2–3 марта в Еврейском музее и центре толерантности прошла конференция «Образ и символ в иудейской, христианской и мусульманской традиции». Конференцию можно рассматривать как итог работы одноименной исследовательской группы, о которой «Лехаим» уже писал (см.: Проникнуть в подсознание традиций // 2013. № 10), но помимо членов группы среди участников конференции были и другие ученые, преимущественно главы тех или иных научно-образовательных институций, в основном из Москвы, но также из Минска, Иерусалима, Энн-Арбора. О выборе проблематики, тематических границах конференции и ее результатах мы поговорили с одним из организаторов и хозяином мероприятия, директором исследовательского центра Еврейского музея Ури Гершовичем.

ДАВИД ГАРТ Почему для одной из первых конференций вашего центра выбрана именно такая проблематика? Кажется ли вам, что символический фундамент авраамических религий — тема недоисследованная в истории религии и прочих науках, или недавно открылись новые источники, способные пролить свет на те или иные аспекты этой темы, или это правильно с какой-либо иной точки зрения?

УРИ ГЕРШОВИЧ С одной стороны, да, символический фундамент недоисследован, более того, вообще не исследованы механизмы порождения разного рода тропов и метафор, визуальных или текстуальных, и возникновения связей между ними. Эта же научная задача стояла перед нашей исследовательской группой, и мы ожидали, что конференционные доклады помогут вскрыть эти механизмы. С другой стороны, сама инициация такого рода научного форума, где говорят об основаниях трех религий, важна в современной России, и мы надеемся, что эта инициатива будет иметь продолжение.

ДГ Можно ли говорить, что состоялась конференция по редкой дисциплине — исторической имагологии, или же среди участников были представители разных научных направлений и методологий?

УГ Среди участников были искусствоведы, культурологи, историки, историки философии, филологи. Что касается методологий, то они далеко не всегда проговаривались, поэтому о них судить сложно. Из исследователей, постулировавших то или иное методологическое или дисциплинарное новаторство, стоит отметить профессора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Степана Ванеяна, который в своем докладе «Иконология литургического пространства как имагологический сюжет» говорил как раз об имагологии как новой науке, высшей ступени иконологии и иконографии. Академик Российской академии художеств Алексей Лидов в докладе «Византийская икона Света. Иеротопия и иконография вращающегося храма» говорил о таком явлении, как «пространственные иконы», предполагающем, что иконный образ не изображается в виде традиционной фигуративной композиции на плоскости, но представляется пространственно, как своего рода видение, которое существует вне границ картинной плоскости. Он рассматривал византийские храмы как «пространственные иконы» Небесного Иерусалима и доказывал, что храм как пространственная икона принципиально перформативен, а понимание средневекового искусства как перформативного не только не модернизирует средневековую традицию, но, напротив, предлагает единственно адекватный исследовательский подход к нему.

ДГ Какими «образами и символами» вы ограничивались, формулируя задачи конференции: базовым минимумом (крест, магендавид, семисвечник, полумесяц, лев, рыба…) или максимумом встречающегося в канонических и более поздних текстах (мы видим в программе и камень в Пятикнижии, и вино в еврейско-арабской поэзии)? Но ведь даже в Писании образов не счесть, а если брать и другие тексты, имеющие отношение к любой из авраамических религий, то тематика конференции становится поистине безграничной?

УГ Да, символы и образы понимались в самом широком смысле — как символическое вообще, с уклоном в семиотику, то есть нас интересовало возникновение, бытование и функционирование знака и тому подобные вопросы. Были доклады, касающиеся конкретных известных символов, например меноры или камня. Член-корреспондент РАН, профессор ИСАА МГУ Дмитрий Фролов проследил, где и в каких контекстах слово «камень» встречается в Пятикнижии, и пришел к выводу, что следует рассматривать три грани образа камня: камень как таковой, драгоценный камень, побиение камнями. Камень как таковой соотнесен с Иаковом, драгоценный камень — с Иосифом, побиение камнями — с Моисеем. Обсудив символическое значение камня в Библии и осмысление этого образа в классических комментариях, еврейских и христианских, Фролов уделил особое внимание книге Бытия, где отчетливо видна символика камня как избранного материала, соотнесенного с генезисом избранного народа, воплощенного в фигурах Иакова и Иосифа.

Искусствовед Борис Хаймович говорил о роге единорога (керен) в разных изображениях (на мацевах, в рос­писях деревянных синагог) как символе Мессии. Ярон Элиав из Мичиганского университета в докладе «Пространственный символизм в Иерусалиме среди евреев и христиан» рассказывал об устройстве и истории Иерусалимского храма и представлений о нем.

С точки зрения используемого материала особенно любопытным мне показался доклад доцента МГУ Рустама Шукурова, посвященный монетам, чеканившимся в Константинополе после захвата его турками в середине XV века. Хотя Византия уже пала и установилась власть ислама, на протяжении еще нескольких десятков лет на монетах продолжали изображать Иисуса, Георгия и царя, притом что надписи на монетах сменились. Шукуров полагает, что порабощающая культура использует символику порабощенной, переосмысляя ее: турки использовали эти три образа как символы вечности.

А профессор Высшей школы экономики Михаил Бойцов в докладе «Помазание на царство: от Саула до Штауфенов и далее» рассказывал о символически нагруженном ритуале — истории помазания христианских европейских монархов начиная с Каролингов. Получился очень интересный исторический обзор с обилием деталей обряда, но, к сожалению, не удалось обнаружить никаких текстуальных источников этого обряда, кроме собственно библейских.

В нескольких докладах речь шла о литературных метафорах. Так, директор проекта «Эшколот» Семен Парижский рассказывал об учении метафоры у Моше Ибн-Эзры, первого теоретика поэтики в еврейской культуре. В нашем совместном с Аркадием Ковельманом докладе о символике трактата Мишны и Талмуда «Моэд катан» на основании раввинистических текстов в сопоставлении с библейскими и новозаветными исследуется метафора пути и связанные с ней понятия и образы.

А вот замдиректора Института философии РАН Андрей Смирнов деконструировал саму заданную конференцией парадигму. Он говорил о том, что сами концепты образа и символа в стандартном понимании совершенно не годятся для арабской мысли, в которой соотношение между смыслом и знаком иное, чем в европейской: знак не обозначает смысл, а представляет его и взаимодействует с ним.

ДГ Удалось ли выполнить задачу конференции, «призванной прояснить родство и разность символов и культур», или, скорее, обсуждались параллельные сюжеты? Можно ли выделить какие-то смысловые стержни конференции?

УГ Действительно, можно разделить все доклады конференции на три группы: посвященные визуальным источникам (нумизматика, надгробия, мозаики и пр.), посвященные текстуальным источникам (образы в Торе, метафоры в Талмуде и т. д.) и основанные на смешанной источниковой базе попытки социально-политических или культурологических обобщений (как в докладах Семена Гольдина или Леонида Кациса).

Что касается задачи конференции, то, как говорилось на заключительном заседании, возможно, главной ее задачей было внести в сознание российской культуры само понятие «авраамической культуры», которое на сегодня отсутствует, несмотря на прокламации о дружбе и сотрудничестве религий. В этом смысле наша конференция имела не столько академическое значение, сколько социальное.