Камни преткновения — Хоральные синагоги в столицах
Монография немецкого историка Ивонн Кляйнманн под названием «Новые места — новые люди: Еврейская жизнь в Санкт‑Петербурге и Москве в XIX веке» рассматривает процесс формирования и взаимодействия еврейских общин в Петербурге и Москве в XIX веке, когда две столицы Российской империи являлись своеобразным полем для эксперимента в области еврейской политики. Книга выйдет вскоре в издательстве «Книжники». Мы предлагаем вниманию читателей главу из монографии, повествующую о замысле и проектировании Хоральных синагог в Петербурге и в Москве.
Помыслите, братья, и не щадите своих средств для истинно возвышеннаго религиознаго и патриотическаго дела. Мы говорим патриотическаго, потому что на храм во имя Б‑га Израиля в столице Российской Империи, по нашему крайнему убеждению, следует смотреть как на памятник веротерпимости русскаго народа и торжества отечественнаго просвещения .
Синагога никогда не была строго необходима для нормального функционирования еврейской общины. Этот тезис был подробно обоснован в связи с основанием петербургского Хорального молитвенного дома. Само слово «синагога» стали употреблять только с середины XIX в. немногочисленные русскоговорящие евреи, в то время как на идише место богослужения и изучения Талмуда по‑прежнему называлось «шул». Четкое пространственное разделение на бейт кнесет (дом богослужения и собрания) и бейт мидраш (талмудическая школа, которую иначе называют ешивой) возникало только в больших и состоятельных общинах . Наряду с шулом, где проходили богослужения в шабат и по праздникам, а также религиозные церемонии и изучение Талмуда, обычно было еще несколько скромных молелен, где молились в обычные дни . Однако в греческом слове «синагога» крылась определенная чуждость. Синагогой, как правило, называли только те единичные презентабельные молитвенные дома, которые в единичном порядке строились начиная с 1840‑х гг. по инициативе маскилов в больших городах черты оседлости, особенно на ее периферии, и ассоциировалось с богослужением по прусскому образцу. В эти синагоги приходили только в шабат и по праздникам, поскольку произошел отказ от ежедневной общественной молитвы .
Впервые вопросом о конкретном пространстве отправления еврейского религиозного культа администрация заинтересовалась при выработке положения о евреях 1804 г., однако определение ею еврейских религиозных учреждений было далеко от реальности и несло на себе отпечаток культурного непонимания. Так, правительство Александра I отреагировало на противостояние между хасидами и митнагедами, разрешив существование нескольких синагог внутри одной общины в случае, если религиозные различия и противоречия между течениями слишком велики и их невозможно уладить . О расположении и убранстве синагог ничего сказано не было. Только в положениях 1835 и 1844 гг., во время правления Николая I, власти начали следовать рестриктивной традиции, характерной для христианских властей в Центральной и Западной Европе, которые начиная с поздней античности всеми силами пытались препятствовать строительству синагог, поскольку они воспринимались властями как потенциальные конкуренты христианских церквей . Чтобы проконтролировать количество, местоположение и размер синагог, в 1835 г. Николай I приказал не возводить синагоги на слишком близком расстоянии от соседствующих с ними православных церквей, чтобы позиции государственной религии по‑прежнему оставались господствующими . Согласно положению 1844 г., синагогу можно было построить только на расстоянии по меньшей мере 100 саженей от ближайшей православной церкви на той же улице или на расстоянии 50 саженей от церкви на соседней улице .
Аналогичным образом правительство Николая I в положении 1835 г. сделало попытку провести формальные различия между молитвенным домом и синагогой. Соответствующий параграф гласит, что в городе или поселении, где число «еврейских домов» не превышает 30, с позволения губернатора разрешается иметь одну молитвенную школу или молитвенный дом (бейт мидраш), а там, где число «еврейских домов» не превышает 80, можно иметь еще и синагогу (бейт кнесет) . В больших и развивающихся городах на каждые 30 домов разрешается создавать по одной новой молитвенной школе или молитвенному дому, а на каждые 80 домов — по одной синагоге . Это положение, действовавшее вплоть до распада Российской империи, демонстрировало скромные знания чиновников о еврейской религии, поскольку молитвенные школы, молитвенные дома и синагоги отличались друг от друга не выполняемой функцией, а лишь размером и вместительностью. Таким образом, с правительственной точки зрения, молитвенная школа была не чем иным, как небольшой синагогой.
На практике предписания правительства и православной церкви часто можно было обойти с помощью взятки, однако по меньшей мере в теории относительно строительства синагог в черте оседлости существовали общеизвестные правила. Евреи, поселившиеся в 1860‑х гг. в столицах или в любом другом месте в центральной части России, столкнулись в вопросе строительства синагог с законодательным вакуумом . Менее проблематичной эта правовая недосказанность была для евреев, которые собирались в небольших молельнях, не привлекая к себе общественного внимания. Однако петербургские маскилы, ориентировавшиеся на западноевропейские, особенно прусские, образцы, обнаружили живой интерес к тому, чтобы законодательно зафиксировать возведение еврейских культовых сооружений за пределами черты оседлости. Уже их ходатайство от 1860 г. об открытии в столице первого официально разрешенного молитвенного дома, которое было проанализировано выше, доказывает, что, в отличие от большинства еврейских общин в черте оседлости, петербургская еврейская элита не хотела довольствоваться скромной функциональной постройкой, а стремилась посредством репрезентативного архитектурного сооружения нечто сообщить миру .
Неважно, купеческий ли молитвенный дом, Хоральный молитвенный дом или первая столичная синагога, — с точки зрения их создателей, все они должны были способствовать тому, чтобы еврейское меньшинство стало более заметным, и демонстрировать европейской общественности модернизированное российское еврейство. Наиболее ярко это намерение можно увидеть в истории возникновения Хоральных синагог в Петербурге и Москве.
Хоральная синагога в Санкт‑Петербурге
Что спровоцировало конфликт с властями?
История Хоральной синагоги в Петербурге изобилует сложностями: в 1860 г. еврейские купцы впервые обратились к правительству с ходатайством о строительстве синагоги в Петербурге. Министерство внутренних дел пообещало дать им разрешение на это, но позднее . В последующие годы все большее количество еврейских купцов и лиц с высшим образованием снова и снова подавали подобные ходатайства, однако безуспешно . Очередную попытку предпринял в 1868 г. Авраам Нейман, первый официально признанный раввин, в ходатайстве он ссылался на законодательство о строительстве синагог в черте оседлости. Наконец осенью 1869 г. по предложению Комитета министров Александр II одобрил возведение синагоги . Вплоть до 1879 г. правление Хорального молитвенного дома согласовывало место постройки с различными органами бюрократического аппарата . Строительство завершилось в 1893 г., и к празднику Рош а‑Шана синагога была открыта.
Из‑за чего же строительство так затянулось? Еврейские купцы, впервые подавшие ходатайство в Министерство внутренних дел в 1860 г., не скрывали причин, побудивших их к этому. Их мечта о синагоге в столице Российской империи основывалась на идеалах дисциплины, порядка и доступности. Воплощением этих идеалов были для них недавно возведенные Хоральные синагоги в Пруссии. Как и инициаторы строительства этих синагог, петербургские представители стремились к репрезентативности. Помимо этого, они хотели создать в столице централизованную еврейскую общину. Будущая синагога, как и должность первого официально признанного раввина, должны были способствовать формированию еврейской общины в соответствии с представлениями маскилов и централизации евреев, представлявших собой крайне неоднородное общество в смысле своих религиозных обычаев.
Многолетний спор с Министерством внутренних дел сводился к вопросу о том, какие функции, помимо религиозных, будет выполнять петербургская синагога. Первым в июне 1864 г. против централизации столичной общины посредством строительства синагоги выступил Департамент духовных дел: предполагаемую концентрацию еврейских религиозных учреждений в руках маскилов хоть и можно было считать сменой элиты, тем не менее это могло восприниматься воспроизводством еврейских общинных структур, характерных для черты оседлости. Поэтому Министерство внутренних дел сначала наложило запрет на строительство синагог в центральных губерниях и разрешило открывать только молитвенные дома, управлявшиеся нецентрализованным образом, — особенно в Петербурге . Первая официально разрешенная купеческая молельня в столице, по сути, выполняла все функции синагоги, однако не имела права называться «синагогой». Истинный смысл этой формальной дифференциации заключался в том, чтобы избежать автоматического переноса законодательных норм, действующих в черте оседлости, на еврейские учреждения в Петербурге и других городах центральных губерний. Этого принципа Министерство внутренних дел придерживалось вплоть до революции .
Несмотря на это, Авраам Нейман, ходатайствуя в ноябре 1868 г. от имени правления молитвенного дома о постройке синагоги, упорно ссылался на законодательные постановления, действующие в черте оседлости . Тем самым он воспроизводил логику еврейской столичной элиты, которая, получив право повсеместного жительства, считала себя привилегированной по сравнению с евреями черты оседлости. Нейман сделал из этого вывод, что в данном конкретном случае, связанном со строительством синагоги, петербургским евреям положены по меньшей мере те же права, которыми обладают еврейские общины в западных губерниях. Это предполжение зижделось на непонимании ситуации <…>. В то время как Нейман считал петербургских евреев привилегированной группой, для власти они были лишь привилегированными индивидуумами. Следовательно, в случае строительства синагоги в столице эта презумпция не оправдала себя. Все министры внутренних дел предоставляли евреям в центральных губерниях куда более ограниченные права в вопросах, касающихся создания религиозной инфраструктуры, чем в черте оседлости, поскольку боялись, что религиозные учреждения могут усилить претензии евреев на светскую власть. Поэтому разрешение на строительство синагоги в Петербурге было предметом особого постановления, а не фиксированным правом.
То, что опасения Министерства внутренних не были безосновательными, доказывает заявление Горация Гинцбурга, который в январе 1869 г. приводил не только религиозные, но и политические аргументы, подтверждающие необходимость государственной легитимации строительства синагоги. Он уверенно описывает свое видение того, как синагога под руководством маскилов объединит вокруг себя различные еврейские религиозные группы, существующие в столице. Кроме того, Гинцбург представлял себе будущую синагогу как информационный и административный центр, управляющий всеми евреями Российской империи, в котором также будут собираться ходатайства и прошения .
Как восприняли эту масштабную концепцию чиновники? Высшие местные власти поддерживали создание в Петербурге синагоги как религиозной институции, даже не вникая в политические амбиции еврейской элиты. Так, в январе 1869 г. губернатор Н. В. Левашов утверждал в заключении на имя министра внутренних дел, что в свете постоянно растущего числа евреев, приезжающих в Петербург, и по причине «особенностей еврейской религии» синагога в столице просто необходима; создание синагоги как религиозного учреждения поддерживал и обер‑полицмейстер Трепов
. По сути, оценка ситуации, данная и Левашовым, и Треповым, неверна, поскольку к этому моменту ничто не мешало петербургским евреям собираться для проведения богослужений
. Письма из Петербурга I // День. 1869. С. 73.
“]. Однако как раз Левашов и Трепов были хорошо информированы о сложных отношениях, существующих в Петербурге между различными еврейскими молитвенными обществами — это выражалось в том, что начиная с 1860 г. представители различных религиозных групп собирались в разных местах. Поэтому становятся предельно ясны причины, по которым они сознательно переняли аргументы влиятельных маскилов и объявили синагогу неотъемлемой частью свободы вероисповедания для евреев.
Местная администрация примирилась с концентрацией власти в одних руках, поскольку надеялась, что богослужения будут проводиться в одном‑единственном здании, это снимет часть нагрузки с городской полиции и сделает возможным осуществление эффективного контроля над собраниями, проводимыми евреями. В этом же ключе следует понимать и условия, которые склонили обер‑полицмейстера к одобрению предложения о строительстве синагоги: она должна была предназначаться исключительно для евреев, обладавших правом повсеместного жительства или на законных основаниях временно проживавших в столице, а не притягивать как магнитом нелегальных мигрантов. Вдобавок Трепов требовал создать «русскую синагогу», в которой на государственные праздники будет звучать государственный гимн, а при молитве и богослужении будет запрещено пользоваться любым иностранным языком, кроме иврита . Если не брать в расчет административные соображения, то представление о евреях, собирающихся по праздникам в одной синагоге, свидетельствует об укорененности чиновников в современной им православной культуре: в конце XIX в. православные богослужения проводили только по праздникам, а исповедь и причастие были таинствами, проводившимися раз в год .
Удивляет даже не готовность местной администрации к компромиссам, а, скорее, ее способность к «проталкиванию» этих компромиссов через Департамент духовных дел, игравший в такого рода вопросах главную роль. Если еще в 1864 г. департамент имел принципиальные возражения против употребления слова «синагога» применительно к еврейским молитвенным домам в центральных губерниях, то в феврале 1869 г. директор департамента Сиверс в своем заключении, где он высказывался за строительство синагоги, по большей части оперировал аргументами Левашова и Трепова. Сиверс пошел дальше них, утверждая, что существующие неофициальные молельни и царящая в них «беспорядочность» не соответствуют еврейскому религиозному закону и поэтому разумнее было бы заменить их синагогой . С этим согласился и Александр II, разрешив строительство синагоги 19 сентября 1869 г.
В октябре Комитет министров, занимавшийся составлением письменного разрешения, распорядился закрыть все остальные еврейские молельни в столице после того, как будет открыта синагога . Из прагматических соображений маскильское представление о религии переняли и высочайшие инстанции бюрократического аппарата. С правовой точки зрения будущей столичной синагоге, в отличие от синагог в черте оседлости, можно было не опасаться конкуренции со стороны ортодоксальных молитвенных обществ. И все же Комитет министров был по‑прежнему не готов последовать примеру синагог в черте оседлости и передать правлению столичной синагоги полномочия в сфере светской власти. Поэтому столичной синагоге определялась роль только хозяйственного, а не традиционного духовного правления.
Вплоть до 1869 г. петербургская синагога задумывалась влиятельными представителями круга Горация Гинцбурга исключительно с целью распространения своих идеалов и представляла собой символ свободы вероисповедания. Но как только официальное разрешение было подписано, в дискуссиях о смысле и функциях синагоги в столице стала активно участвовать еврейская пресса. Хотя в Петербурге в это время еще не было еврейской периодики, там жил молодой публицист, а впоследствии издатель Адольф Ландау, который регулярно писал колонку в русскоязычной одесской газете «День»
). В 1870‑х гг. Ландау издавал первый русскоязычный еврейский альманах «Еврейская библиотека», с 1881 по 1898 г. — ежемесячный журнал «Восход» и еженедельник «Недельная хроника “Восхода”». По структуре и формату эти издания ориентировались на ведущие русскоязычные органы печати того времени и находились с ними в постоянном диалоге. См.: Слуцки Й. А‑итонут а‑йеудит‑русит ба‑меа а‑тша‑эсре. Иерусалим, 1970. С. 86–101; Кельнер В. Адольф Ландау — издатель, редактор, публицист (Из истории русско‑еврейского издательского дела второй половины XIX века // ВЕУМ. 1999. № 20. С. 238–273.
“]. Устав от постоянных споров маскилов и ортодоксов по поводу управления молитвенными домами, он считал, что соперничество между различными еврейскими религиозными группами разрешит именно «еврейский храм»
, изменив соотношение сил в пользу реформистского меньшинства
. Письма из Петербурга I // День. 1869. С. 72–73.
“]. Ландау, как и Гинцбург, считал, что синагога будет иметь не только религиозное, но и политическое влияние:
Прихожане этой новой синагоги очевидно будут образовать собой тот контингент, от которого в будущем должны зависеть не только все общественные дела петербургских евреев, но и провинциальных, так как всякий еврейский вопрос, коль скоро он зависит от высших правительственных учреждений, должен быть решен в Петербурге, и, следовательно, главными деятелями будут евреи петербургские .
Этим заявлением Ландау продемонстрировал, что, помимо элиты, состоящей из предпринимателей и врачей, убеждения, что традиционное управление еврейской общиной включает в себя и полномочия в светской сфере, придерживается и русскоговорящая еврейская интеллигенция
. Новым в области еврейской политики в царской России явилось то, что заступники евреев были политически укоренены в Петербурге
и ориентировались на централизованный принцип власти, на котором строилось управление государством
. Петербургския письма XII // День. 1870. С. 10–11.
“].
В 1869 г. Хоральная синагога соответствовала религиозным представлениям лишь малой части евреев в черте оседлости, почти так же дело обстояло и в Петербурге
. Петербургския письма XII // День. 1870. С. 10.
“]. Не в последнюю очередь по этой причине Ландау так и не дал ответа на вопрос, какую роль будущая синагога должна играть для евреев. Напротив, он четко формулирует, что реформированное богослужение в новом здании будет служить просвещению русской общественности, и ставит таким образом петербургскую синагогу (еще до того, как появились первые чертежи и эскизы) в один ряд с теми новыми синагогами Западной и Центральной Европы, которые задумывались с намерением представить в богослужении и в архитектуре новое самосознание эмансипированного религиозного меньшинства
.
Проблема состояла как раз в том, что петербургская элита, инициировавшая строительство синагоги, ориентировалась на правовой статус и религиозные воззрения немецких и французских евреев, но не учитывала политическую реальность в Российской империи. Мы помним из рассказанного выше, что элиту круга Гинцбурга очень заботил тот факт, что президент Всемирного еврейского союза, приезжавший в Петербург в 1869 г. с целью выразить свою поддержку евреям Российской империи, мог остаться недовольным отсутствием в российской столице синагоги . Поэтому цель проекта по строительству синагоги состояла в том, чтобы убедить общественное мнение в Западной Европе, а заодно и власти в «прогрессивности» русских евреев. Осознание этого должно было побудить правительство к отмене рестриктивного еврейского законодательства. Однако следующие два десятилетия прений по поводу петербургской синагоги наглядно показали, с одной стороны, что евреи в Российской империи не имеют гражданских прав, а с другой — что значительная часть петербургских евреев не желает поддерживать религиозные реформы своих единоверцев, живущих в Германии и во Франции.
«В каком стиле должна быть построена синагога
в Петербурге?»
После получения в 1869 г. разрешения на строительство предметом споров стал вопрос об архитектурном оформлении здания. Все участники споров сознавали, что со строительством синагоги петербургским евреям впервые представилась возможность самостоятельно решить, каким будет внешний облик столичного общественного здания — до этого все имевшиеся еврейские религиозные учреждения занимали арендованные помещения
. Петербургския письма II // День. 1869. С. 123.
“].
Инициаторы строительства синагоги к моменту получения разрешения уже достигли согласия по поводу того, в каком стиле будет выполнено здание и какой политический посыл в нем будет заложен. Они решили возвести синагогу в «мавританском стиле» — с подковообразными оконными и дверными проемами, башнями, похожими на минареты, и красочным орнаментальным внутренним убранством — явно держа в мыслях Новую синагогу, построенную в 1859–1866 гг. в Берлине. Из‑за ярких элементов мавританского стиля и инновационных строительных технологий Новая синагога считалась наиболее современным образцом западноевропейской синагогальной архитектуры и отражала то, насколько уверенно чувствовала себя берлинская реформистская община . Образцом могла послужить и синагога в Лейпциге на Готтшедштрассе, открытая в 1855 г., она была одной из первых немецких синагог, воздвигнутых в мавританском стиле и оказавших особенно сильное впечатление на еврейское общество. Многие еврейские купцы из Российской империи ездили в Лейпциг на ярмарку и поэтому имели возможность осмотреть новую синагогу; к тому же построивший ее архитектор, Отто Симонсон, ученик Г. Земпера, приезжал в Петербург в 1857 г. .
Маскилы, жившие в центральных губерниях России, таким образом хотели косвенно стать продолжателями расцвета, переживаемого еврейской культурой на Пиренейском полуострове вплоть до 1492 г. [год изгнания евреев из Испании. — Примеч. перев.]. Этот расцвет ассоциировался не только с сознательной открытостью по отношению к нееврейскому ученому миру и светской науке, но и с высокими эстетическими требованиями. Пытаясь исторически легитимировать свое стремление к религиозным реформам, они обратились к еврейской архитектуре мавританской Испании, которая была символом еврейской культуры, существующей в рамках европейской культуры и открытой для новых веяний . Уже летом 1869 г. газета «День» сообщала, что петербургскую синагогу планируется возвести в «строго мавританском стиле» в подражание Альгамбре и что уже созданы первые эскизы . Возвращаясь к культурным истокам, привлекшим внимание берлинских архитекторов, петербургская элита круга Гинцбурга также идентифицировала себя с новейшим религиозным течением в Ашкеназе, поскольку синагоги, возведенные в мавританском стиле, как правило, были Хоральными, а значит, в них собирались сторонники религиозных реформ .
В этом же году правление Хорального молитвенного дома учредило экспертную комиссию для постройки синагоги, которой предстояло заниматься вопросами финансирования проекта и его воплощения в жизнь. Немаловажным для стремившихся к интеграции инициаторов проекта явилось назначение одним из четырех членов комиссии известного русского искусствоведа Владимира Стасова , в то время как остальные трое были евреями . Стасов играл в комиссии главенствующую роль, поэтому ему удалось воплотить в проекте синагоги свои эстетические и политические идеалы . Впервые Стасов сформулировал их в статье в «Еврейской библиотеке» в 1872 г. . В начале он восхищается хорошо известной ему берлинской Новой синагогой . Если петербургская элита восхищалась берлинской синагогой, поскольку она была для них архитектурным выражением еврейской эмансипации, то Стасов рассматривал ее как блестящее достижение «пробудившегося» еврейского народа в контексте современных тому времени национальных движений в Европе. Находясь под заметным влиянием Иоганна Готфрида Гердера, он считал культуру в целом и архитектуру в частности основными составляющими национальной идентичности . Поскольку современных тому времени архитектурных сооружений, построенных архитекторами‑евреями, было крайне мало, он апеллирует к общим семитским корням арабов и евреев и к интенсивному культурному обмену между ними в древности, а также приводит в пример средневековые синагоги в мавританской Испании .
В случае когда элементы древнего еврейского архитектурного стиля предполагалось объединить со средневековой мавританской архитектурой, а также при строительстве необходимо было учитывать климатические условия в столице, ни о какой стилистической чистоте не могло быть и речи. Однако русский либерал Стасов воспринимал такую эклектичность не как возведение в Петербурге синагоги в синтетическом «еврейском стиле», а как создание культового сооружения, которое в архитектурном и стилистическом плане разительно отличается от современной тому времени столичной архитектуры и одновременно ассоциируется с берлинской реформистской синагогой. Здесь он следует аргументации тех немецких архитекторов, которые считали, что мавританский стиль, появившийся в синагогальной архитектуре начиная с 1830‑х гг., представляет собой не непрерывную историческую преемственность, а является воплощением культурной индивидуальности в современной Европе .
Стасов воспринимал петербургскую синагогу как символ культурного многообразия и государственной терпимости по отношению к религиозным и национальным меньшинствам в многонациональной империи . Он надеялся, что, разрешив построить синагогу, которая не сливалась бы с остальным городским пейзажем, правительство предоставит столичным евреям и право на национальную индивидуальность и тем самым продемонстрирует своим собственным подданным и западноевропейской общественности либеральную смену курса в еврейской политике . В это время Стасов был в Российской империи единственным представителем либерального общественного мнения по поводу «еврейского вопроса» . В 1872 г., когда для постройки синагоги еще не было найдено ни места, ни средств, эстетические и политические представления Стасова не вызвали общественного резонанса. О том, что его позиция была принята по меньшей мере русскоговорящими петербургскими евреями, свидетельствует более детализированный план строительства синагоги. Когда через семь лет было наконец найдено место для постройки, Йеуда Гордон, известный писатель и деятель русской Гаскалы, секретарь Петербургского общества для распространения просвещения между евреями, возразил концепции Стасова в своей статье, опубликованной в журнале «Рассвет» .
По мнению Гордона, синагога в мавританском стиле и описание евреев как восточного народа находились в радикальном противоречии с идеей русских маскилов об интеграции. Поэтому он считал ошибочным использовать мавританский стиль, в котором были построены берлинская Новая синагога и некоторые другие центрально— и западноевропейские синагоги. Он справедливо критиковал Стасова, что тот так и не обозначил признаки «еврейской архитектуры». Если в архитектуре и существует еврейская традиция, пишет Гордон, то она заключается в сознательном отказе от броских фасадов или в ориентации на архитектуру соответствующей страны проживания. Поэтому на вопрос об архитектурном стиле, наиболее подходящем для первой синагоги в столице Российской империи, он дает ответ, который диаметрально противоположен мнению Стасова:
На основании вышеизложенного, мы приходим к заключению, что евреи в Петербурге могут, не задумываясь, избрать для своей синагоги стиль, употребляемый при сооружении православных церквей, конечно, под условием, чтобы из этого стиля были исключены специально‑христианские эмблемы и все тенденциозные символы .
Однако еще резче, чем христианскую символику, Гордон отрицает рекомендацию Стасова воздвигнуть на куполе, по примеру берлинской синагоги, еврейский символ — звезду Давида, которую было бы видно издалека. Гордон считает звезду Давида, часто венчавшую современные тому времени немецкие синагоги, неудавшимся аналогом христианского креста. Поскольку эта традиция, по его мнению, происходит не из еврейской религии, а из арабских легенд, то звезда Давида в глазах маскила‑рационалиста является знаком, использование которого европейски образованными евреями просто невозможно . Столичные евреи должны как можно меньше отличаться от других столичных жителей и, по мнению Гордона, специфически еврейскими должны быть только богослужение и ритуалы .
На это требование аккультурации Стасов резко возразил несколькими неделями позже в том же еврейском еженедельнике. Сначала он попытался упрекнуть Гордона в недостаточном знании истории, а затем перешел к политической сути спора. Предложение Гордона о том, чтобы построить петербургскую синагогу в стиле современной тому времени православной церкви, возмутило Стасова — он воспринял это как оскорбление «национального и религиозного чувства каждого еврея». Он, русский либерал, вменял маскилу в вину национальное безразличие и упорно настаивал на мавританском стиле и древних орнаментах как обязательной составляющей «еврейской архитектуры». Для Стасова было достаточно того, что звезда Давида фигурировала в еврейской культуре начиная со Средних веков, чтобы считать ее легитимным национальным символом .
Этот спор свидетельствует, насколько была важна для обеих сторон синагога как средство конструирования еврейской национальной идентичности. Если Стасов придерживался концепции о культурной автономии еврейского народа в многонациональной империи, то идеалом Гордона был русский гражданин еврейского вероисповедания, желающий походить на представителей узкой прослойки образованного русского среднего класса. Несмотря на разногласия, и Стасов, и Гордон относились к «западникам», однако они апеллировали к различным движениям в интеллектуальной жизни Европы: Гордон — к Гаскале, Стасов — к зарождающимся национальным движениям . Следовательно, сама дискуссия о стиле, в котором будет построена петербургская синагога, означала, что среди еврейской столичной элиты происходит политическая переориентация.
Аргументация представителя русской интеллигенции Стасова сначала может показаться менее убедительной и не особенно широко представленной среди еврейских нотаблей, имевших необходимые полномочия для принятия решений, однако в конечном счете именно компетентное правление Хорального молитвенного дома, состоявшее из основных спонсоров строительства, отдало предпочтение национальной еврейской концепции Стасова. В 1879 г. еврейская элита, значительно интегрированная в экономическую и общественную жизнь столицы, иначе, чем двадцать лет тому назад, относилась к еврейскому национальному самоосознанию . Поскольку их финансовые возможности были основным условием для строительства первой представительной синагоги (как это происходило и в других больших городах Центральной и Восточной Европы), стало быть, они же и принимали решение о том, как она будет выглядеть .
Когда комиссия для постройки синагоги в этом же году объявила открытый конкурс по созданию проекта здания, архитекторам, принимавшим участие в конкурсе, было предписано ориентироваться на арабско‑мавританский стиль. Неизвестно, сколько проектов поступило на рассмотрение комиссии . Однако доказано, что Стасов, будучи председателем комиссии, решительно отверг один проект по причине того, что тот напоминал церкви, и этим еще раз выразил свое программное неприятие интегративной концепции Йеуды Гордона . Комиссия остановила свой выбор на проекте Льва Бахмана и Ивана Шапошникова, в котором наиболее ярко был выражен восточный стиль из‑за наличия таких элементов, как башни, напоминающие минареты, и абстрактные орнаменты. То, что строительство синагоги было поручено Льву Бахману, первому еврею — выпускнику Петербургской академии художеств, соответствовало идеологическому духу споров об архитектурном стиле синагоги . Поскольку для самостоятельного выполнения проекта ему не хватало академического звания и практического опыта, то проект на конкурс он подал совместно с И. И. Шапошниковым, профессором академии художеств . По указанию Стасова архитекторы переработали изначальный проект относительно пропорций здания, дополнив массивный фасад несколькими арками и добавив орнаменты, заимствованные из древних еврейских строений . Второй проект был вновь представлен на утверждение в Министерство внутренних дел в 1880 г.
Борьба за достойное местоположение и финансовые средства
Ни государственные, ни местные власти не вмешивались в публичные споры об архитектурном облике синагоги, однако это не означало равнодушия или терпимости. Чиновники просто не видели необходимости вмешиваться до тех пор, пока евреи не сойдутся на одном проекте постройки. В 1870‑х гг. петербургскому обер‑полицмейстеру Ф. Ф. Трепову, который позднее стал градоначальником, было гораздо важнее руководить поиском места для строительства. В отличие от либерально настроенного Владимира Стасова, который, обращаясь в своей статье к властям, призывал их не применять в Петербурге законодательно закрепленное правило о минимальном расстоянии между новопостроенными синагогами и православными церквами, Трепов защищал главенствующие позиции государственной религии . Поэтому в попытках найти достойное местоположение для синагоги петербургская еврейская элита постоянно сталкивалась с тем, что многие подходящие места в городе уже заняты православными церквами .
Комиссия и так была серьезно ограничена в выборе места для строительства, принимая во внимание интересы церкви. Помимо этого, правительство тоже не упускало возможности продемонстрировать свою власть, что осложняло поиски. Правление Хорального молитвенного дома умело реалистично оценивать позицию правительства и никогда не требовало построить синагогу на Невском проспекте, самой фешенебельной улице Петербурга . Хоть это и не было прописано ни в каких законах, на Невском находились государственные учреждения и церкви православной и других крупных христианских конфессий. Поэтому предложения еврейских представителей касались исключительно периферии столичного центра, особенно основного района, где жили евреи, — поблизости от Сенного рынка. Однако там селились в основном мелкие торговцы и ремесленники, а не успешные купцы и люди с высшим образованием, которые испытывали потребность в величественной синагоге и реформированном богослужении. Такой выбор расположения синагоги проливает свет на долгосрочные намерения представителей еврейской элиты. Они сознательно хотели выстроить новую синагогу в непосредственной близости от ортодоксальных петербургских евреев, которых надеялись привлечь в русло религиозной реформы.
Осенью 1869 г. комиссия рассматривала участок на Фонтанке неподалеку от Сенного рынка, но ее планы не осуществились из‑за возражений православной церкви, а также обер‑полицмейстера . Последний был против, так как выбранное место находилось недалеко от Царскосельского вокзала, и по этой улице часто проезжали государственные чиновники. Поэтому сосредоточение еврейского населения здесь, у всех на виду, было нежелательным. В качестве альтернативы Трепов предложил участок на Выборгской стороне. Это предложение правление Хорального молитвенного дома отвергло как абсолютно неприемлемое, поскольку поблизости от предполагаемого расположения евреи почти не жили, а столь долгий путь к синагоге в шабат и по праздникам был для ортодоксальных евреев просто невозможен .
Отвергнув вариант по строительству синагоги на Фонтанке, обер‑полицмейстер в первую очередь дал понять, что он считает, что синагога несовместима с функцией Петербурга как царской резиденции. Трепов отклонил и следующее предложение правления Хорального молитвенного дома относительно локации будущей синагоги — на этот раз на Большой Мастерской улице на западе района, где жили многие евреи. Свой отказ он аргументировал на сей раз тем, что синагогу нельзя строить в многолюдной части города, дабы избежать непредсказуемого скопления народа и грязи. Этим он косвенно признал синагогу проблемой для общественного порядка и в принципе отказал правлению в достойном месте для строительства в центре города. Мнение Трепова разделяли чиновники Министерства внутренних дел и лично Александр II .
Сразу после того, как в 1878 г. Трепов покинул пост градоначальника, Йеуда Гордон обратился к правительству с открытым воззванием. Он пытался склонить власть к тому, чтобы она дала разрешение на постройку синагоги в респектабельном месте, выразив тем самым свою религиозную терпимость и уважение . Неизвестно, повлияло ли это воззвание каким‑нибудь образом на правительство. Однако в 1879 г., через десять лет после согласия на постройку синагоги, правление Хорального молитвенного дома получило от всех необходимых городских и государственных учреждений разрешение на покупку земельного участка на Большой Мастерской улице, в котором ему прежде было отказано .
Вскоре после покупки участка архитекторы Бахман и Шапошников представили проект по его застройке. Комиссия по возведению синагоги подвергла его собственной экспертизе, а затем в 1880 г. направила переработанную версию в Министерство внутренних дел на утверждение. Министр внутренних дел считал дело настолько важным, что вынес его на личное рассмотрение Александра II. Царь никак не прокомментировал архитектурный стиль, в котором должна быть построена синагога, однако, посоветовавшись с техническо‑строительным комитетом Министерства внутренних дел, приказал «сократить проект и держаться более скромных размеров» . Проект, пересмотренный в соответствии с этими критериями, вскоре после смерти отца одобрил Александр III. В правлении Хорального молитвенного дома репрессивная позиция власти вызвала большое недовольство, поскольку это, казалось, нарушало план о возведении в Петербурге самой большой и самой пышной синагоги в Российской империи. Поэтому, начав строительство в 1883 г., еврейские нотабли не побоялись предоставить Министерству внутренних дел на утверждение третий, расширенный, проект . На эту попытку руководитель Департамента духовных дел ответил крайне несдержанно:
Евреи не могут не соболезновать об этой непристойной попытке представителей общества ввиду того, что при настоящих погромах и всеобщем безумии против евреев желаемое громадное здание возбудит только зависть и вражду в христианском населении. Благоразумные евреи, напротив, были бы очень счастливы, если б они, вместо большой роскошной синагоги, имели простой молитвенный дом, в скромных размерах, как, к примеру, англичане <…> и другие общества .
Выражением данной позиции этот высший чиновник причислил себя к тем консервативным государственным деятелям и публицистам, которые трактовали погромы на Украине как следствие «еврейской провокации» и, следовательно, упрекали евреев в том, что они сами являются виновниками вспыхнувшего насилия. Осудив притязания еврейской петербургской элиты за дерзость, он закрепил за столичными евреями статус терпимого меньшинства. Его требование о скромной и неприметной синагоге было продиктовано страхом, что она может затмить своей пышностью соседние православные церкви. Также и власти после коронации Александра III считали религиозные сооружения скорее национальной манифестацией . Поэтому отсылка руководителя Департамента духовных дел к англиканским церквам была обманчивой, ведь он не упомянул о том, что другие христианские конфессии представлены величественными церквами на Невском проспекте.
В 1881 г. было установлено место раположения синагоги и определены ее размеры, тем не менее финансовая сторона вопроса к этому времени оставалась неопределенной. Хотя правление Хорального молитвенного дома гарантировало правительству, что расходы на строительство будут покрыты за счет пожертвований , по‑прежнему царила полная неясность по поводу того, кто же сможет жертвовать на строительство такие большие суммы. В июле 1869 г. газета «День» сообщила о первой предварительной смете на сумму примерно 250 тыс. рублей. Пожертвования, обещанные членами правления Горацием Гинцбургом и Леоном Розенталем, покрывали из них только 90 тыс. рублей . Проект 1880 г. предполагал расходы уже в 800 тыс. рублей, хотя к этому моменту правлению удалось собрать только 125 тыс. рублей, учитывая пожертвования Гинцбурга и Розенталя. Несмотря на то что расходы на проект, одобренный годом позже и в итоге выполненный, были примерно вполовину меньше, в 1884 г. комиссия для постройки синагоги посчитала необходимым вновь призвать евреев Петербурга оказать посильную материальную поддержку, издав брошюру на русском и на иврите .
Большинство столичных евреев по причинам, которые вскоре будут описаны, не были согласны с религиозными и политическими представлениями, связанными с новой синагогой. Хотя в 1880‑х гг. никакие административные препятствия не задерживали начало строительства и правление Хорального молитвенного дома в 1879 г. приступило к продаже потомственных мест в будущей синагоге, чтобы приумножить средства на ее постройку , сбор пожертвований затянулся еще на десять лет. В списке жертвователей, внесших с 1870 по 1894 г. средства на постройку синагоги, числится всего 171 человек. Это примерно соответствует количеству прихожан в Хоральном молитвенном доме . Для столичных маскилов финансовая поддержка строительству синагоги являлась делом чести, а ортодоксальных евреев даже за долгий срок не удалось убедить пожертвовать на строительство хотя бы небольшую сумму.
Поскольку широкие массы столичных евреев не оказали значительной финансовой поддержки строительству, 13 октября 1886 г. в первый день праздника Суккот был открыт будничный молитвенный дом. В 1888 г. было закончено нанесение орнаментов на купол Хоральной синаноги, следующие пять лет длилась внутренняя отделка, и наконец 8 декабря 1893 г. состоялось торжественное открытие синагоги. Члены правления, с Горацием Гинцбургом во главе, открыли серебряным ключом центральную дверь, внесли в синагогу семь свитков Торы, дар братьев Гинцбург, и поместили их в арон а‑кодеш . Здание синагоги высотой 46 метров было выкрашено снаружи в кремовый цвет и увенчано серебряно‑серым куполом. Расходы составили в общей сложности около 400 тыс. рублей . Из‑за достаточно скромных размеров синагоги с ее существованием в столице смогли примириться даже русские националисты. Журналист газеты «Новое время» по случаю ее открытия писал, что по изначальному проекту синагога планировалась примерно такой же высоты, как Исаакиевский собор, и считал тот факт, что синагога все же была выстроена в уменьшенном варианте, выражением подобающей ей подчиненности православию .
По причине того, что строительство было начато со значительной задержкой, петербургская синагога с несколькими башнями, напоминающими минареты, подковообразными арками и орнаментами теперь представляла собой достаточно поздний пример мавританского стиля по сравнению с европейскими синагогами, построенными в той же стилистике . Если внешний облик петербургской синагоги напоминал центральноевропейские синагоги 1850–1870‑х гг., то ее интерьер обнаруживал достаточно мало элементов мавританского стиля. Только в свадебном зале золотисто‑голубые капители и цветочные орнаменты на мозаичном полу воплощали собой изначальные намерения создателей синагоги. Главный зал был скромным, однако имел искусно выполненный кессонный потолок . В апсиде перед арон а‑кодешем находился кибориум с подковообразными арками и куполом. От пышных мавританских орнаментов, которыми искусствовед Стасов восхищался в берлинской Новой синагоге, архитекторам пришлось отказаться. Синагога была рассчитана в общей сложности на 1200 сидячих мест, по образцу прусских реформистских синагог сохранялось разделение на мужской зал и женскую галерею, создатели синагоги учли также стоячие места. По меркам существовавших к тому времени центрально‑ и восточноевропейских синагог, петербургская синагога, размером и вместимостью, относилась к большим, однако, несмотря на первоначальные надежды авторов, не к самым внушительным. Ни пышностью, ни размером она не могла тягаться со своим берлинским прототипом на Ораниенбургерштрассе и была даже меньше двух самых известных одесских синагог — Главной и Бродской .
Расположение мест, проповеди раввина, наличие кантора и хора напоминало еврейское реформистское богослужение в Пруссии, однако новшества имели и свои границы. Как и тридцать лет назад в купеческой молельне, предметом споров стало местонахождение бимы. Наиболее влиятельные из ортодоксальных евреев выступали за ее традиционное расположение в центре молитвенного зала, а последователи Гаскалы ратовали за размещение бимы непосредственно перед арон а‑кодешем у восточной стены. Для достижения компромисса бима в петербургской Хоральной синагоге все же незначительно сдвинута от восточной стены в глубь зала. Места справа и слева от бимы предназначались для студентов университета, которые, однако, появлялись в синагоге лишь в исключительных случаях . В свете постоянных конфликтов между ортодоксами и реформистами нечего было и думать о том, чтобы установить в синагоге орган. На изображении молитвенного зала, выполненном в 1899 г., мужчины во фраках и цилиндрах стоят бок о бок с мужчинами, на плечи которых накинуты традиционные молитвенные покрывала [талит] .
Синагога vs религиозный закон
Отчуждение, существовавшее между узкой прослойкой светских еврейских предпринимателей и лиц с высшим образованием, с одной стороны, и еврейским большинством, которое составляли ремесленники и солдаты, — с другой, начиная с 1860‑х гг. выражалось в религиозной и социальной дифференциации молелен. Тем не менее в отношениях между отдельными молитвенными обществами, как правило, редко случались открытые конфликты. Абсолютное новое направление этих отношений создало в 1869 г. правительство, разрешив строительство синагоги, но обязав евреев с ее открытием закрыть все остальные молитвенные дома. Если раньше к сосуществованию различных представлений о богослужении и ритуалах в различных молельнях относились терпимо и даже поощряли их, то, приняв положение о строительстве синагоги, правительство как бы объявило о том, что единственным признанным видом религиозности теперь является реформизм. Многочисленные петербургские евреи, не разделявшие реформистских взглядов, в этих условиях, по‑видимому, решительно отвергали новую синагогу как угрозу своей религиозной целостности.
Пока для строительства синагоги не было ни необходимых финансовых средств, ни подходящего места, угроза закрытия традиционных молелен была не такой ощутимой. Однако местные власти изменили свое отношение достаточно быстро. В 1877 г. петербургский градоначальник Трепов принципиально отверг возможность расширения децентрализованной сети еврейских молелен, ссылаясь на полученное разрешение на строительство синагоги . В августе того же года он, будучи в курсе реального положения дел, утверждал в выступлении перед Департаментом духовных дел, что с получением разрешения на строительство синагоги петербургские евреи имеют возможность удовлетворить все свои религиозные потребности . С одной стороны, синагоги как таковой еще не существовало, а с другой — Трепов, имея опыт управления столицей, представлял себе все многообразие еврейской религиозной жизни. Он знал, что еврейские ремесленники и солдаты к тому моменту не признавали Хоральный молитвенный дом по идейным и финансовым причинам и поэтому предпочтут держаться подальше от синагоги. Однако в интересах оптимального полицейского контроля над еврейскими собраниями он выступал за сосредоточение еврейской религиозной жизни в одном‑единственном здании.
При таких условиях количество молелен в Петербурге не могло увеличиваться уже на протяжении 1880‑х гг., но в 1891 г. ситуация обострилась из‑за действий Департамента духовных дел, который приказал городской полиции закрыть молитвенные дома, действующие с разрешения градоначальника, но не одобренные Министерством внутренних дел . В этом случае речь шла о шести из двенадцати молитвенных домов. Тогдашний градоначальник Грессер стремился уменьшить и это количество и уведомил министерство, что, хорошо понимая ситуацию в городе, считает необходимым оставить лишь Хоральный молитвенный дом, купеческую молельню и две молельни, находящиеся на окраине города — на Васильевском острове и на Выборгской стороне . Решение по этому вопросу не было принято до тех пор, пока в ближайшей перспективе не наметилось завершение строительства синагоги.
Правление Хорального молитвенного дома, основная движущая сила проекта по строительству синагоги, впервые заинтересовалось этой проблемой в ноябре 1893 г. Гораций Гинцбург и Шмуэль Винер составили от имени правления прошение, обращенное к Министерству внутренних дел. В нем они ходатайствовали о сохранении имеющихся еврейских молелен вне зависимости от открытия синагоги. Вероятно, это произошло под давлением ортодоксальных молитвенных обществ, опасавшихся за легальность своего существования, кроме того, правление Хорального молитвенного дома не могло быть заинтересовано в том, чтобы собрать в новой синагоге все имеющиеся религиозные течения.
Хотя прошение исходило от людей, инициировавших строительство синагоги, Департамент духовных дел не удовлетворил их требование, ссылаясь на разрешение 1869 г., и в конце ноября 1893 г., за несколько дней до открытия синагоги, поручил петербургскому градоначальнику позаботиться о немедленном закрытии всех существующих молелен . Данное распоряжение было претворено в жизнь с открытием синагоги в декабре 1893 г. — исключением стали только богослужения в еврейском сиротском доме . Из‑за этой репрессивной меры на Министерство обрушился целый поток ходатайств от религиозных евреев, который не прекращался до 1900 г. .
Причины, по которым просители так держались за свои молельни, можно кратко изложить в нескольких предложениях: в Хоральной синагоге начиная с декабря 1893 г. богослужения проводились только в шабат, по праздникам и в честь тезоименитств членов царской семьи. Евреи, жившие в соответствии с Алахой, могли посещать синагогу, только если жили в непосредственной близости от нее. В будни можно было молиться только в молельне, находившейся во флигеле новой синагоги, однако там не поместились бы все петербургские религиозные евреи, к тому же для многих она находилась слишком далеко от места работы. Такой аргументации придерживались составители большинства ходатайств, ссылаясь на религиозный закон и реальность рабочих будней. Однако никто не осмелился высказать в прошениях недовольство относительно реформированного богослужения, поскольку, с точки зрения ортодоксальных евреев, правительство явно оказывало поддержку маскилам. Примечательно, что все жалобы, за исключением одной, исходили от еврейских отставных солдат и ремесленников, в то время как еврейские купцы и образованные евреи не возражали против централизации религиозной жизни. Они входили в число прихожан Хоральной синагоги, которые ограничивались присутствием на богослужении по праздникам и приезжали в шабат в синагогу в экипаже, пренебрегая религиозными законами . Многие евреи, получившие высшее образование, полностью исключили религиозные ритуалы из своей жизни и вообще не посещали богослужений. Поэтому вопросы, связанные с синагогой, их не интересовали .
Хотя закрытие еврейских молелен представляло собой нарушение свободы вероисповедания, ни на государственные, ни на городские власти ходатайства евреев выходцев из низшего и среднего класса не оказали никакого влияния. Из всех петербургских евреев правление синагоги уступило лишь хасидам, после открытия синагоги передав им в пользование молельню во дворе .
Вплоть до 1904 г., когда Комитет министров по причине расширения города разрешил строительство еще одного молитвенного дома в Рождественской части , Хоральная синагога была единственным постоянным и официально признанным еврейским религиозным учреждением в столице. Однако на практике из‑за этих ограничительных мер еврейские религиозные группы не стали менее разнообразными — они начали собираться нелегально. После подачи ходатайств об открытии собственной молельни, которые все были отклонены, ремесленники и отставные солдаты попытались поодиночке добиться хотя бы разрешения собирать миньян на частных квартирах . Министерство внутренних дел отказало им и в этом, запретив создание даже минимально возможного молитвенного общества , однако на практике оно не могло контролировать все такие собрания и уж тем более препятствовать их появлению. В прошении, направленном в департамент духовных дел, одесский раввин Бер Гольдшмидт писал так:
В Петербурге десятки тысяч евреев, а Синагога официальная одна (180 членов), а другая Вышестояще разрешенная Песковская имеет 60 членов прихожан. Спрашивается, куда деваются и остальные евреи по Субботним праздникам и вообще при литургиях. Но дело очень просто разрешается. Каждые 10 человек, при Торе, превращаются во временные молельни, таковых в Петербурге масса — во все время года нелегальные, а в новогодние дни Градоначальником или Министром разрешенные. Эти лица, тысячная масса, с правлениями обеих Синагог ничего общаго не имеют .
Помимо возможности собираться нелегально, раввин указал и на еще один способ разрешить вопрос с недостатком молелен — по крайней мере, на время. В случае, если многие евреи в обычные дни молились, собираясь в неофициальные миньяны, закрытие молелен имело значение только в дни больших осенних и весенних праздников. По этому поводу градоначальник ежегодно получал многочисленные ходатайства, в которых ортодоксальные евреи, сторонившиеся реформистской синагоги, просили на время праздников разрешить проведение богослужений во временных помещениях. Министерство внутренних дел в порядке исключения удовлетворяло лишь некоторые прошения, и с 1894 по 1899 гг. количество одобренных прошений колебалось между нулем и 15. В этот хронологический период не было ни одного года, когда Министерство внутренних дел и градоначальник удовлетворили бы все такого рода прошения . Тем не менее жалоб на то, что в Хоральной синагоге не хватает мест, никогда не было. Большинство петербургских евреев, которые жили в соответствии с Алахой, не стали бы ее посещать ни при каких обстоятельствах.
До 1905 г. единственной имевшейся у евреев возможностью изложить свои религиозные интересы и донести их до высшей власти были ходатайства. Однако с возникновением конституционного движения изменились по меньшей мере их форма и характер. Евреи, которые начиная с 1901 г. ходатайствовали об открытии молитвенного дома в Рождественской части, в апреле 1904 г. поручили представлять их интересы известному петербургскому адвокату — и это было нечто новое. Таким образом они впервые открыто потребовали выполнения не только своего права на свободу вероисповедания, но и основных гражданских прав . То, что делом занимался профессиональный адвокат, способствовало успеху мероприятия, и новая тактика стала быстро распространяться . Уже в следующем году евреи, жившие на Петербургской стороне, поручили нотариусу защищать их интересы перед властями в вопросе об открытии в их городской части молитвенного дома . Однако в феврале 1906 г. градоначальник отклонил это требование, ссылаясь на то, что уже получено разрешение на открытие молитвенного дома на близлежащей Выборгской стороне. Истинный мотив, которым он руководствовался при принятии такого решения, градоначальник изложил во внутренней переписке с генерал‑губернатором, происходившей во время революционных событий 1905 г.: новая молельня могла бы служить местом противозаконных собраний .
Тем временем в Министерстве внутренних дел одержали верх носители либеральных взглядов . Еще в мае 1902 г. министр внутренних дел В. К. Плеве замечал в записке градоначальнику, что не имеет никаких возражений против открытия других молелен вне зависимости от факта существования синагоги и что соответствующее распоряжение от 1869 г. требует пересмотра. В марте 1906 г. его преемник П. Н. Дурново, следуя примеру царского манифеста от 17 октября 1905 г., наделившего основными гражданскими свободами всех подданных независимо от их национальности или религии, разрешил открыть молельню на Петербургской стороне, которую незадолго до этого запретил градоначальник. Более того, он предоставил новой молельне право иметь хозяйственное правление, независимое от Хоральной синагоги . Таким образом, высшие чиновники, уважая свободу вероисповедания, изменили свое мнение относительно ограничения еврейских богослужений и восстановили децентрализованную структуру еврейских общин. В 1906 г., помимо синагоги, были открыты или по меньшей мере разрешены еще три молельни, принадлежавшие последователям различных еврейских религиозных течений. Три года спустя хасидская община получила разрешение построить свою синагогу .
Хоральная синагога в Москве
Синагога, не одобренная властями
В 1869 г. московские маскилы с разрешения Министерства внутренних дел открыли в третьем участке Мясницкой части Хоральный молитвенный дом. Вдохновленные успехом своих петербургских единоверцев, они также ходатайствовали о разрешении построить в старой русской столице синагогу. Хотя они и пользовались поддержкой генерал‑губернатора Долгорукова , тем не менее Министерство внутренних дел отклонило их требование. Возможно, этому поспособствовало заявление московского митрополита, который отрицал законность возведения синагоги в Москве, приводя заниженные данные о численности евреев в городе. Воспользовавшись этим, казалось бы, объективным аргументом, он прямо сообщил, что не потерпит синагоги в православной столице . Только десятью годами позже, в 1879 г., на собрании членов общины Хорального молитвенного дома было составлено новое ходатайство об открытии синагоги; собрание также уполномочило Минора и правление молитвенного дома представить это ходатайство властям .
Тогда же Залкинд Минор обратился от имени своей общины к московскому генерал‑губернатору с изысканно‑риторическим прошением. Сначала он подчеркнул «цивилизующее влияние» реформистского молитвенного дома и подчиненной ему талмуд торы, отметив тут же, что по причине постоянного притока евреев имеющихся помещений скоро уже будет недостаточно. Поэтому он просил разрешения на покупку здания побольше, в котором могли бы разместиться и молитвенный дом, и школа. Однако, говоря о переезде, Минор имел в виду куда больше, чем просто увеличение доступной площади, поскольку он напрямую говорил о будущей синагоге и, желая легитимировать свое намерение, апеллировал к положению о строительстве синагог в черте оседлости, но все же в первую очередь он ссылался на петербургскую синагогу и соответствующее разрешение 1869 г. .
Московские маскилы также проявили гражданское желание репрезентативности, тем не менее с учетом колоссального бюрократического сопротивления повели себя скромнее и дипломатичнее. Прося о разрешении не на строительство синагоги, а всего лишь на покупку просторного здания, они избежали возможных идеологических споров о местоположении и архитектурном исполнении синагоги. К тому же они приложили к прошению список 93 членов общины Хорального молитвенного дома: все члены постоянно проживали в Москве и во время общего собрания обязались поддерживать проект по открытию синагоги идеологически и финансово. Перед представлением проекта на рассмотрение правительства он был достаточно детально разработан. В качестве демонстрации преданности правительству открытие синагоги в 1880 г. было запланировано как торжество в честь 25‑й годовщины вступления Александра II на трон. Даже представительное здание было в понимании маскилов таким местом, где московские евреи «могли бы достойным образом молить Б‑га за долголетие и благоденствие Монарха, Правительства и Отечества» .
Среди подписавших прошение было 30 купцов первой гильдии, 41 купец второй и третьей гильдий, 14 ремесленников и мелких торговцев, 4 лица с высшим образованием, 2 коммерции советника и потомственных почетных граждан и один отставной солдат . По сравнению с петербургскими евреями, боровшимися за открытие петербургской синагоги, в Москве было значительно больше купцов, но значительно меньше лиц с высшим образованием. Тот факт, что в Москве седьмую часть всех подписавшихся все же составляли ремесленники и мещане, свидетельствует о том, что различные слои населения поддерживали — по крайней мере, частично — идеи Гаскалы. Несмотря на политическую осторожность ходатаев в общении с чиновниками, прошение было отклонено . Однако уже в мае 1880 г. правление Хорального молитвенного дома подало еще одно прошение, где подчеркивалась патриотическая функция, которую выполняет молитвенный дом и школа:
Устроенная нами молельня отличается от прочих Молелен своим Хоральным богослужением и русскою проповедью, а в Училище‑Приюте воспитываются в русском духе покинутые сироты и дети бедных родителей. Эти оба заведения являлись и являются самыми плодотворными средствами для перерождения нашего общества. Русская школа и благоустроенный храм Б‑жий, по мнению даже наших врагов, оказываются самыми действительными рычагами к слиянию Евреев с господствующим народом. <…> именно Дом Б‑жий один в состоянии развивать и поддерживать в нашем молодом поколении чувство религиозное, что необходимо для ограждения его от пагубного влияния новейших лжеучений социальных .
Сначала Минор аргументировал необходимость объединить в просторном здании синагоги молитвенный дом и талмуд тору, объясняя, что число евреев, приезжающих в Москву, постоянно растет и в интересах государства воспитывать их в патриотическом и богобоязненном духе. Во второй части прошения он от имени московских евреев открыто выдвинул требование о синагоге, ссылаясь на то, что евреям разрешено строить синагоги и владеть недвижимым имуществом в «местах постоянной оседлости Евреев». Кроме того, московский раввин настойчиво интересовался, почему в Москве, где у лютеран, реформатов, католиков и мусульман есть свои храмы и благотворительные учреждения и это считается выражением терпимости по отношению к ним, евреям иметь свои религиозные учреждения запрещено. В конце прошения он также упомянул, что правление петербургского Хорального молитвенного дома все же получило разрешение купить участок земли и возвести на нем синагогу, хотя обстоятельства жизни евреев в Петербурге ничем не отличаются от обстоятельств жизни в Москве. Значит, возведение синагоги или приобретение собственного здания, где бы разместилась синагога, должно быть разрешено и московским евреям .
Хотя в 1880 г. евреи в Москве могли беспрепятственно совершать свои религиозные обряды в многочисленных молитвенных домах, ни местные, ни государственные власти не оспорили заявление Минора, утверждавшего обратное. Однако дерзкая попытка использовать петербургскую синагогу в качестве прецедента была пресечена коренным образом . Все вышло наоборот: министр внутренних дел воспользовался московским прошением как поводом для того, чтобы пересмотреть разрешение на постройку синагоги в Петербурге. Он пришел к выводу, что было недостаточно отказать правлению Хорального молитвенного дома в принятии устава и в исключительном праве на представление интересов всех петербургских евреев. Несмотря на то что его полномочия были юридически ограничены, оно тревожно напоминало кагал . Чтобы избежать дальнейшей концентрации власти в руках правления, министр считал необходимым отменить разрешение 1869 г., которое предусматривало закрытие всех молитвенных домов с открытием синагоги. Задолго до того, как первые синагоги в центральных губерниях смогли использоваться для отправления религиозных обрядов, они стали делом политической важности .
Ходатайство московских евреев, с его ссылками на петербургский прецедент, министр внутренних дел категорически отверг . Он рекомендовал, чтобы каждое из 17 имеющихся молитвенных обществ создало свое автономное правление, которое руководило бы соответствующим молитвенным домом. Только руководство кладбища и выборы раввина следовало проводить с помощью созыва комиссии, состоящей из представителей всех молитвенных обществ. Руководствуясь новым принципом децентрализации, он также предоставил московским евреям возможность выбирать нескольких равноправных раввинов .
По неизвестным причинам это внутреннее распоряжение так и не получило законодательного оформления. Решение о петербургской синагоге не было отменено, а строительство московской синагоги не было разрешено. И все же в 1886 г. правление Хорального молитвенного дома приняло решение реализовать предложенный ему проект еврейского архитектора Семена Эйбушица . 28 мая 1887 г. был заложен первый камень синагоги , а в марте следующего года строительство здания в Спасоглинищевском переулке Мясницкой части было почти полностью завершено .
Как же удалось осуществить это без разрешения центрального правительства? Причиной успеха был в первую очередь авторитет либерального генерал‑губернатора Долгорукова. Удачным образом в январе 1886 г. он в обход постановления Министерства внутренних дел разрешил членам общины при Хоральном молитвенном доме возвести на земельном участке, приобретенном правлением, просторное здание, где проводились бы богослужения и размещалось ремесленное училище. Поскольку он сознательно не употреблял слова «синагога», то с формальной точки зрения его нельзя было обвинить в превышении полномочий .
Московская синагога была не менее представительной, чем петербургская, достроенная почти в то же время, только меньше размером — в ней было всего 600 мест . С точки зрения архитектурного оформления московская синагога разительно отличалась от петербургской, построенной в мавританском стиле. Классический фасад с четырьмя колоннами и треугольный фронтон напоминали скорее казенные здания, построенные в Петербурге или Москве в конце XVIII — начале XIX в., — редкое явление среди новых зданий Москвы в 1880‑х гг. Только звезда Давида на куполе выдавала принадлежность к еврейской религии .
Неизвестно, велись ли в Москве споры по поводу архитектурного стиля, в котором должна быть построена синагога. Однако об умонастроениях ее основателей говорит само здание. Судя по внешнему облику синагоги, они однозначно не поддерживали утвердившееся в Петербурге стремление к особому еврейскому архитектурному стилю. Стилистическую опору на другие здания синагог в Центральной и Восточной Европе тоже большей частью можно исключить. Примером могла, возможно, послужить только варшавская синагога на улице Тломацке, построенная между 1874 и 1877 гг. в стиле классицизма .
Потолок прямоугольного зала синагоги украшен стилизованными восточными цветочными орнаментами и символами. Возможно, о большей политической осмотрительности московской еврейской элиты после 1881 г. свидетельствовало то, что, в отличие от петербургской комиссии для постройки синагоги, она разрешила использовать стилистические элементы такого рода лишь в интерьере, а не в экстерьере. Однако с точки зрения интерьера, значимого в рамках богослужения, московская синагога очень походила на петербургскую. Закрепленные и обращенные к востоку скамьи для мужчин, бима расположена непосредственно перед обрамленным колоннами арон а‑кодешем у восточной стены, три не закрытые решетками женские галереи и хоры — все эти черты присущи зданию Хоральной синагоги. От самого спорного элемента реформизма — использования органа — московские евреи отказались, как и их петербургские единоверцы . Затраты на строительство московской синагоги составили около 200 тыс. рублей, то есть в два раза меньше, чем в Петербурге . Однако эта относительная скромность не могла защитить от нападок со стороны церковных и светских московских властей.
Вмешательство Русской православной церкви
Правительству не было ничего известно о строительстве московской синагоги — в Петербурге такого не могло бы произойти. Впервые о завершении работ по строительству синагоги, по поводу которой восемь лет назад Министерство внутренних дел так и не вынесло ни положительного, ни отрицательного решения, министру внутренних дел Д. А. Толстому сообщил в возмущенной записке от марта 1888 г. обер‑прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев :
Вновь возводимое здание синагоги, как видно из фасада оного <…>, будет иметь вид весьма красивого православного храма, с колоннами и куполом, который увенчан особым знаком в виде двух перекрещивающихся треугольников, вместо креста. <…> устройство в настоящее время в Москве синагоги, по внешнему виду своему похожей на православный храм, не соответствует высокому значению первопрестольной столицы как колыбели русского православного царства и может оскорбить религиозное чувство лиц православных .
Если церковные иерархи, по понятным причинам, не возражали против внешнего облика петербургской синагоги, выполненной в мавританском стиле, то архитектурным исполнением московской синагоги обер‑прокурор остался недоволен, защищая главенствующее положение государственной религии. Он обвинил генерал‑губернатора, давшего разрешение на строительство, в самовольном присвоении полномочий Министерства внутренних дел, и потребовал убрать с синагоги купол. Приведенные Победоносцевым аргументы были абсолютно необоснованными. Так, он утверждал, что купол использовался как архитектурный элемент исключительно в строительстве христианских храмов, и, более того, недовольно напоминал, что разрешение на строительство синагоги было дано без предварительного обсуждения с московской епархией.
Однако Победоносцев не смог привести никаких законодательных решений, где бы это было предписано, и поэтому сослался только на прецедент 1869 г., когда генерал‑губернатор по своему желанию запросил мнение московского митрополита по вопросу о строительстве синагоги. Победоносцев — высший церковный чиновник — полностью повторил идеологические возражения двадцатилетней давности, даже не упомянув, что за это время еврейское население Москвы выросло . Из‑за слабой аргументации мнения Победоносцева у генерал‑губернатора Долгорукова, которому пришлось оправдываться перед министром внутренних дел Д. А. Толстым, было много способов отразить атаку. В апреле 1888 г. он озвучил свою позицию, сославшись на одобрение проекта, полученное от губернской строительной комиссии, у которого не было никаких предписаний относительно архитектурного облика нехристианских церквей. Всем известно, говорил Долгоруков, что сам царь разрешил возвести петербургскую синагогу с куполом. Вдобавок 19 мая он предоставил, помимо эскизов фасадов петербургской и московской синагог, изображения четырех светских зданий с куполом в Москве. Таким образом было продемонстрировано, что церковная претензия на эксклюзивное использование купола необоснованна . Генерал‑губернатор также просил учесть, что если бы запоздалый запрет Победоносцева был признан легитимным, то еврейской общине пришлось бы провести масштабные работы. Т. е. дорогостоящее снятие купола и устранение четырех угловых башен. И такое решение даже нельзя было бы обосновать уважением к религиозным чувствам православного большинства, поскольку от этого большинства пока не поступало по поводу синагоги никаких жалоб. Поэтому Долгоруков выступал за то, чтобы, за исключением незначительных изменений, оставить синагогу в нынешнем виде .
Генерал‑губернатору удалось отбиться и от обвинения в превышении полномочий. Прежде всего он отметил, что разрешил строительство молитвенного дома только по истечении пяти лет с момента подачи прошения в Министерство внутренних дел. Оно было подано в июне 1880 г., и никакого ответа на него до сих пор не поступило. Кроме того, в это время в Петербурге уже строился молитвенный дом, который был гораздо больше планировавшегося московского. Из тактических соображений Долгоруков избегал использовать слово «синагога» и настаивал, что действовал в рамках своих полномочий. Несмотря на то что с 1886 г. полномочиями, позволяющими разрешать новообразованным еврейским общинам открывать свои молитвенные дома, обладало только Министерство внутренних дел, а не губернские правления, как это было раньше, еврейская община Москвы к этому времени уже существовала .
Реакция обер‑прокурора Святейшего синода на возражения Долгорукова не заставила себя долго ждать. В мае 1888 г. он настойчиво убеждал министра внутренних дел, что центральные губернии не должны признаваться местом постоянного проживания даже для привилегированных евреев и, следовательно, положение о строительстве синагог в черте оседлости не может применяться в Москве. Вместе с тем Победоносцев противоречил своей аргументации, высказанной в марте того же года, когда он отрицал необходимость синагоги в Москве, помимо прочего, по причине недостаточного количества евреев‑домовладельцев. Критерием для него являлись те самые 80 «еврейских домов», которые, согласно закону, были необходимы для открытия синагоги в городах черты оседлости
. Хотя в новой записке Победоносцев ссылался на постановление о синагогах для черты оседлости, в случае Москвы он не желал признать закрепленное в законе право губернского правления на выдачу разрешения, а настаивал на особом разрешении министра внутренних дел. В споре о куполе синагоги обер‑прокурор не сумел привести новых аргументов, но, считая само существование синагоги нелегальным, согласился ограничиться только устранением купола и звезды Давида, представив это как великодушный компромисс
. Там, где свод законов не содержал однозначных положений, высшие чиновники по своему усмотрению могли принимать положительные или отрицательные решения. В случае московской синагоги, несмотря на убедительные доводы генерал‑губернатора, Министерство внутренних дел в 1888 г. в итоге приняло сторону высшей церковной власти. Чуть позже евреи были вынуждены за свой счет снести купол, вызвавший так много споров, и снять звезду Давида
. Без пагинации.
“]. Таким образом, еврейской религии было решительно отказано в присутствии в публичном пространстве старой русской столицы.
Угроза существованию остальных молелен
В 1888 г. Министерство внутренних дел постфактум разрешило открыть синагогу, однако актом терпимости это сочли лишь реформисты — большинство ортодоксальных евреев боялись, что с приданием синагоге законного статуса они больше не смогут отправлять обряды в своих молельнях. Причины для этого были такие же, как и в Петербурге. Несмотря на то что в 1880 г. во внутренней переписке министр внутренних дел высказывался за децентрализованную сеть молелен в Москве, в конце 1888 г. по неизвестным причинам было принято распоряжение, аналогичное распоряжению о петербургской синагоге. Раввин Минор получил полицейское указание, что с открытием Хоральной синагоги ему необходимо озаботиться закрытием всех остальных молелен .
Обеспокоенный этим известием, Минор в феврале 1889 г. написал записку генерал‑губернатору Долгорукову. В начале он обрисовал нынешнее состояние московских еврейских общин: к этому моменту официально зарегистрирован был 21 молитвенный дом. Следовательно, в каждой части города, существенную долю населения которой составляли евреи, была по меньшей мере одна молельня. Исходя из того, что в Москве постоянно жили примерно 20 тыс. евреев и каждый год рождалось примерно 700–800 детей, на каждую молельню приходилось около 1000 человек. А уже почти достроенная Хоральная синагога была рассчитана всего на 600 мужских мест, а значит, не могла бы заменить все существующие молитвенные дома . Чтобы еврейская религия не была сведена к одной только Хоральной синагоге, Минор сослался также на еврейский религиозный закон и на конфликты между прихожанами различных молитвенных домов, уже известные по Петербургу:
Евреи‑староверы никак не будут молиться в молитвенном доме с хоральным пением, и разные хасиды не могут молиться по ритусу миснагдимов, что хорошо известно центральному правительству и, сверх того, известно, что евреям по субботам и праздничным дням ездить нельзя, но непременно следует ходить пешком. <…> закрытие неминуемо приведет к существованию молелен негласных, где будут без моего ведома и следственно без занесения в метрическия книги совершаться разные обряды веры, что вредно отразится как на гражданском быту самых евреев, так и на ведении их счета Государством .
В отличие от петербургских маскилов, которые постоянно пытались подавить конкурирующие религиозные течения Хоральной синагогой, московский раввин выступал за модель мирного сосуществования.
Минор надавил на больную мозоль: в период, когда активно развивалось революционное движение, он предупредил о политических последствиях, которые может за собой повлечь централизация еврейского богослужения. Чтобы избежать столкновений с «простым народом» и обеспечить общественный порядок, доказывал он, было бы разумнее признать за московскими евреями право иметь много маленьких молелен в различных частях города, чем собирать тысячи человек в одном месте. Поскольку ему недоставало юридических аргументов, он апеллировал к духу религиозной терпимости, благодаря которому начиная с 1860‑х гг. первые евреи, приехавшие в центральные губернии, смогли основывать здесь свои молельни .
Разумеется, то, что официально признанный раввин выступил в защиту интересов различных еврейских течений, обусловило отсутствие протестов московских ортодоксальных евреев против закрытия молитвенных домов вследствие открытия синагоги. Однако министерство так и не приняло никакого решения о будущем еврейских молелен. В 1891–1892 гг. великий князь Сергей Александрович, сменивший Владимира Долгорукова на посту московского генерал‑губернатора, изгнал из города большое количество евреев и приказал закрыть многие молельни. 
Окно в Россию: евреи в Петербурге
«Для ближайшего надзора». Опыт устроения еврейской гостиницы в Санкт-Петербурге при императоре Николае I
