама Полякова все еще живет в Керчи. Но буквально в это время в ней происходят некие драматические события, скорее всего смерть Нехамы, и либо предшествовавший ей, либо последовавший переезд в Одессу.

Здесь Абрама Гиршевича в документах мы видим сначала как «маякского мещанина» (по местечку Маяки поблизости от Одессы), а затем уже как «одесского»: не сразу, но он получил местную прописку. В Одессе он ведет свои коммерческие дела вместе с младшим братом Хаимом‑Дувидом (1850–?) Сохранился документ 1908 года о составе семьи Поляка Хаима‑Дувида Гершова, жившего по адресу Базарная ул., дом 12, на основании которого мы узнаем его дату рождения (1850), количество его браков (2), имя второй жены (Гитля, 1851 г. р.) и его детей от обоих браков: от первого замужняя уже дочь Эйдля (1874 г. р.), от второго — дочери Луиза (1882 г. р.), Мария (1884 г. р.), Беття (1885 г. р.) и сыновья Исаак (1887 г. р.), Федор (1894 г. р.).
, здесь рождаются дети в его третьем, последнем браке.

Вероятно, этот брак был заключен в 1874 году. И в том же году могла родиться дочь Песя — будущая Полина Ослан, которая выйдет замуж в Одессе в 1897 году. Условность момента заключения брака с Ханой Дувидовной, третьей женой Абрама, и рождения Полины связана с тем, что ряд метрических книг не сохранился.

Сохранились книги начиная с 1875 года, и в них мы видим следующую картину рождения детей у Ханы и Абрама Поляковых. 1876 год — дочь Сара (умерла в 1877‑м), 1878 год — дочь Луиза, 1879 год — сын Сендер (известный нам Александр Абрамович), 1884 год — сын Эфроим (который идентифицируется как ленинградский брат Виктора Абрамовича, Федор), и наконец последними в этой семье, в 1886 году, рождаются… близнецы: сын Виктор и дочь Дора.

Поначалу это было единственное известное мне упоминание сестры‑близнеца Виктора Абрамовича. Пока Людмила Ивановна Шевченко, ученица Поляковой, не вспомнила, что еще в начале 1970‑х годов Софья Викторовна время от времени отправлялась куда‑то навестить свою тетю Дору Абрамовну. Где именно она жила и какова была ее фамилия — неизвестно В одном из документов В. А. Полякова времени блокады (Лечебная карточка Литфонда, оформленная 21 ноября 1941 года) на форзаце записаны несколько имен и телефонов, в том числе «Дора 22022 Некр». Указание на то, что телефон на ул. Некрасова, может значить, что он скорее рабочий, чем домашний. На основании этих сведений можно сделать вывод, что Дора Абрамовна в блокаду находилась в Ленинграде, пережила ее, в отличие от братьев, и дожила до преклонного возраста. Под фамилией Полякова в списке блокадников не найдена.
.

Также неизвестно, какие из перечисленных, найденных в документах детей Абрама Гиршевича Полякова выжили: многочисленность детей в патриархальных семьях с лихвой компенсировалась детской смертностью. Однако можно резюмировать: самой старшей из известных детей Полякова оказалась Мария, сестра Владимира Абрамовича и по отцу, и по матери. Остальные же — Полина, Александр, Федор, Виктор и Дора — дети от последнего брака, приходившиеся Владимиру и Марии единокровными.

Хана, последняя жена Абрама Гиршевича, была быстро идентифицирована отчасти благодаря фотографии из архива С. В. Поляковой, на обороте которой значилась единственная фраза: по‑русски «скончалась 2 сентября 1919», и та же дата в еврейском календаре, записанная на иврите. На фотографии не было ни имени, ни других надписей, но в лице пожилой дамы ощущалось сходство с Виктором Абрамовичем. Мое предположение о том, что это может быть его мать, подтвердилось: по дате смерти она была найдена в соответствующей метрической книге, указан возраст на момент смерти: 68 лет, есть отчество. Так эта фотография получила свою подпись.

А мы можем домыслить по лицу Ханы Дувидовны, в котором будто застыло ожидание печали, ее печальный уход: младший сын, ее Вика Так Виктора Абрамовича звали близкие.
, в 1919 году застрял в Киеве, в самом аду погромов. Вероятно, он знал, что мать больна, и спешил добраться до Одессы. Но Виктор Абрамович не успел попрощаться с матерью, а она не дождалась сына. И, скорее всего, узнал он о смерти матери только по приезде в Одессу 25 ноября.

Так что адрес «Базарная, 12, кв. 2» он делил уже не с родителями, а с пожилым отцом (которому было никак не меньше 80). Какова была дальнейшая судьба старших Поляковых в советской Одессе — архивы пока молчат. Есть непроясненное свидетельство о смерти в 1921 году некоего Абрама Полякова, но отец ли это Виктора Абрамовича, подтвердить не удалось.

В публикуемых ниже автобиографических заметках 1923–1924 годов о «жутких днях на Украине» и «пытке страхом» в Киеве повсюду разлита и личная горечь: постоянный страх за близких, боязнь не успеть, ответственность за семью, бессилие перед обстоятельствами. Эти заметки можно назвать потаенным свидетельством о семье — невстрече с матерью, прощании с отцом, расставании с братьями.

В последних абзацах Поляков рисует давку в порту при уходе добровольцев из Одессы. Здесь также завуалирована «личная нота»: проводы братьев В это же время из Одессы в Париж уехал и племянник Виктора Абрамовича, художник Борис Гроссер (1889–1982, сын Марии Абрамовны). Возможно, были и другие родственники, эмигрировавшие на Запад. . И в этом воображаемом пароходном гудке в альманахе, изданном в Ленинграде, видится такой же безнадежный вроде бы жест в сторону братьев, как в запоздалом объявлении Александра Абрамовича Полякова в нью‑йоркской газете осенью 1945 года: жест в сторону Неба.

Благодарю за разнообразную помощь и консультации Елизавету Вельяминову, Боруха Горина, Анну Дмитриеву, Галину Зеленину, Ирину Казановскую, Сарабейлу (Надю) Липес, Михаила Мейлаха, Якова Ратнера, Евгению Топалову, Людмилу Шевченко.