трансляция

Commentary: Евреоизраильтяне

Эвелин Гордон. Перевод с английского Семена Чарного 13 января 2020
Поделиться

 

Shmuel Rosner, Camil Fuchs
#IsraeliJudaism: Portrait of a Cultural Revolution
The Jewish People Policy Institute. 2019 — 282 pp.

Спустя 2000 лет изгнания иудаизм выжил благодаря тому, что раввины‑мудрецы превратили его в мобильную религию, не привязанную к определенной земле. Но что происходит после восстановления еврейского государства? Иудаизм снова меняется — только на этот раз, снизу вверх. Шмуэль Рознер и Камил Фукс обсуждают это в книге под названием «Израильский иудаизм: портрет культурной революции».

Опубликованная на иврите в 2018 году и на английском языке в 2019 году, монография основана на исследовании верований и практики иудаизма среди 3005 израильских евреев. Опрос был проведен Институтом планирования политики еврейского народа, в котором Рознер является старшим научным сотрудником, а Фукс участником проекта. Книга, основанная на опросе, может легко превратиться в неудобоваримую массу статистических данных, но Рознер и Фукс подготовили очень читаемый (и далее превосходно переведенный) анализ того, о чем эти данные на самом деле нам говорят.

Авторы утверждают, что в Израиле появляется «новый иудаизм», который ценит еврейскую традицию, хотя и не строго придерживается Галахи (еврейского закона), и рассматривает национальную идентичность как важнейший компонент иудаизма. Так, 73 % израильтян‑евреев говорят, что еврейство включает в себя соблюдение еврейских праздников и обычаев. 72 % считают, что быть хорошим евреем — это воспитывать детей для службы в ЦАХАЛе, а 60% полагают, что это означает воспитывать детей для жизни в Израиле.

Слияние религиозной и национальной идентичности характерно для 55 % израильских евреев, которых Рознер и Фукс называют «евреоизраильтянами». Остальные делятся примерно поровну между теми, чья идентичность в основном еврейская (17 %), преимущественно израильская (15 %) и преимущественно «универсалистская» (13 %).

Израильский иудаизм неизбежно отличается как от диаспорального, так и от догосударственного, поскольку его национальные компоненты, такие как служба в армии, невозможны за пределами еврейского государства. Кроме того, иудаизм присутствует в общественном пространстве Израиля до такой степени, что это невозможно в других местах: от уроков по изучению Библии в государственных школах (поскольку это часть культурного наследия Израиля) до полной остановки обычной жизни страны в Йом Кипур. Неудивительно, что все это приводит к ожесточенным спорам о том, как должен выглядеть публичный компонент иудаизма, в том числе к попыткам диктовать его посредством действий законодательной или исполнительной власти.

И все же книга опровергает популярное мнение, что израильтяне становятся все более религиозными, и религиозное давление растет. Отмечается, что ультраортодоксальные, религиозные сионистские и традиционные общины теряют своих членов в пользу менее религиозных групп, что в значительной степени сводит на нет эффект более высокого уровня рождаемости в этих общинах. Хотя книга не пытается объяснить эту тенденцию, годы опросов, показывающих, что большинство израильтян предпочли бы упростить решение проблем еврейского государства (например, прохождения гиюра), заставляют меня подозревать: нежелание религиозного истеблишмента рассматривать саму возможность таких решений является фактором, способствующим уходу из ортодоксальной среды. Именно потому, что «евреоизраильтяне» любят свое государство, они мало используют версию иудаизма, не заинтересованную в поддержке национального проекта.

Дрейф к секуляризму означает, что религия в значительной мере проигрывает битву за общественное пространство по всему спектру — от вопросов ЛГБТ до коммерческой деятельности в шабат. Авторы приходят к выводу, что попытки изменить ситуацию с помощью государственного принуждения в основном не увенчались успехом, поскольку требования, которые общество не воспринимает, попросту игнорируются.

В целом, утверждают они, побеждает экономика: «Общество получает то, чего оно хочет». Так, многие магазины открыты теперь в шабат, хотя технически это незаконно в большинстве муниципалитетов. Однако это выгодно: от 70 до 80 % светских израильтян ходят по магазинам в шабат, около 90 % путешествуют или ходят на пляж, несмотря на официальные ограничения в отношении торговли и работы общественного транспорта. «В общем, в шабат израильтяне делают то, что им нравится», — пишут авторы нашего исследования.

Тем не менее, рестораны и отели все чаще сохраняют кашрут, потому что это, опять‑таки, то, чего хочет общество: новый израильский иудаизм остается строго традиционным, несмотря на отказ от Галахи. 64 % израильских евреев соблюдают кашрут дома, почти все посещают пасхальный седер, 64% читают «всю Агаду». В шабат 65% зажигают свечи и 68% делают кидуш. Подавляющее большинство израильтян проводят бар мицвы своих сыновей, и даже среди «совершенно светских» у 78% есть сыновья, читающие Тору на церемонии.

Хотя половина израильских евреев определяет себя как светские, около 2/5 светских евреев составляют те, кого авторы называют «несколько традиционными светскими», а по стандартам американских евреев — даже «вполне традиционными». Для сравнения: опрос Pew Research 2013 года показал, что только 31% консервативных евреев в Америке (и 7% евреев‑реформистов) соблюдают кашрут дома.

Почти 90% израильских евреев считают, что «быть евреем важно», чувствуют себя евреями в очень большой степени и ожидают, что их дети и внуки будут евреями. Именно поэтому споры о еврейской идентичности государства так горячи, пишут Рознер и Фукс: «На карту поставлено то, что важно для общества». И поскольку 70 лет — это не очень большой срок в жизни нации, неудивительно, что вопрос остается нерешенным. Тем не менее, «еврейско‑израильское» соединение традиций и национальности демонстрирует «сильнейшее притяжение». Так, даже половина ультраортодоксальных респондентов считает, что быть хорошим евреем — значит воспитывать своих детей, чтобы они жили в Израиле.

Рознер и Фукс предлагают важные наблюдения о различиях между израильским и американским иудаизмом. Как отмечают авторы, они во многом определяются объективной реальностью. Например, израильские евреи соблюдают больше традиций отчасти потому, что в Израиле это легче сделать.

Но самые большие различия проистекают из требований государственности. И хотя обе общины согласны с тем, что быть хорошим евреем означает быть хорошим человеком, они часто расходятся в деталях. В качестве примера Рознер и Фукс приводят дебаты по иммиграции. Американские евреи, «сформированные чувством принадлежности к меньшинству в своей собственной стране, скажут, что самое нравственное, что нужно сделать, это предоставить убежище и безопасность любому нуждающемуся». Однако израильские евреи считают: «большинство борется за то, чтобы оставаться большинством» и считает это «ключевым моральным императивом для обеспечения безопасности и характера Израиля». Они полагают, что единственное в мире еврейское государство должно сосредоточиться на абсорбции еврейских беженцев, а не на открытии своих дверей для всех.

Авторы оспаривают идею о том, что еврейская идентичность может быть выражена исключительно через ценности. Теоретически выражение своего иудаизма через помощь другим, а не через соблюдение шабата, вроде бы звучит разумно. Но в действительности авторы замечают, что группы с традиционными религиозными практиками «больше жертвуют на благотворительность и чаще занимаются волонтерством».

«Чем больше мы исследуем то, что делает евреев в Израиле евреями, что заставляет их осознавать свое еврейство и что связывает их с остальным еврейским народом, мы обнаруживаем, что это почти всегда связано с действиями, — пишут Рознер и Фукс. Обычаи или ритуалы, распорядок дня или ежегодные календари <…> сильное еврейское самоощущение почти всегда приходит вместе с действием: евреи учатся, празднуют и собираются вместе».

Но это всегда было так. И то, что Рознер и Фукс называют «новым иудаизмом», во многом является возвращением к истокам иудаизма. Библейский иудаизм также осуществлял слияние религиозной практики и национальной идентичности. Библейские заповеди о шабате и кашруте соседствуют с заповедями о жизни страны: от создания судов до мер по оказанию помощи бедным и ограничения полномочий царя.

Возьмем лишь один пример: Библия требует, чтобы все трудоспособные мужчины участвовали в «обязательных войнах» (в отличие от «войн выбора»). И, несмотря на различия между современным еврейским государством и его библейскими предшественниками, это совпадает с сегодняшней верой «евреоизраильтян» в то, что быть хорошим евреем — значит воспитать своих детей для службы в ЦАХАЛе. Оба тезиса основаны на понимании того, что армия требуется не только для выживания страны, но и для защиты собратьев‑евреев.

Сионизм, пишут Рознер и Фукс, стремился не только спасти евреев, но и спасти иудаизм от «истощения, паралича, ничтожества и бесполезности». Как и они, я думаю, что израильская «культурная революция» в конечном счете может оживить иудаизм. Но если это произойдет, это будет не революция, а восстановление первоначальной двойственной природы иудаизма.

Оригинальная публикация: Jewsraelis

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Haaretz: В литературном мире харедим правят женщины

Сообщество ультраортодоксов, или харедим, часто обвиняют в дискриминации в отношении женщин. Однако существует одна сфера деятельности, где нет дискриминации и где мужчины составляют лишь незначительное меньшинство, — это литературный мир харедим. Около 80% писателей харедим — женщины.

Commentary: Израиль и нелиберальные либералы

При нынешнем, очередном сражении универсалистов и партикуляристов либералы эпохи постмодерна огульно высмеивают западных националистов, выставляя их ксенофобами‑трампистами. Увы, слишком многие националисты сделались ультранационалистами, подтверждая карикатурные представления о себе. В этих воплях тонут более уравновешенные, чуткие к нюансам голоса.

Сион как магистральное направление

Побег, как учит опыт еврейского народа, непременно оказывается побегом из одного изгнания в другое, и американцы это всегда знали, хотя не всегда признавали. Иммигранта, который покинул Старый Свет, спасаясь от изгойства, ждет одиночество в Новом Свете; когда же он бежит от коллективного одиночества, характерного для городов у океана, то обнаруживает запредельную изолированность на фронтире. Америку создала именно эта мечта об изгнании, дающем свободу, но самосознание американцев закалено опытом, а он учит, что изгнание ужасно.