Свидетельские показания

Еврейские старики поколения тшувы

Илья Дворкин 26 февраля 2020
Поделиться

Фрагмент из книги «Мост над временем, или Метаисторический роман о тшуве»

Был ли перерыв в традиции

Пора завершать мой рассказ, хотя, как мне кажется, я его только начал. На протяжении многих лет я искал стариков, от которых можно было получить еврейскую традицию начала ХХ века, и я счастлив, что мне удалось их найти в Ленинграде, Москве, Белоруссии, Украине, Литве, на Кавказе и в Средней Азии. Эти люди очень сильно отличались от моего поколения, в какой‑то степени они были из иного мира. И в те, и в более поздние годы я познакомился с выдающимися раввинами, которые прожили свою жизнь в Израиле, США или Европе. О них я мог бы рассказать много интересного, но советские еврейские старики представляли собой нечто совсем иное.

Чтобы попытаться раскрыть их тайну, мне кажется, нужно понять нечто важное, что заключено было не в них, а в нас самих. Еврейские старики, прошедшие через все преследования, лагеря, запреты и сохранившие еврейскую традицию, — и мы, в основном не имевшие об этой традиции представления, но воспринявшие ее почти из ничего, являемся звеньями одной цепи.

Я много раз слышал от стариков и в Ленинграде, и в далеких от него регионах, что между религиозными евреями было своего рода согласие не учить детей. Разумеется, были героические личности, которые сохраняли традицию у себя дома. Но консенсусом стало соблюдение заповедей самим и необучение детей. Что это значило? Национально‑религиозное самоубийство или попытка спасти детей от грозящей им опасности? Я слышал самые разные формулировки и объяснения. Одно из этих объяснений звучит ужасно: да, иначе мы жить не можем! Это наша жизнь и наша вера. Но все это относится к прошлому. Этот мир ушел и к будущему не имеет отношения.

Итог этой позиции выразился в том, что поколение советских евреев, родившихся в послевоенное время, практически не унаследовало еврейской традиции. Лично я, получив в 16 лет паспорт, не удивился тому, что в нем написано слово «еврей»; что я еврей, я уже слышал, но что скрывалось за этим словом, я не имел ни малейшего понятия.

Полный и тотальный разрыв с еврейской традицией в Советском Союзе был налицо. Но что значил этот разрыв? Являлся ли он исторической случайностью? Или в нем скрывался некоторый смысл? Мне кажется, этот разрыв невозможно полностью списать на антисемитизм или материализм властей. Может быть, не в таком тотальном виде он произошел и в других регионах проживания евреев, даже в Израиле. Советский Союз являлся в этом отношении просто чистым случаем того, что в иных формах происходило повсеместно. Иудаизм перестал быть только традицией, которая передается от отцов к сыновьям, а стал предметом свободного выбора, собственного решения. Когда выбор сделан, традиция становится тоже очень важной. Воссоединение с народом Израиля, с еврейской общиной становится необходимостью, но мотивация здесь совсем не традиционная.

Хотя советские старики, сохранившие иудаизм, получили его от своих родителей и учителей по традиции, но сохранили его именно по своему собственному свободному решению, и это объединяет их с нами, поколением тшувы. В нашей Торе есть очень важный момент, который невозможно вычитать из книг, он связан с историческим опытом нашего поколения. Этот опыт можно назвать своего рода чудом, но чудо это мы обязаны сохранить и донести до последующих поколений.

В заключение расскажу две чудесные истории про одного своего друга — бухарского еврея Сулика Малаева. Познакомился я с ним забавным путем. Я приехал к друзьям в Душанбе в 1985 году, и мы решили провести там шабат с местной молодежью. Я выступал как «знаток» традиции, хотя сам начал ее изучать только за несколько лет до того. Показывал всем по очереди, как нужно омывать руки перед едой и какие благословения произносить. Один из участников трапезы, это был Сулик, послушно следовал всем моим указаниям — «три раза на правую руку, три раза на левую» и т. д. Потом после трапезы хозяин дома попросил Сулика прочитать благословения. Это, разумеется, вызвало мое недоумение, но я удивился еще больше, когда Сулик по памяти совершенно внятно и правильно прочитал благословения. По тому, как он это сделал, я понял, что он знает значительно больше меня.

На молитве в синагоге в Шахрисабзе.Из путешествий по Средней Азии 1992.

На мой недоуменный вопрос Сулик рассказал мне, что отец научил его ивриту и основам Торы. Самое главное, говорил отец, знать 150 псалмов и Мишну. Мишно — отийот нешомо (душа). Я понял, что передо мной совершенно уникальный человек, образованный и получивший Тору от собственного отца. На вопрос об отце Сулик рассказал следующую историю:

— Много лет назад, когда отец был совсем молодым, он решил завести собственное дело, собрал для этого дорогостоящие товары и с ними отправился из Самарканда, где он родился, в Душанбе. Дорога была долгой и шла через горы. Отец решил найти провожатых, так как сам совершенно не ориентировался в горных тропах. Кроме того, он не мог отвезти свои товары в Душанбе на одном ишаке. Нашлись два таджика, которые согласились ему помочь. Каждый из них был на коне, а отец мой на ишаке, и в такой компании они отправились в путь. Но может ли ишак поспеть за хорошим конем? Таджики совершенно не ожидали подобного развития событий. Они взялись показать дорогу и помочь доставить груз, но не брались двигаться по горным тропам со скоростью осла. Понятно, что они постоянно подгоняли отца, но это было напрасно, он все время отставал. В конце концов таджики показали ему горную тропу и велели ехать по ней, никуда не сворачивая. При этом они обещали оставить все богатство отца в караван‑сарае, который должен находиться внизу, при завершении пути. Таджики ускакали, а отец поехал на своем ослике по совершенно незнакомой ему горной тропе. Через некоторое время он задремал, а когда проснулся, понял, что тропу давно потерял и блуждает среди гор. Поскольку у него уже не было никаких вариантов, он решил дать волю ослу. А ослик шел себе спокойно, травку щипал и никуда не торопился. Прошло некоторое время, и вдруг он услышал конский топот. Неужели таджики решили за ним вернуться? Но нет, его догнал на коне красивый старец с белоснежной бородой. «Куда путь держишь?» — спрашивает старец. «Вот еду в Душанбе, да, видимо, заблудился», — отвечает отец. «Ну, тогда следуй за мной!» — сказал старец и припустил своего коня. «Но как я за вами поспею?» — «А это уже не твой вопрос, как сможешь, так и успеешь». Отец ехал за старцем на своем осле и удивительным образом не отставал. Через некоторое время старик показал дорогу вниз, в конце которой находился тот самый караван‑сарай, распрощался и ускакал. Придя в караван‑сарай, отец стал расспрашивать хозяина, не было ли тут двух таджиков и не оставили ли они ему поклажу. Никаких таджиков не было, но все равно нужно было остановиться в караван‑сарае, отдохнуть самому и дать отдохнуть ослу. Когда он уже почти устроился на отдых, вдруг раздался конский топот и во дворе караван‑сарая показались те самые таджики. Они передали хозяину поклажу и собирались ехать дальше, 0днако в это время заметили отца. Подойдя к нему, они чрезвычайно удивились. «Как ты здесь оказался? Ведь ехал ты сильно медленнее нас, а мы двигались по самой короткой дороге». — «Да вот как‑то так произошло!» — отвечает отец. А они ему: «Нет, ты нам всю правду говори!» Тогда отец рассказал о своей странной встрече и о том, как он добрался до караван‑сарая. Внимательно выслушав рассказ, таджики сказали: «Этот старец, которого ты встретил в пути, это Хизр. А Хизр просто так на пути не попадается, знать, необычный ты человек. Вот мы посовещались и решили тебе оставить своих коней, и, несмотря на то что мы торопимся, мы найдем способ добраться до своей цели, а ты со своей поклажей иди в Душанбе». Отец, конечно, был потрясен их поступком не меньше, чем встречей со стариком, но сделал так, как они сказали. Пошел в Душанбе, там поселился, женился. Он никогда не прекращал изучать Тору и соблюдать заповеди, даже когда это представляло опасность для жизни, но своих детей решил не учить.

— Сулик, но как же получилось, что вы выучились?

— Это тоже интересная история. Когда мне было примерно четыре года, я играл с мальчишками на улице. Я не помню, из‑за чего мы поссорились, но эти таджикские мальчишки мне сказали: «Ты даже языка своего не знаешь!» Я очень удивился и пошел к отцу: «Папа, но что значит, будто я не знаю своего языка? Разве у нас есть еще какой‑то язык?» — «Да, — сказал мне отец. — У нас есть свой язык, и ты его не знаешь». — «А ты его знаешь, папа?» — «Да, я знаю». — «И можешь меня обучить?» — «Да, если ты меня просишь, могу». Так мой отец начал учить меня ивриту, потом арамейскому, потом Торе, Мишне, Гемаре, «Зоару».

Сулик был единственным евреем Советского Союза — из известных мне — кто получил Тору от своего отца. Но это исключение, которое скорее подтверждает правило: между прошлым еврейством и будущим имеется разрыв, преодолеть который можно только при помощи чуда.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Еврейские старики поколения тшувы

После молитвы ко мне подошел один из местных прихожан и спросил: «Откуда еврей?» — «Из Ленинграда!» — отвечаю. «Понятно, а где вы остановились в Вильнюсе?» — «Ну пока, честно говоря, нигде». — «Можете остановиться у меня. Я живу один в большой квартире. Это недалеко, в центре города». — «Большое спасибо! Не откажусь от вашего предложения!» — «Но я сейчас не иду домой. Вот вам ключ, приходите, когда вам угодно».

Еврейские старики поколения тшувы

На осенние праздники в Ленинград из Белоруссии приезжали собирать милостыню двое нищих, мужчина и женщина. Как звали женщину, не помню, но имя мужчины я запомнил с легкостью, потому что его звали Илья. Он был человеком необычайным. Как это ни странно, он считал для себя недопустимым жить на милостыню. Что он делал? Он покупал на все собранные, судя по всему немалые, деньги лотерейные билеты, с помощью которых регулярно что‑то выигрывал. На это и жил.

Еврейские старики поколения тшувы

Реб Гейче, как и Авром‑Абба, любил рассказывать истории, а еще потрясающе пел. Но самое главное, что реб Гейче являл собой прекрасный образ живой еврейской традиции. В отличие от ленинградских стариков, которые старались не подчеркивать различия и специфику разных еврейских направлений, реб Гейче и не думал скрывать свое прямое отношение к общине любавичских хасидов.