Университет: Неразрезанные страницы,

Несостоявшаяся эмиграция

Павел Нерлер 28 августа 2014
Поделиться

31 октября 2014 года исполняется 115 лет со дня рождения Надежды Яковлевны Мандельштам. В екатеринбургском издательстве «Гонзо» в этом году выходит новое двухтомное собрание сочинений, в которое включены практически все ее мемуарные и литературоведческие произведения (редакторы‑составители С. В. Василенко, П. М. Нерлер и Ю. Л. Фрейдин). Издательство «АСТ» (мастерская Елены Шубиной) готовит к этой же дате сборник «Надежда Яковлевна. Памяти Н. Я. Мандельштам». В сборник войдут избранные воспоминания, выдержки из дневников и материалы к биографии, а также многочисленные письма Н. Я. Мандельштам. Мы публикуем фрагмент из этой книги.

1

Начнем с текста публикуемого [footnote text=’Сердечно благодарю М. Классен и Г. Суперфина (Бремен) за предоставление документа и за помощь в подготовке этой публикации, а также П. Криксунова и Б. Победину за дополнительные сведения.’]письма:[/footnote]

 

Милый Никита. К вам обратится мой друг — Кирилл Викторович Хенкин. Я надеюсь, что вслед за ним последую я. Пока он здесь расправляет крылышки, выдайте ему из моих денег 500 (пятьсот) долларов. Будьте ему другом. Помогите ему советом. Я буду жить с ним и с его женой, если меня выпустят.

Н. Я. Мандельштам.

 

Выслали ли мне тысячу $, как я просила? Кто? Когда? Откуда? Я их не получила и собираюсь отправить обратно.

Возьмите 100 $ на «Вестник».

Н. М.

 

Это рекомендательное письмо, но довольно необычное.

Рекомендующая — Надежда Яковлевна, адресат — Никита Алексеевич Струве, ее главный душеприказчик за границей. Рекомендуемый — Кирилл Викторович Хенкин, писатель, журналист и переводчик (впоследствии еще и радиожурналист).

Он родился в Петрограде 24 февраля 1916 года в артистической семье. И его отец, Виктор Яковлевич Хенкин (1982–1944), и его дядя, Владимир Яковлевич Хенкин (1983–1953), были артистами легкого жанра, работавшими как в Петрограде, так и в Москве: отец — в кабаре «Летучая мышь» и театре миниатюр М. Южного, дядя — в театрах «Буфф», «Кривое зеркало», оперетты, сатиры.

В 1923 году отец получил ангажемент в Берлине и выехал за границу вместе с женой, Елизаветой (Лидией) Алексеевной Нелидовой (1881–1963), и семилетним сыном. После Берлина ангажементы еще в Париже и США, долгие и успешные гастроли с песенным репертуаром на идише под собственный аккомпанемент на терменвоксе.

Но в 1940 году, по настоянию жены и, кажется, сына, затосковавших по государству победившего социализма, он вернулся в СССР.

За плечами 25‑летнего Кирилла к этому времени были Гражданская война в Испании (в составе 13‑й — польской — интербригады имени Домбровского), филфак Сорбонны, преподавание в американском колледже в Северной Каролине и «ангажемент» Иностранного отдела НКВД. Под крышей и зонтиком НКВД прошли и его военные годы: служба в отдельном мотострелковом батальоне НКВД, знакомство с Абелем‑Фишером, преподавание в Институте военных переводчиков.

После войны — работа во французской редакции иновещания московского радио, а для души — перевод французских пьес. Затем работа в АПН и командировка в Прагу, в редакцию международного журнала «Проблемы мира и социализма», закончившаяся нетривиально — участием в демонстрации протеста против советского вторжения в августе 1968 года. Понятно, что и Кирилл, и его жена, Ирина Семеновна Каневская (1937–2006), были немедленно отозваны из Праги.

В начале 1970‑х годов — «подачи» на эмиграцию, отказы, отказничество, диссидентское движение, сближение с Сахаровыми, переводы правозащитных текстов, применение к диссидентскому движению такого ноу‑хау, как пресс‑конференции для иностранных журналистов с качественным переводом (Хенкин же и переводил).

В 1973 году ему все же разрешили эмигрировать в Израиль, куда он благополучно и прибыл в конце года. В Париж не заезжал, так что рекомендация не пригодилась, зато осела в его архиве. Вскоре после приезда в Израиль он отправляется за океан — в полугодовую лекционную поездку по США. По возвращении в Тель‑Авив становится внештатным корреспондентом «Радио Свобода» в Израиле, а в 1974 году и вовсе переезжает в Мюнхен, в центральную редакцию «Радио Свобода», где работает политическим комментатором. Там же получила работу и [footnote text=’См.: Памяти Кирилла Хенкина: http://www.svoboda.org/content/tran­script/458219.html’]жена[/footnote]. Кирилл Хенкин — автор трех известных книг «Охотник вверх ногами» (1980), «Андропов: штрихи к царскому портрету» (1983), «Русские пришли» (1984).

К. В. Хенкин умер в Мюнхене в 2008 году. Оригинал публикуемого письма находится в его фонде в Историческом архиве Института восточноевропейской истории в Бремене (FSO 01‑215).

Н. Я. Мандельштам. Середина 1970‑х. Фото Эдуарда Гладкова. Из собрания Мандельштамовского общества

Н. Я. Мандельштам. Середина 1970‑х. Фото Эдуарда Гладкова. Из собрания Мандельштамовского общества

2

Письмо документирует и отчасти датирует всплеск эмиграционных настроений у Надежды Яковлевны Мандельштам. Слухи о размышлениях Н. Я. на эту тему появились еще в 1971 году. Так, А. К. Гладков записал 10 ноября в дневнике:

 

Еще слух, что Н. Я. Мандельштам собирается ехать в Израиль. Тоже не верится. Она старый человек: там она будет рядовой эмигранткой, а здесь она для каких‑то кругов — оракул. Кроме того, она увлечена православием и, по‑моему, совершенно равнодушна к [footnote text=’РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 111. Л. 188.’]иудейству [/footnote].

 

Слух, однако, был не на пустом месте. 10 июня 1971 года из Москвы во Францию — наполовину добровольно, а наполовину насильственно — репатриировался Никита Кривошеин, сын подруги Н. Я. по Ульяновску и близкий приятель Кирилла Хенкина. Хенкин и привез Кривошеина к Н. Я. попрощаться.

Кривошеин вспоминал, как за чаем лицо Н. Я. вдруг приобрело чрезвычайно сосредоточенное выражение, и она попросила его устроить ей присылку приглашения в Израиль. Кривошеин опешил, но спросил: а где и как она там будет жить и что делать?

Надежда Яковлевна ничуть не смутилась и сказала, что главное для нее — это уехать из СССР. И добавила, что в Израиле она первым делом прикрепила бы распятие к Стене Плача.

И, хотя Никита Кривошеин находил всю эту затею и во всех ее элементах абсурдной, но заранее заготовленные Н. Я. полстранички с установочными данными взял и куда нужно, то есть в «Сохнут», передал. Там работали двое его близких друзей, тоже изрядно изумившихся, но тем не менее искомый «вызов» вскоре приготовивших и отправивших. Возможно, этими двумя израильтянами были литераторы А. Шленский и А. Ахарони, о которых вспоминает [footnote text=’Гасс Б. Пасынки временных отчизн. Тель‑Авив, 1990. С. 51. ‘]Борис Гасс[/footnote].

Несомненно, что в начале 1970‑х годов тема эмиграции явно обсуждалась в кругу общения Н. Я. — как с идейными сионистами (такими, как Майя Каганская и Петр Криксунов), так и с укоренными в православие людьми, в частности с А. Менем. Отговаривали ее, кажется, и те и другие.

A propos православия. В 1998 году, на посвященном Н. Я. Мандельштам вечере в РГГУ, Сергей Аверинцев как ведущий огласил вступительное слово отца Александра Борисова, отпевавшего ее в своем храме 2 января 1981 года при стечении сотен людей. Однажды, когда Н. Я. колебалась, не следует ли ей переменить место жительства, он ей сказал: «Надежда Яковлевна, но ведь нигде‑нигде на ваши похороны не придет столько [footnote text=’Цит. по аудиозаписи (аудиоархив Мандельштамовского общества).’]народу![/footnote]»

Что ж, этот аргумент, возможно, произвел впечатление. Во всяком случае, засобиравшемуся в эмиграцию Томасу Венцлове она говорила, что и сама задумывалась об этом, но все же решила остаться: «Тут, в России, у меня слишком много друзей».

Впрочем, конкретно в 1971 году эмиграция для Н. Я. еще невозможна даже как гипотеза: судьба мандельштамовского архива еще не предрешена и тем более не решена.

То же можно сказать и о 1972 годе, хотя Елизавета де Мони, посетившая Н. Я. в октябре 1972 года, и вспоминала:

 

Н. Я. Мандельштам. Конец 1970‑х. Из собрания Н. Рожанской

Н. Я. Мандельштам. Конец 1970‑х. Из собрания Н. Рожанской

По ее словам, она собиралась эмигрировать с нашими общими друзьями. «Я смертельно устала от вечного страха, — сказала она и заметила, что ей придется заплатить большой выкуп за право выехать, — я ведь очень дорогая…» Чтобы получить вызов, было решено найти фиктивных родственников, родившихся в Киеве; Киев был выбран потому, что все киевские архивы были уничтожены во время войны. <…> «Я боюсь писать, — сказала она. — Если я выберусь, я напишу еще одну книгу о Ленине и Сталине, об образовании в России и общественных [footnote text=’Рачинская Е. Встречи с Н. Я. Мандельштам (По воспоминаниям Елизаветы де Мони) // Новое русское слово (Нью‑Йорк), 1982. 1 декабря. С. 3.’]уборных [/footnote]».

 

Ситуация поменялась только в 1973 году, когда архив поэта уже перебрался на Запад, в Париж: Степан и Вера Татищевы благополучно переправили и передали в руки Никиты Струве мандельштамовский архив.

Туда же, в Париж, потянуло и саму Надежду Яковлевну, что, собственно, и запечатлено в публикуемом письме. При этом намерения зашли достаточно далеко: Надежда Яковлевна подала все необходимые документы в ОВИР.

Два мемуара — Раисы Орловой и Елены Муриной — документируют конец этого авантюрного начинания.

Р. Орлова:

 

…Вскоре после публикации «Воспоминаний» Н. Я. собралась за границу. Приглашали друзья из Франции, из Швейцарии, из Америки. Снова спор: ехать, не ехать. «Поставлю раскладушку посреди Парижа, больше мне ничего не надо». Подала заявление.

Раздумала так же внезапно, как собралась. Непонятно почему. Кто‑то из ее приятелей ходил в ОВИР забирать обратно [footnote text=’Орлова Р. Вызволяя себя из прошлого // Страна и мир (Мюнхен). 1984. № 10. С. 64–71.’]документы[/footnote].

 

Е. Мурина более подробна:

 

Однажды Н. Я. где‑то в середине 70‑х годов буквально всех ошаpашила, заявив, что pешила «уехать». Она поддалась уговоpам одного своего знакомого (К. Хенкина), собиpавшегося чеpез Изpаиль на Запад и пpедложившего ее «сопpовождать». Hа вопpосы, зачем она затеяла эту авантюpу, она отвечала, что помимо сообpажений безопасности <…> ею движет законное для pусского интеллигента желание увидеть хотя бы пеpед смеpтью «стаpые камни Евpопы». <…>

[footnote text=’Столярова.’]Hаталья Ивановна[/footnote] пpишла в яpость. Бывая во Фpанции, куда вpоде бы и собиpалась Н. Я., она знала, какая печальная участь ждет там беспомощную стаpую женщину. «Да где вы найдете такое количество добpовольных помощников, как не здесь?» — кpичала она. Она утвеpждала, что не успеет и ступить Н. Я. на «камни Евpопы», как ее сдадут в какой‑нибудь пансионат для стаpиков, пусть и пpивилегиpованный. Возможность остаться в Изpаиле Н. Я. даже не обсуждала, а только хихикала и, смешно таpаща глаза, шутила: «Пpедставьте себе, пpосыпаешься, а кpугом одни евpеи!»

Этот скандал происходил при мне. Hаташа все же отговоpила Н. Я., и ей было поpучено документы из Овиpа забpать.

Иногда я все же думала, а не лучше ли было Н. Я. увидеть хоть кpаешком глаза эти «священные камни», чем томиться на своей Большой Чеpемушкинской, хоть и в созеpцании «любимого» унитаза? Может быть, и ее посещали эти сомнения. Hо пеpед напоpом H. И. она не могла устоять.

Но Наталья Ивановна Столярова, с которой Н. Я. была очень близка, при первой нашей встрече в Лондоне сама обстоятельно рассказала о том, что во время ее длительной из Москвы отлучки (за границу) Н. Я., получив приглашение, сама сумела собрать документы, всё оформить, выстоять очередь в ОВИР и подать на выезд. Узнав об этом по возвращении, Наталья Ивановна устроила Н. Я. сцену, близкую к скандалу, заставила (рассказ Столяровой помню четко!) сесть в ее «Москвич», отвезла в ОВИР и даже прошла вместе с ней в кабинет, чтобы убедиться в том, что Н. Я. свое заявление [footnote text=’Мурина Е. О том, что помню про Н. Я. Мандельштам // Мир искусств. СПб.: Изд‑во Д. Буланина, 2001. С. 133–173.’]забрала[/footnote]!»

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Жонглеры, акробаты, великолепный Храм и полное отсутствие политической борьбы

Храм, каким его представляют себе мудрецы, по сути, статичен, это мир вне времени, где вечно повторяются одни и те же действия. К широкому историческому контексту — миру империй и государств, войн и политики, который постоянно меняется, — Талмуд на удивление безразличен, несмотря на то что этот мир в значительной мере определял судьбу евреев. Мудрецы апеллировали к библейским историям и народным преданиям; сверх того они не испытывали потребности в исторических источниках.

Маасер: кому и на что?

Наши мудрецы учат: «Кто дает монету бедняку, получает шесть благословений, а кто его утешит — получит одиннадцать». Ну а если можете помочь материально — старайтесь сделать это как можно более деликатно, чтобы просящего не стеснять. Здесь приведу еще одну мысль наших мудрецов: когда даешь кому‑то, представь себя самого в положении человека, которому даешь, — это тебе подскажет, как дать, чтобы не обидеть и не унизить.

Недельная глава «Цав». Отчего умирают цивилизации

Евреи не расстались со своим прошлым. В своих молитвах мы и сегодня упоминаем о жертвоприношениях. Но евреи не стали держаться за прошлое. Не стали они искать убежища и в иррациональном мышлении. Они продумали свое будущее наперед и создали такие институты, как синагога, дом учения и школа, которые можно выстроить где угодно, чтобы они даже в самой неблагоприятной обстановке служили питательной средой для еврейской идентичности.