Осенние еврейские праздники: Рош а-Ша­на (Рошашуне), Йом Кипур (Йонкипер), Сук­кот (Сикес) и Симхат Тора (Симхес Тойре) – занимают важное место в воспоминаниях современных восточноевропейских евреев о довоенных календарных ритуалах и семейных праздниках. Наша публикация продолжает разговор о календарных традициях евреев Галиции, Подолии и Бу­ко­вины, начатый в прошлых номерах жур­нала[1], и основывается на полевых материалах, собранных в ходе многочисленных экспедиций в изучаемые регионы в 2005–2009 годах. Мы вновь постараемся сопоставить рассказы об осенних праздниках информантов-евреев, заставших довоенные времена, с воспоминаниями их соседей-славян. Славянские представления о евреях, их обычаях и обрядах, в том числе календарных, уже исследовались О.В. Беловой[2], но мы добавляем к ее наблюдениям новый обширный полевой материал.

Информант А.Я. Крупник читает молитвы из махзора «Дни трепета»

Еврейские воспоминания об осенних праздниках

Рош а-Шана (Рошашуне)

Разговор о Новом годе часто начинается с упоминания обычая ходить на кладбище, навещать могилы родных и близких. Обычай этот тщательно соблюдался и в послевоенные годы, сохраняется он и в наши дни. За месяц до Рош а-Шана в города и местечки Подолии, Бессарабии и Буковины приезжают евреи из Германии, Америки, Канады и Израиля, убирают могилы своих родственников или нанимают кого-то, кто бы сделал это за них. Наши информанты вспоминают, что и до войны на кладбище ходили редко – не больше нескольких раз в год и чаще всего как раз перед Рош а-Шана: «Накануне Рошашуне обязательно надо идти на кладбище и просить а гит юр [хорошего года]»[3]. Таким образом, навещая умерших родных, люди как бы подводят символический итог года и просят себе благополучия и удачи в новом году.

Очень редко встречаются воспоминания о традиции посылать друг другу новогодние открытки. Обычно запоминались открытки, присланные из-за границы, в основном из Америки. Но иногда наши информанты вспоминают и то, как сами посылали друзьям и знакомым такие открытки, которые «назывались лешонэ тойвэ»[4]; в Хотине, например, такие открытки свободно продавались в магазинах.

Некоторым нашим информантам запомнился обряд ташлих, во время которого евреи ходили к воде и вытрясали карманы, символически освобождаясь от грехов накануне Нового года. «В Чернивцах ходили, взрослые ходили <…> – выворачивают карманы и вроде вынимают и все бросают. На речку ходили женщины, мужчины»[5]. Хотя в последние годы в городах, где работали наши экспедиции, этот обычай возобновился, в памяти большинства информантов он сохранился именно в контексте детских воспоминаний о том, что делали взрослые во время осенних праздников.

Как правило, хорошо запоминается праздничная новогодняя еда – фаршированная рыба, цимес, варенье и сладости: «Первое, что делаешь, – берешь варьенье ложечкой, и каждый берет немножко сладкого варьенья, немного с водой, для того, чтобы год был сладкий, и пожелали друг другу, чтобы год был сладкий»[6].

Таким образом, обычаи празднования еврейского Нового года, сохранившиеся в памяти наших информантов, связаны с избавлением от старых грехов и обязательств и с пожеланиями нового, хорошего и успешного года.

Йом Кипур (Йонкипер)

Пост Йом Кипур, пожалуй, единственный день в еврейском календаре, который соблюдался всегда и с которым связано много личных переживаний и воспоминаний у каждого нашего собеседника. Даже люди, не считающие себя религиозными, ходили в этот день в синагогу и старались соблюдать пост: «Но очень сильный пост, все придерживаются, <…> я не встретил в своей жизни ни одного еврея, который в Йом Кипур не держал пост»[7]. Или другой пример: «Я знаю все по еврейскому закону, как и что. Но чтоб я была фанатиком – нет. Я не фанатик. Я не иду в синагогу, не шла никогда в синагогу. Только Йонкипер. Когда Судный день, тогда мы собрались, чтобы слышно это вот, шофар, когда дули по шофар, тогда это был закон. Но так – нет»[8]. Вспоминая о своем отце, стороннике коммунистических взглядов, одна из наших собеседниц рассказывает: «Понимаете, насколько отец был нерелигиозен, что, например, в Йом Кипур, Судный день, он постил, но курил. Это же… нельзя»[9]. Этот день считается настолько значимым, потому что с ним традиционно связывается поминовение умерших: «Пост в Йонкипер соблюдают от родителей»[10]. В этот день в синагоге читают поминальную молитву изкор, и поэтому многие люди, которые ходят в синагогу очень редко, предпочитают делать это именно в Йом Кипур. Как рассказывал нам Лазарь Михайлович Гурфинкель из Черновцов, он ходит в синагогу только раз в год, в Судный день, – в память об отце, который тоже ходил туда лишь по самым большим праздникам. Поминальная тема отчетливо звучит в описании этого дня:

Йонкипер – это же очень, очень такой непраздничный <…> как тебе сказать, это траурный день. Это конституция по-нашему. Я называла всегда это конституция, потому что Б-г назначает каждому человеку, сколько он будет жить и когда он будет умирать. <…> Вспоминают всех умерших. Есть… есть день, что это надо читать молитву только для умерших. Читают молитву, вспоминают всех, сестры и братья, что их нет. И так читают, плачут, ой…[11]

Другое объяснение можно услышать от более молодых наших собеседников: «Насколько я помню, мама всегда говорила, что если ты хочешь исполнения желаний, чтобы было все хорошо, чтобы все было вот так, и так, и так, то надо, что в этот день надо обязательно поститься, тогда тебе воздастся за это»[12].

Поскольку именно в этот день было принято ходить в синагогу, воспоминания о довоенных посещениях синагог часто бывают приурочены к Йом Кипуру: «Например, на Йом Кипур мама и папа шли в синагогу. У мамы было свое место, я помню, только начинается Новый год – папа уже шел и покупал маме место, чтоб мама не стояла»[13]. Почетные места в синагогах были у постоянных прихожан, а приходившие раз в год покупали места заранее. Обычно вспоминают интерьер синагоги, устройство женской галереи, наряды: «Мама одевалась модно. Но в синагогу всегда люди ходили в платках. Она ходила в шляпе, она была светская. Но только на Йонкипер, это Судный день, она надевала белую шаль, такую шелковую, нежную»[14]. Вот одно из подробных описаний синагогальной службы Йом Кипура:

Я помню, еще когда в Озаринцах мы жили, так была синагога как-то так построена,  что внизу на первом этаже мужчины молились, а был второй этаж, только это не как второй этаж, а просто было, ну, как вам сказать, такое, как крыша такая, и были окна, и было слышно и видно, как молились мужчины, – и там сидели женщины. Моя мама очень хорошо знала еврейский язык и она умела читать Талмуд, или как это называется. <…> Люди в основном тогда в те годы были ж безграмотны. Так она читала на иврите, она читала и переводила, а все остальные женщины, которые там сидели, они повторяли за ней. И мне запомнилось, как все женщины, – значит, было так модно – были косыночки такие тюлевые в клеточку. Разноцветные клетки эти. Все женщины покупали себе такие косыночки, и завязывались тут с бантиком. Так какое лицо красивое! <…> И притом сидели и плакали все время, можете себе представить фасон! Так они все сидели и повторяли за ней. И плакали. А были старушки, очень старенькие, и они падали там в обморок, и все равно они не ели. Их обливали водой, но так, чтобы не дай Б-г, чтоб на губы не попало. Вот такое. Это я помню. Это я еще была ребенком совсем, но я это все помню. <…> Более богатые сидели в первом ряду, там, возле этих окон. А еще была большая синагога, а еще была для рабочего люда, для портных, для всех этих. Так мою маму всегда сажали в первом там ряду на самом видном месте[15].

Любопытно, что в этом подробном этнографическом описании тоже подчеркивается почетное место, которое занимала мама рассказчицы в синагоге. Личное участие близких родственников в таком важном событии, как служба Йом Кипура, и уважение, которое оказывали им остальные члены общины, способствовало сохранению таких моментов в детской памяти наших собеседников. Но чаще встречаются не столь по­дробные рассказы, а просто упоминание того, как детьми ходили за старшими родственниками к синагоге и носили за ними скамеечку или талес.

Многие люди не заходили в саму синагогу, но ближе к исходу праздника приходили послушать звук шофара, обозначающий конец поста:

Информант. Трубы трубили, тогда уже можно было есть.

Собиратель. А откуда вы знали, что трубят? Специально ходили?

Инф. Специально ходила на это… в синагогу! Ходили, и много людей было <…> на улице <…> И слушали – когда начали, тогда все начали домой бежать[16].

В связи со строгим постом говорить о кулинарных традициях этого дня не приходится, однако последняя трапеза перед Йом Кипуром запомнилась многим. Она называлась фарфостн – «до поста». Также запомнилась и первая трапеза после поста – уффостн: «И мы быстренько накроем стол, все, как должно быть – и тарелочки, и ложечки, – все-все разложим, только следим… смотрим, когда они уже идут. Вот когда они уже идут, мы стоим ровненько, по струнке и ждем родителей, поздравляем с праздником, все, и они садятся, ну, и мы, конечно, вместе с ними, и они уффостн, это называется уффостн»[17]. На столе были традиционные праздничные блюда, ели сладкую пищу, как и на Рош а-Шана, символизирующую начало нового, хорошего года: «Приходят домой с синагоги, всей семьей садятся за стол. Обязательно сначала надо попить чай, потому што целый день ты ничего не ела, и желудок… Сладкое нарезают, можно соседей пригласить, если рядом, или родственники»[18].

Чаще всего из обычаев Йом Кипура наши информанты вспоминают обряд капорес: перед Судным днем было принято крутить над головами всех членов семьи живую курицу, на которую переходили все грехи. Над головой девочек крутили курицу, а над мальчиками крутили петуха. Потом курицу резали и отдавали бедным или ели сами. «Я знаю, что мама мне крутила курицу. <…> Да, а капурэ. А капурэ. А капурэ-хиндл [курицу искупления]. Так мама мне крутила над головой, это на <…> Йонкипер. <…> “Дир цим лебн, им цим тойт. Дир цим лебн, им цим тойт. Дир цим либм, им цим тойт”. Тебе к жизни, ему к смерти. Тебе к жизни, ему к смерти»[19]. «Капурес, шлугэн капурес – это есть такое, перед Новым годом, покупают курочек, мама покупала мне, Рае, Давидке. Дедушка говорил молитвенные слова, и мы шлугэн капурес и, это, резали, давали беднякам. <…> Чтобы эта курица забрала все плохое, что тебе может быть. <…> Дедушка крутил и говорил слова, а потом бедному давали деньги и курицу, чтобы он себе имел на праздник»[20]. В богатых семьях старались сами не есть ту курицу, на которую пере­шли все грехи, и отдавали ее бедным; в менее состоятельных домах курицу съедали сами. А когда совсем не было средств, курицу заменяли деньгами. Любопытный вариант трансформации этой традиции мы записали в Могилеве-Подольском: «А в последнее время какой-то раввин был молодой, у них нет курей, так берут монету, капюру, и потом эту капюру бросают в ящик»[21]. Здесь по созвучию а капурэ заменяется купюрой – денежным эквивалентом куриной жертвы.

У наших информантов, как и у многих раввинистических авторитетов древности и современности, сохраняется спорное отношение к этому обычаю. С одной стороны, это сентиментальное воспоминание о детстве, когда старшие родственники крутили кур и петухов над их головами. С другой – многие наши собеседники воспринимают этот обычай как непонятный, странный, даже смехотворный пережиток прошлого: «Это такой обряд… он мне не нравится, я не вижу никакой логики <…> Это откупление… Искупление своих грехов. <…> Жертвовали этим петухом, чтобы искупить свои грехи»[22].

Суккот (Сикес)

Праздник Суккот вносил заметное разнообразие в повседневную жизнь и потому особенно запомнился нашим информантам. Было принято строить рядом с домом сукку (сику) – временный домик или шалаш, где питались в течение всех дней праздника: «А в Суккот – вот это праздник, это делается, это не в доме; это именно надо, шоб был шалаш такой <…> из досок сделано, но надо же было прикрыто из кукурузной вот это, знаете? Когда кукурузу снимают, и вот эти палки надо именно»[23]. «Мой папа делал во дворе большущий такой шалаш, <…> он был большой, почти вот, вот как полкомнаты. <…> Доски и забили камышом. А потолок тоже был камыш, камыш. И папа спал <…> в этой сике. Он спал, он ночью не спал дома, только в этой. Было облицовано коврами, и даже на потолке. И было, люстра висела, кругом было навешанные фрукты: груши, яблоки, виноград, всё». Если уроженцы Бессарабии, как авторы двух предыдущих реплик, говорят о строительстве сукки, уроженцы Подолии, как правило, видят в этом только современную традицию, практикуемую в синагогах последние несколько лет. А в их детстве в еврейских домах были специальные террасы или коридоры, в которых на праздник Суккот разбиралась крыша, там ставили столы и стулья и ели[24].

Происхождение праздника Суккот могут объяснить немногие. Иногда, описывая устройство сукки, покрытой травой от дождя, добавляют: «Это из истории, это все, что выгоняли, как они бедные на дожде…»[25]. Интересно, что тема дождя и плохой погоды, которая часто звучит в разговорах о Суккоте с нееврейским населением Украины и Молдавии (см. ниже), почти не возникает у еврейских информантов. Гораздо чаще встречается обычная мотивация построения сукки: «Суккот знаете почему? Ну, это когда Моше евреев ввел в мидбар, в пустыню, так некоторые делали себе колыбы такие, чтобы не жить под открытым небом, вот в честь этого и есть этот праздник Суккот, мы говорим просто Сикес»[26].

Из обрядов праздника нашим информантам запомнился обычай благословлять ритуальные растения. При этом добавляется любопытная этнографическая деталь: поскольку для многих бедных семей покупать этрог и лулав было дорого, во время праздника синагогальный служка просто заносил в еврейские дома нужный комплект для произнесения благословений, а потом нес его дальше:

Лулав – это <…> там – лимон есть такой и еще какие-то <…> Да, приносил, домой приносил эта, шомес, знаете? Вот этот, что в синагогу, шо он там… живет в синагоге и что он смотрит за этим. Это называется «шомес». И он приносил – да, вспомнила: он приносил всем домой. Всем домой, чтоб все помолилися. <…> Портные имели свою синагогу, сапожники имели свою синагогу. Ну, вот так вот. И там уже от этой синагоги, где ты молился, так этот шомес принес именно тем семьям, в тот дом, где, которые относилися к этой синагоге. <…> Все помолились, надо было подержать, потрусить вот так – и потом он забрал. Он не мог оставить[27].

В одной из экспедиций нам удалось зафиксировать описание детской игры на Суккот. Играли в орехи, которые до Суккота не принято было есть:

Информант. Ну, мальчики между собой. Ну, берут орехи в карман, ну дома где-то, на улице, «чок» называлось. Делаем ямку такую, обыкновенно ищешь такое место, вот было такое вот, и играем.

Собиратель. Чтобы по наклонному скатывались?

Инф. А бывало так, что и по доске скатывали орехи, а бывало, так берешь, ну давай ты четыре и я четыре. Бросили в эту ямку, три-четыре остались в ямке, остальные разлетелись, начинаешь, кто быстрее, точно собирает семь-восемь, тот забирает  все остальные. Вот так играли в Суккот[28].

Симхат Тора (Симхес Тойре)

Последний день Суккота, Симхат Тора, которым заканчивается цикл еврейских осенних праздников, особенно запомнился многим нашим информантам, главным образом потому, что в этот праздник – в отличие от Рош а-Шана и Йом Кипура – было принято приводить детей в синагогу. Вот уникальное свидетельство дочери раввина из Славуты, Клавдии Исаковны Шапиро (1927–2009):

Я вам скажу – я родилась в 1927 году, это уже советская власть – можете себе представить. Один раз в Симхас Тойре я пошла к папе в синагогу, там было весело, целуют… целуют Тору. И ученики доложили учительнице, и маму вызвали. Так она сказала: если они вам доложили, они же тоже были. Так она ответила: им можно, а вашей дочке нельзя, она дочь раввина. Да. Мама имела неприятности[29].

Отправлявшихся в синагогу детей было принято нарядно одевать и давать им с собой красивые флажки, яблочки и свечки; такие флажки до войны покупали в магазинах:

Информант. И были такие флажки из бумажки, тонкие, а были такие флажки с картона, там все разрисовано, все наши вот эти; и надо было сверху красное яблочко и свечку. <…> На флажках нарисована вся наша… история, наши эти вот… ну, как говорят, наши все предки, предки! Нарисованы там – и где-то подписано.

Собиратель. А они покупались, или сами делали такие флажки?

Инф. Не-не. В магазинах все было, именно к празднику, в магазинах[30].

Этот обычай сохранялся и в 1950‑х годах и отразился в воспоминаниях послевоенного поколения: «Помню, в детстве меня папа тоже держал на руках <…> так вот мне яблочко дали и свечку, и танцевал он со мной по залу, большущая зала, и он со мной танцевал… Ну, когда Тору выносят, на последний праздник, <…> когда Тору… с Торой танцуют, так я помню, тогда он с яблочком – красное яблочко, – и меня благословлял раввин, шоб я была счастлива. Там был огромный зал»[31]. В это время уже не было магазинов, торгующих такими товарами, и флажки приходилось делать самим: «Поскольку папа был мастер, то проблемы с досточками не было. Он делал мне палочку, брату. И мама на бумажке из альбома для рисования делала флажочек, рисовала синюю звездочку, и сверху на палочку надевала красное яблочко, чтобы оно блестело. Яблочки назывались цыганочки. <…> И в яблочке делала дырочку, а на дырочку она вставляла свечечку. <…> Нужно, чтобы свечка не погасла и яблоко не съесть раньше времени. <…> Тору носили вокруг бимы, а все дети хватались за нее и целовали»[32].

Таким образом, мы видим, что в детских воспоминаниях о еврейских осенних праздниках наши информанты сохранили моменты, связанные с личным участием самих детей или их родителей (обряд капорес, строительство сукки, поход в синагогу с флажком и яблоком и т. д.). А ряд традиций, которые продолжают соблюдаться и в наши дни: пост в Йом Кипур, угощения на Рош а-Шана, посещение могил близких родственников перед осенними праздниками – приобретают в глазах наших информантов особый вес и значение, поскольку им находятся соответствия в детских воспоминаниях.

Синагога Мордко и Тауби Крон в Черновцах. Конец XIX века. Фото 2007 года

Еврейские осенние праздники глазами славянских соседей

Для иноэтничных соседей важными среди еврейских осенних праздников оказываются три: Новый год, Судный день и Суккот; Симхат Тора практически включена в славяно-еврейский календарь, по-видимому, потому, что у этого праздника меньше внешних атрибутов, заметных чужакам. Большинство наших информантов описывают традиции и обряды, которые они сами наблюдали до второй мировой войны, когда жили с евреями в непосредственном соседстве или слышали их описание от своих родителей.

В славянской культуре некоторые еврейские праздники получают новое название. Так, Суккот именуется словом «Кучки» (Кущи), а иногда так называют весь период осенних праздников. Самым важным для славян оказываются погодные приметы, связанные с еврейскими осенними праздниками, – считается, что в это время погода меняется, начинают идти дожди.

Новый год

Прежде всего вспоминают, что евреи ходят в это время на кладбище: «Ну, кучки… Я ж тебе говорю, что вот в ихнии кучки они ходят на кладбище»[33]. Одной из причин перемены погоды и начала дождей называют то, что евреи в это время плачут по своим убитым родственникам:

Информант. Мы кажем це «еврейские кучки» – це дожди начинаются.

Собиратель. А это когда?

Инф. Это за две недели… Галя, Галя, чуешь? А колы эти еврейские кучки?

Инф. 1. Ну, я кажу, воны осенью идут оплакивают своих убитых, идут оплакивают.

Соб. Они оплакивают?

Инф. 1. Ну, поминают, и все.

Инф. Ну, молятся, молятся, и все!

Инф. 1. Вот они як оплакивают их, значит, идут дожди.

Инф. Значит, жидивски кучки[34].

Упоминают также обряд ташлих, хотя ни самого названия, ни сути обряда никто из славян не знает:

Информант. И скоро здесь зара ихни кучки будут у цим мисяце, то це они приходят на ричку, як они булы, а зара нема. И мают книжки, Евангелию и читают, и глядаются в воду, и кидают в воду, а что кидают?

Собиратель. Приходили вот сюда на реку?

Инф. На речку, да. На Днистр, на речку, на ту, что возле моста речка есть, туда. И доўго, доўго читают, глядятся в воду и кидают, а шо кидают, то не знаю.

Соб. Они кидают или смотрят в воду?

Инф. И уже як надо идти, то як жинка, то юбку стяхне таке и пошла[35].

Славяне описывают еврейские гадания накануне Нового года, предсказания судьбы – евреи смотрят на длину тени в реке: если тень длинная, то жизнь длинная, и наоборот: «Они идут дивитися на тень. Ну, у них так, обряды свои были. <…> Таки в общем, что они оплакивали своих ридных, шли, значит, до воды, як шо вода показывала ихню тень доўгу, значит, це у них доўгий вик буде, а если коротко… Ну, смотря яка пора дня, шо день там до обиду, тень уже иде, солнце дальше. Вот. Они плачут, что вик короткий, бо тень у них короткая»[36]. Интересно, что подобный обычай действительно зафиксирован у евреев, по меньшей мере, со Средних веков: в еврейских общинах Европы было принято выходить в полночь последнего дня Суккота на улицу и при свете луны пытаться увидеть собственную тень: отсутствие тени считалось признаком близкой смерти, а ее ущербность – болезни. Сейчас подобную примету можно услышать в некоторых еврейских (например, хабадских) кругах, однако у еврейских информантов в Украине нам ее пока записать не удалось.

Старое еврейское кладбище в Новоселицах. Современное фото

Судный день

Самый распространенный рассказ про еврейский Судный день – это сюжет о Хапуне, или черте, который ежегодно в этот день похищает одного еврея. Поэтому в этот день все евреи молятся и боятся, что ночью одного из них ждет смерть. Так, например, И. Франко пишет, что украинцы верят, будто в еврейский Судный день в каждой «жидивской школе» (т. е. синагоге) исчезает один еврей – его уносит черт[37]. В рассказе В.Г. Короленко «Судный день» Хапун называется «жидовским чертом» и описывается как обычный черт, только «носит пейсы да ермолку и силу имеет над одними жидами»[38]. В некоторых рассказах из Подолии и Галиции уточняется, что Хапун утаскивает человека в тот момент, когда происходит молитва над водой. Поэтому тот, кому суждено умереть в эту ночь, не видит на воде своей тени[39].

Суккот (Кучки)

Главное, что сообщают соседи-славяне о празднике Суккот, – постройка специальных шалашей и молитва о дожде[40]. Если дождя в этот день нет, евреи его имитируют, – например, ставят на крышу шалаша полый арбуз или тыкву, просверлив там дырки и налив туда воду:

Информант. Да были праздники, и Пасха была. И Кучки какие-то, но что это за обряд, я не понял. Если дождь, в тот день дождь не падал, то они делали что-то вроде шалашей, и там ставили арбуз. В арбузе пробивали дырки, наливали воды туда, чтобы капало. Обычаи такие, чтобы надо, чтобы капало, смывало их грехи. Я не в курсе. <…>

Собиратель. А вот Кучки когда?

Инф. А осенью, осенью, это так приблизительно, у-у, Октябрьска революция была, то где-то в конце октября, что-то такое, я точно не знаю[41].

Рассказывают, как славяне пугали евреев, запуская в шалаш черную кошку или ворону, которую евреи принимали за нечистую силу и разбегались. Таким образом евреям мешали молиться. Объяснения, почему евреи в это время молятся о дожде, разнообразны; чаще всего говорят о гигиене – якобы под дождем евреи собирались смыть с себя паршу или вшей: «Говорят, что – о, дождь пошел, евреи пархи обмоют. Ну, вот так люди говорили. Понимаешь»[42]; «Если дождь в ихни праздники, то они будут счастливы, здоровы. А если дождя нет в ихни праздники, то они вшивеют, так называется, вшивеют»[43].

Любопытно, что евреи знают про славянские представления о празднике Суккот: «Вот они говорят, что на наши праздники начинается дождь, а я им и говорю, еще бы не были дожди, я говорю, это все плачут <…>, шесть миллионов евреев поубивали, в каждом селе есть братская могила. <…> Мертвые плачут»[44]. Эта цитата из интервью с информантом-евреем перекликается с высказываниями славянских информантов о том, что дождь на Кучки идет, так как евреи плачут по своим умершим.

Маркируя погодные изменения еврейскими праздниками, славяне добавляют к этому ряд сельскохозяйственных примет. Так, в городе Ямполь Винницкой области мы записали, что картофель необходимо обязательно выкопать до начала еврейских осенних праздников, иначе он будет червивый; до этого же времени надо успеть засолить капусту, иначе она тоже будет червивая.

В целом можно сказать, что еврейские осенние праздники характеризуются их иноэтничными соседями как страшные (опасность похищения нечистой силой) и как рубежные: определяется судьба на следующий год и осуществляется переход от одного сезона к другому, что особенно важно для сельскохозяйственного цикла. И для евреев, и для славян главными в описании еврейских осенних праздников оказываются два момента: связь этих дней с поминальным циклом, памятью и скорбью по умершим родственникам, и семантика обновления, начала нового, более удачного и счастливого года. С последним представлением связан и ряд поверий: нужно есть сладкое, чтобы год был сладким, искупить грехи (скинуть их в реку, перенести на курицу, смыть под дождем), чтобы обеспечить благополучие на следующий год. Очевидны и основные различия в воспоминаниях евреев и славян. Евреи помнят не только внешние проявления обрядов – таких, как ташлих или строительство шалашей, но и домашние традиции, ритуальную пищу, службу в синагоге, детские игры. Славяне же достраивают свои ограниченные представления о еврейских праздниках погодными приметами, поверьями о нечистой силе и различными стереотипами, характерными для восприятия «чужой» культурной традиции.

(Опубликовано в №221, сентябрь 2010)