Гилель Цейтлин (1871–1942) — один из важнейших еврейских мыслителей первой половины XX века, философ и мистик, погиб по дороге в лагерь смерти Треблинка, в канун Рош а‑Шана 5703 (1942) года. Именно в его эссе «Безмолвие и глас», в 1936 году, впервые пророчески прозвучало слово «Шоа», предрекая надвигающийся крах мироустройства и уничтожение большей части европейских евреев. Цейтлин при жизни имел огромный авторитет в еврейском мире, а после смерти труды его надолго оказались в забвении.
Сегодня издательство «Книжники» предприняло перевод его трудов и комментирование на русском языке. Читатели «Лехаима» прочтут большую работу Цейтлина о хасидизме, публикацию которой мы продолжаем в этом выпуске.
Продолжение. Начало в № 8–11 (304–307), 1–2 (309–310), 4 (312), 6–8 (314–316)
9
Р. Нахман был человеком святым, и величайшим устремлением его была святость. Возвышенное и пленительное зрелище природы пробуждало в нем всегдашнюю жажду его души — любовь к Г‑споду.
Огюст Конт, выросший среди теологов, толковавший Святое Писание в традиции учителей своих, католиков, не постиг возвышенной поэзии стиха «Небеса повествуют о славе Б‑га» (Теилим, 19:2). Так говорит Конт: прежде повествовали небеса о славе Г‑сподней, теперь же повествуют они о славе Ньютона, Кеплера и Коперника .
Вникни Конт в песнь священную и в песнь природную с тем же тщанием, с каким вникал он в науку, понял бы, что то возвышенное ощущение, с каким человек созерцает природу, происходит не от богословских учений о целях и намерениях. Рождается оно, когда охватывает человека восторг, и тогда возносит он священную хвалу перед возвышенным великолепием Творения. Постиг бы он, как «повествуют» небеса, хотя без слов и без речей (см.: Теилим, 19:4), красоту, выше которой нет, и величие ни с чем не сравнимое, повествующих обо всем без знаков и без знамений, без подтверждений и доказательств.
Вовсе не было нужды р. Нахману воображать себе небеса и небесные выси, их бескрайнюю высоту и протяженность. Когда созерцал он природу — пленен был ею и входил в единение с красотой, погруженный в чистоту и святость, без всякой мысли или размышления.
Подобно тому как сами по себе лились звуки со струн арфы царя Давида, когда касались ее порывы северного ветра , так и сердце р. Нахмана наполнялось звуками Б‑жественной песни, как только открывались перед ним окоем бескрайний, травы зеленеющие, яры, окаймляющие поле, огромные леса, реки и источники.
«Зима, — учит р. Нахман, — подобна времени созревания плода в чреве матери; умирают растения и травы, ибо иссякает зимой сила их, и находятся они в аспекте смерти. Лето же подобно рождению: пробуждаются все они к жизни, и приятно тогда весьма выйти побродить в поле
», Берешит, 2:5); выражение «ласуах ба‑саде» в таком случае читалось как «ходить среди кустарника [сихим]» (комментарий Ибн‑Эзры к Берешит, 24:63). Игра с двумя значениями корня сиах, однако, присутствует уже в мидраше: «“И всякий полевой кустарник” (сиах а‑саде)” (Берешит, 2:5) — все деревья как бы беседуют (месихин) друг с другом» (Берешит раба, 13:2). Сложная ассоциация стиха «ласуах ба‑саде» в значении «выйти гулять в поле» с беседой растений и молитвой является определяющей для концепции молитвы р. Нахмана.
“]; “бродить же (ласуах) означает молиться”
и предаваться томлению по Святому, благословен Он, и возносить моления к Нему, и жаждать Его. И все травы и растения, в жизнь вступающие и расцветающие, присоединятся к молитве твоей»
.
«Ах, если бы только удостоился человек услышать песни и славословия трав; слышать напев, который обращает каждая травинка к Г‑споду Благословенному, забыв о себе, без всякого умысла! Как прекрасно и возвышенно становится, когда слышна та песня! И потому весьма и весьма пристало, служа Г‑споду в страхе, уединяться в поле, меж трав земных, и воистину излить в беседе душу свою перед Г‑сподом Благословенным» .
«Человек, удостоившийся привычки к подлинному уединению, к излиянию речи своей пред Г‑сподом, если может уединиться в полях и лесах, то с каждым шагом ощущает, словно ступает он по саду Эдемскому. И когда возвращается, весь мир для него внове, и кажется ему, будто в мир иной и совсем новый вернулся он, и непохож этот мир на тот, что покидал он» .
«Знай, что когда молится человек в поле, то все травы приходят в его молитву, помогают ему и придают силу его молитве» .
«Лучше уединяться вне пределов городских, там, где травы, ибо травы пробуждают сердце» .
«Всякое дерево, и всякая трава, и всякая вещь в мире посылают друг к другу гонцов (эстафетим) с вестью, а те передают дальше — пока не дойдет весть до слуха истинного праведника; примет он и услышит в ней наставление о том, как служить Святому, благословен Он» .
Одним коротким высказыванием о травах подытоживает р. Нахман взаимоотношения между природным великолепием и любовью к Г‑споду, между чистым эстетическим чувством и чувством религиозным: «Среди них хорошо быть праведным» .