Commentary: «Я произведу от тебя великий народ»
С 1881 года отчаявшиеся, нищие восточноевропейские евреи — в общей сложности около двух с половиной миллионов — выcаживались на берега Америки, чтобы связать вместе древний текст и чувство особого предназначения, свойственное молодой стране. Непоколебимо уверенных в себе граждан США — государства, набиравшего силу, — эти экзотические новоприбывшие побудили взглянуть по‑новому на три мистических стиха из книги Бытия, находившие отзвук в сердцах предков американцев с первых дней британской колонизации.
«Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе» , — велит Г‑сподь Аврааму (в то время, когда последний еще именуется в тексте «Аврам»). Всемогущий успокаивает растерянного патриарха, обещая грандиозные перемены в мире, к которым приведет этот направляемый им поход в неизвестность: «И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение» .
Точно так же молили благословить их отцы‑пилигримы и пуритане, прозревая сходство между своим «поручением отправиться в пустыню» и судьбоносной миссией Авраама, которому предстояло строить новую жизнь по Б‑жьим законам на никогда не виданной им Земле обетованной. Гордо отождествляя себя с «евреями Нового Завета», они также принимали на веру, что другие племена земные, как сказано в Библии, однажды будут вознаграждены или покараны в зависимости от того, как они обходились с новым народом, возникшим по велению Б‑га. «И благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну, — заверяет Г‑сподь Авраама и, соответственно, его потомков, вплоть до самых далеких. — И благословятся в тебе все племена земные» (Бытие, 12:1–3).
Памятуя об этом, многие из радикальных протестантов — людей дела и мечтателей, в итоге заложивших в Северной Америке основы новой цивилизации — уверовали, что их вселенское предназначение предполагает, помимо всего прочего, защиту детей Авраама; эту мысль они выражали в проповедях и научных трактатах задолго до того, как в их трудно живущих аванпостах в Новом Свете появились первые настоящие евреи.
Например, в 1648 году сэр Эдвард Николас, депутат британского парламента, написал получивший широкое распространение памфлет, где утверждал, что в тогдашних проблемах Англии виноваты «строгие и жестокие законы, ныне направленные против достойнейшего народа на свете, народа евреев, богоизбранного народа». Поражает и новое отношение к евреям, и то, что сэр Эдвард не убоялся назвать евреев «братья наши», — а именно ошеломляющий разрыв с устоявшимся средневековым взглядом, согласно которому евреи считались «дьявольским отродьем» и заслуживали пыток, геноцида и изгнания.
Николас и его единомышленники подавали свое кредо как призыв к искуплению, необходимому после того, как в прошлом не одно поколение англичан обходились с евреями жестоко: в 1190 году англичане изгнали евреев из Британии и на протяжении более чем 350 лет запрещали им возвращаться. По утверждениям лидеров пуритан, прекратив эти гонения, британцы заслужили бы духовные и материальные блага, недвусмысленно обещанные тем, кто добр к потомкам библейских патриархов.
Когда английские пуритане пересекли Атлантику, мечтая создать на диком и неприветливом континенте святые прибежища, они принесли с собой эти филосемитские воззрения. В Новой Англии влиятельный теолог и харизматичный пастор Роджер Уильямс неустанно призывал впускать и даже радушно принимать евреев, которых в большинстве стран презирали и притесняли. Когда в 1635 году Уильямса изгнали из колонии Массачусетского залива за то, что он упрямо настаивал на самоуправлении общин, он вместе со сторонниками двинулся в путь и основал новую колонию Род‑Айленд, причем ее столицу назвали со значением — Провиденс . В 1652 году, во время поездки в Англию, Уильямс подал в парламент ходатайство, предлагая приветствовать еврейскую иммиграцию во все уголки британского мира: «Я смиренно полагаю, что обязанность гражданского должностного лица — разрушить эту стену суеверий (в вопросах гражданского права), разделяющую нас, неевреев, и евреев, и великодушно (не дожидаясь, пока они нас попросят) сделать так, чтобы евреи свободно и мирно жили среди нас».
Спустя четыре года парламент принял судьбоносное решение — удовлетворил его ходатайство, дозволив евреям снова присутствовать в Британии; спустя каких‑то два года Роджер Уильямс радушно приветствовал первых еврейских поселенцев в своей колонии Род‑Айленд в Новой Англии. Ко времени американской революции первая община в Ньюпорте — ее составляли потомки евреев‑сефардов, беженцев из Испании и Португалии, — разрослась: в ней числилось уже 30 семейств.
Среди тех способов, которыми пуритане стремились приобщиться к библейским наказам, было и изучение иврита. Историк Ник Банкер, получивший образование в Кембридже, отмечает, что многолетний губернатор плимутской колонии Уильям Брэдфорд «подпал под влияние иудаизма, средневековых раввинов и их метода истолкования Библии и превратностей человеческой жизни». В «Спешно покинуть Вавилон» (2010) Ник Банкер утверждает: «Пуритан иврит притягивал с особой силой. Им хотелось вернуться по реке познания к верховьям и, насколько это возможно, напиться мудростью Библии из источника, наиболее близкого к первоначальному и не замутненного, как они полагали, ни двоедушием Римско‑католической церкви, ни ошибками переводчиков».
Брэдфорд силился освоить самоучкой язык, на котором, как он писал, «Б‑г и ангелы говорили со святыми патриархами древности». Он занимался по книге, сопровождавшей его в трудном плавании через Атлантику, и вот что поразительно: на полях многих страниц сохранились спустя без малого 400 лет старательные упражнения по ивриту, собственноручно выведенные им. Банкер даже утверждает, что, когда Брэдфорд и его коллеги впервые праздновали День благодарения, за основу они взяли традиционный иудейский обычай Биркат а‑гомель — молитвенную благодарность после рискованного путешествия или других опасных для жизни событий. Первые поселенцы Новой Англии совершенно точно знали об этой древней молитве, и «благословение в благодарность за спасение», верно, казалось им таким же естественным, каким оно доныне кажется верующим евреям.
При следующих трех поколениях лидеров Новой Англии самые видные ученые и должностные лица еще более целеустремленно и пылко отождествляли себя с детьми Авраама. Джон Коттон (1585–1652), выдающийся теолог из колонии Массачусетского залива, полагал, что члены этого образцово благочестивого содружества должны придерживаться ветхозаветных законов, «ибо Г‑сподь, в то время связанный заветом с [евреями] о том, чтобы быть их Б‑гом, поставил на их место нас и стал нашим, как и их, Б‑гом, и потому мы многим обязаны их законам, а также им самим».
Крупнейшим американским гебраистом своего времени стал Коттон Мэзер . Он регулярно цитировал раввинистическую литературу, которую знал в энциклопедическом объеме, не довольствуясь Танахом и Талмудом, а изучая еще и Маймонида, Нахманида (то был его любимейший автор), Мидраш, Раши и даже такие труды мистически‑каббалистического толка, как книга «Зоар». По сообщениям нескольких источников, Мэзер завел привычку, читая эти книги, надевать ермолку, а в 1696 году, тридцати трех лет, даже стал называть себя «рабби». Неудивительно, что современник Мэзера Питер Фолджер (баптистский миссионер, первопоселенец острова Нантакет и дед Бенджамина Франклина) с гордостью заметил: «Они там в Новой Англии похожи на евреев, похожи как нельзя больше».
Но мало кому из американцев, несмотря на это пылкое самоотождествление с Древним Израилем, выпадал шанс исследовать вместе со своими современниками‑евреями мудрость былых веков или перспективы на будущее. Одним из исключений был Эзра Стайлз (1727–1795), седьмой президент Йельского колледжа, влиятельный проповедник и ученый. Прежде чем занять принесший ему наибольшую известность пост в Нью‑Хейвене (Коннектикут), он 20 лет был пастором крупной церкви в Ньюпорте (Род‑Айленд). В те годы Стайлз поставил своей целью часто бывать в маленькой, бедствовавшей синагоге, которая к тому времени каким‑то чудом просуществовала более ста лет, хотя еврейское население за этот срок не особенно увеличилось. На молитве в синагоге Стайлз познакомился с почтенным раввином из Святой земли, посетившим Ньюпорт. Рафаэль‑Хаим‑Исаак Каррегаль родился в Хевроне, неподалеку от легендарной гробницы Авраама и других праотцев и праматерей Израиля. Стайлз записал для памяти содержание их бесед при каждой из двадцати восьми продолжительных встреч, а когда раввин уехал, поддерживал с ним оживленную переписку на иврите.
В отличие от Коттона Мэзера — а он питал надежду, что даже религиозные евреи, столь горячо им уважаемые, в конце концов придут к Христу, — Стайлз ожидал, что рабби Каррегаль в полной мере останется евреем, и упоенно мечтал о том, чего евреи и христиане могли бы достичь сообща. Он заказал портрет своего друга, чтобы поместить его на видном месте в Йеле, помог издать английский перевод двух написанных на испанском проповедей Каррегаля. В особенности Стайлз верил, что окончательное «возвращение двенадцати колен на Святую землю» может произойти со дня на день и от этой искры возгорится вера, силой которой верующие сумеют «обратить весь мир».
Молясь за предсказанное пророчествами восстановление древнего народа в правах, Стайлз сыграл первостепенную роль в чудодейственном рождении новой страны в Северной Америке. Этот проповедник‑патриот, бесстрашно ратовавший за идеи независимости, после триумфа американской революции прочел знаменитую проповедь, озаглавленную «Соединенные Штаты, возвышенные до славы и почета». Приближаясь к кульминации проповеди, этот христианский ученый муж заметил, что Америка вознесена так высоко еще и ради того, чтобы сыграть, как предполагается, роль в усилиях «воссоединить и собрать» детей Израиля «из всех стран». В этот момент «слова Моисея… сбудутся буквально; когда потомство Авраама будет собрано как нация и станет в высшей степени выдающимся и славным народом».
Участие евреев в Войне за независимость США укрепило стремление поколения, основавшего США, увязать судьбу Америки с судьбой Израиля. Финансовый брокер Хаим Саломон, родившийся в Польше, накануне американской революции приехал в Нью‑Йорк и сразу же присоединился к радикально настроенным «Сынам свободы». В 1776 году британцы, заняв город, посадили Саломона в тюрьму, он сумел бежать, но его снова арестовали за активную поддержку мятежа против британской короны. Много выстрадав за решеткой, он вновь совершил побег и пробрался в Филадельфию, где сыграл ключевую роль в торговле облигациями и переводными векселями новорожденной республики, что помогало кое‑как удержать на плаву финансы. Спустя восемь лет, заполненных утомительным трудом и тревогами, борьба за независимость истощила организм и капиталы Саломона. Сорока четырех лет он умер от туберкулеза — произошло это всего через два года после того, как война была официально завершена, причем его щедрые, беззалоговые ссуды и завещанное вождям революции имущество оставили его на момент кончины без гроша.
На всем протяжении войны еврейская община никогда не насчитывала больше 2500 человек, то есть менее 0,1% от населения колоний, составлявшего почти 3 млн. Однако современники восхищались тем, что подавляющее большинство евреев поддержали борьбу за независимость, в противовес ожесточенным раздорам среди населения в целом.
Помня об этом вкладе, Вашингтон на втором году своего президентства по новой конституции постарался особо почтить и похвалить крохотные еврейские общины республики. В знаменитом письме к «Еврейской общине Ньюпорта, Род‑Айленд» (в то время крупнейшей в стране — без малого 200 душ) президент заявил: «Теперь к веротерпимости больше не относятся так, словно один класс пользуется своими прирожденными естественными правами только благодаря поблажке другого класса. Ибо, к счастью, правительство Соединенных Штатов, ни в малейшей мере не одобряющее нетерпимости, ни в малейшей мере не потворствующее гонениям, требует лишь, чтобы те, кто живет под его защитой, вели себя как добропорядочные граждане, оказывая ему во всех обстоятельствах действенную поддержку».
В 1790 году президент республики публично заявил, что евреев можно считать «добропорядочными гражданами» в любом смысле, меж тем в других странах такое заявление сочли бы шокирующим, радикальным, опасным и беспрецедентным.
В Великобритании понадобилось еще 68 лет и долгая, ожесточенная, расколовшая общество борьба, прежде чем парламент наконец‑то согласился отменить отягощавшие еврейское население «поражения в гражданских правах» и принял в ряды депутатов палаты общин еврея, избранного по всем правилам. (Двадцатью годами раньше в Вестминстерский дворец пришел Бенджамин Дизраэли, будущий премьер‑министр, но он, что облегчало дело, был крещен еще в двенадцать лет.) «Эмансипация евреев» добралась до Франции только в 1806 году (при Наполеоне), до Австро‑Венгрии — только в 1867‑м, до Бразилии — в 1890‑м, до Испании — в 1910‑м, а до России (вместе с революцией) — в 1917‑м.
В то время когда Вашингтон писал свое поразительное послание ньюпортской общине, а в ее лице — и евреям остального мира, — ни одна другая страна мира и близко не подошла к тому, чтобы предложить евреям равенство при получении гражданства и государственных должностей. Тем не менее завершил письмо первый президент надеждой на будущее, читалось оно словно благословение и изобиловало отсылками к еврейскому Писанию: «Пусть Дети Рода Авраамова, обитающие на этой земле, по‑прежнему заслуживают и удостаиваются доброго отношения других жителей; и да сидит каждый под своею виноградною лозою и под своею смоковницею, и никто не будет устрашать их . Пусть Отец милосердия сеет на стезях наших свет, а не тьму и сделает всех нас с нашими разными призваниями полезными здесь и в положенный Им час и положенным Им образом счастливыми вовеки веков».
В еще одном послании в 1790 году — оно было адресовано еще более крохотной еврейской общине (маленькой бедной синагоге в Саванне в Джорджии) — Вашингтон выразил схожие чувства и напрямую увязал судьбу новой республики с особым уделом детей Израиля. Он написал: «Пусть тот же чудодейственный Б‑г, который спустя долгое время после того, как избавил евреев от их египетских угнетателей, насадил их на Земле обетованной, — Тот, чей благодетельный промысел в последнее время был так явственен, когда эти Соединенные Штаты были основаны как независимая страна, — доныне продолжает поить их росами небесными и распространять на жителей всех вероисповеданий мирские и духовные блага, дарованные тому народу, чей Б‑г — И‑гова».
Как видно по этим высказываниям, исполненным искреннего чувства, первые лидеры Соединенных Штатов отождествляли американский опыт с историей древних евреев в Библии, причем отождествляли со времен пилигримов и пуритан. Когда в 1776 году Бенджамину Франклину и Томасу Джефферсону поручили разработать эскиз первой официальной печати новой страны, и тот и другой предложили изобразить детей Израиля, бегущих из египетского рабства под чудесной Г‑сподней защитой, когда Г‑сподь заставил море расступиться или вел их через пустыню то как столп облачный, то как столп огненный.
Как написал в 2017 году Дэвид Брукс, «та история, которую американцы рассказывали о себе, была библейской историей — историей исхода нескольких несхожих между собой народов, бежавших от гнета, пересекших пустыню и сплотившихся, чтобы помочь создать страну обетованную». Речь шла не о том, что американцы чем‑то заменят отношения между Всемогущим и еврейским народом, основанные на Завете, а о том, что они так или иначе воспроизведут эти отношения или перенимут их, чтобы разделить с евреями особые блага, даруемые небесным покровительством.
Джон Адамс, второй президент США, горячо поддержал эту идею в письме к одному из самых видных евреев страны. В 1819 году, спустя восемнадцать лет после того, как Адамс оставил президентский пост, он решил «дать волю своему воображению» в переписке с Мордехаем‑Мануэлем Ноа — Ноем), неутомимым журналистом, драматургом и дипломатом; когда Ноа назначили консулом в Королевство Тунис, он стал первым в истории американским евреем, которому удалось получить заметную должность на федеральном уровне. «Атлас независимости», как называли Адамса, заверив Ноа в «своем уважении и почтении», высказал следующие соображения: «Пожалуй, я осмелюсь пожелать, чтобы вы возглавили сотню тысяч израилитов, столь же хорошо дисциплинированных, как французская армия, и вошли бы с ними в Иудею, и завоевали бы эту страну, и восстановили бы власть своего народа над ней, поскольку мне искренне хотелось бы, чтобы евреи вновь стали в Иудее независимым народом».
Проявлять столь типичный для отцов‑основателей США филосемитизм Адамс начал еще за одиннадцать лет до этого письма. «Готов уверять, евреи сделали больше, чем любая другая нация, для того, чтобы цивилизовать людей, — писал он. — Если бы я был атеистом и верил бы в то, что извечная судьба слепа, то все равно верил бы, что судьба уготовала евреям быть самым главным орудием, которому суждено цивилизовать нации… Они — самая славная нация из всех, когда‑либо населявших мир земной».
Ободренный такими воззрениями некоторых из самых чтимых деятелей республики, Мордехай Ноа приступил к осуществлению грандиозного плана подготовки к воссозданию Израиля, для чего намеревался учредить под юрисдикцией США специальное убежище для гонимых евреев. Свою колонию он задумал выстроить неподалеку от Буффало, на острове Гранд на Ниагаре. В этих целях он принялся скупать земли (по 4 доллара 38 центов за акр) и нарек новое поселение Арарат: как библейский Ной после ужасного Потопа, принесшего столько страданий, причалил свой ковчег к горе Арарат, точно так же современный Ной укрыл бы в своем Арарате массу евреев, которым угрожали гонения и насильственная смерть.
Сочувствующие Ноа христиане поддержали его утопический план с куда большим энтузиазмом, чем его собратья‑евреи, и 2 сентября 1825 года несколько тысяч человек пришло к епископальной церкви Св. Павла в Буффало на церемонию освящения нового поселения. Хотя здание с трудом вмещало восторженные толпы, Ноа все‑таки сумел вдохновить толпу петь псалмы на иврите, а затем продемонстрировал символический «краеугольный камень» для островного убежища, которое «милостью Б‑жией, губернатора и Судьи Израилева» должен был возглавить сам. На этом валуне весом в 400 фунтов написали на иврите слова библейской «Шма» («Слушай, Израиль: Г‑сподь — Б‑г наш, Г‑сподь — один»), а также на английском «Арарат, город‑прибежище для евреев, основан Мордехаем‑Мануэлем Ноа в месяце тишрей, 5586 (сентябре 1825‑го) и на пятидесятый год независимости Америки».
Островная колония Арарат так никогда и не воздвигла ничего более существенного, чем этот массивный камень, — единственное, что сохранилось от дерзкого плана американского мечтателя привлечь в Штаты бессчетные полчища еврейских беженцев — плана, возникшего за полвека до того, как этот «забитый люд» действительно двинулся в Америку.
В первые сто лет существования независимой Америки дальновидные патриоты не ошиблись, предугадав, как Америка повлияет на формирование новой судьбы еврейского народа. Но ни один из них не предрек, как еврейский народ воздаст за это: когда выковывались современные Соединенные Штаты, евреи сыграли в этом не последнюю роль — сыграли посредством внезапной массовой миграции, начавшейся неожиданно и для самих путников, и для их пункта назначения.
Начиная с 1881 года обедневшие восточноевропейские общины, почти не проявлявшие интереса к переселению на старую землю обетованную, стали всем скопом иммигрировать на новую, столь много обещавшую землю. В прежние времена евреи покидали места, где жили достаточно долго, лишь когда им приходилось спасаться: отчаявшись, они бежали в 1492 году из Испании, в средневековье, из германских государств, а несколько раз — даже из Древнего Израиля. Но в каждом случае они бросались врассыпную, рассеивались по стольким разным новым местам, что этот период в их истории стали называть «диаспора» — «рассеяние».
На сей раз еврейские мигранты двинулись преимущественно в одном направлении и более целеустремленно, в общей пылкой надежде на то, что новый исход может обеспечить им не только выживание, но и восстановление в правах. Отъезд в Америку не только спасал их от опасности и смерти, но и обещал надежду и жизнь. Из более чем 2,5 млн евреев, бежавших из самых разных стран при жизни одного поколения, 80% с гаком направились в США, намного меньше перебралось в Западную Европу, Южную Африку, Канаду, Аргентину и Австралию; горстка евреев прибыла в бедствующие поселения в Палестине в надежде вернуть себе древнюю родину на Ближнем Востоке.
Этот новый исход начался с одного‑единственного чудовищного, бессмысленного, дикого поступка, который, казалось бы, не имел явного отношения ни к угнетенным еврейским массам Восточной Европы, ни к их новому убежищу в Новом Свете, — с убийства царя Александра II. Его гибель повлекла за собой серию погромов, и это убедило немалую часть евреев — а их в Россиской империи было 7 млн, — что им надо бежать, спасая свою жизнь. Само время убийства царя сделало массовую иммиграцию в Америку возможной и, более того, даже логичной. Если бы удалось одно из предыдущих покушений на императора, условия жизни в Америке, опустошенной Гражданской войной, выглядели бы гораздо менее соблазнительно, чем экономический подъем и стремительная индустриализация 80–90‑х годов XIX века. Вдобавок взрывной рост торговли и промышленности способствовал отказу от нативистских , антииммигрантских настроений, столь мощных в американской политике и культуре до войны Севера и Юга. Теперь евреи и другие мигранты, переполнявшие трансатлантические суда, редко натыкались на такие препятствия, как запутанный порядок оформления документов или нетерпимость чиновников: Америке требовалась рабочая сила.
И в глазах самих иммигрантов, и в глазах американцев, не подготовленных к такому обороту событий и изумленно наблюдавших за наплывом новичков, внезапный взрывной рост еврейского населения в Америке казался каким‑то чудом и неизбежно наводил на библейские аналогии. В декабре 1881 года, когда отчаявшиеся еврейские беженцы хлынули в Нью‑Йорк и другие крупные города Восточного побережья, сатирический журнал «Пак» опубликовал поразительную карикатуру: на ней Дядя Сэм представлен в образе современного Моисея. На карикатуре улыбающийся национальный символ в лучах, исходящих из его цилиндра, стоит на утесе, простирая руку с жезлом, на котором написано: «Свобода». Внизу толпа нищих еврейских семейств — мужчины по большей части (со стереотипными бородами и крючковатыми носами) — тащит на себе детей и скудные пожитки сквозь чудодейственно расступившиеся воды Красного моря, дабы обрести безопасность на своей новой Земле обетованной. Стены воды грозят поглотить путников, но их удерживает благожелательная и вместе с тем сверхъестественная сила Дяди Сэма, на стенах надпись : «Гнет» и «Нетерпимость».
Судьбоносное прибытие полчищ восточноевропейских евреев преобразило Соединенные Штаты столь же драматично и даже более стремительно, чем оно преобразило самих иммигрантов. В 1881‑м, в год убийства царя, еврейское население Нью‑Йорка составляло 80 тыс. Спустя двадцать лет это число увеличилось до 510 тыс. — более чем на 600%.
По одному из тех странных совпадений, которые так часто проливают свет на историю страны, финальные стадии сбора средств на гигантскую статую «Свободы, озаряющей мир» и ее установки практически совпали с тем временем, когда массовая еврейская иммиграция из Восточной Европы привлекла внимание всего мира.
Первоначально исполинская фигура в бухте не имела ни малейшего отношения к какой бы то ни было иммиграции. Эту статую предложил установить один пламенный французский аболиционист, чтобы увековечить победу Союза в Гражданской войне, отмену рабства в Америке, а также общую верность США и Франции делу свободы. Наконец, готовая статуя (высотой без малого 46 метров, если отсчитывать от пальцев ног в сандалиях до огненных языков ее факела) заняла место на острове Бедлоу (позднее — остров Свободы) в 1886 году, именно тогда, когда прилив еврейства, устремившегося к Соединенным Штатам, близился к пику. Одна пылкая еврейская поэтесса, продвигая идею, что Америке предназначено спасти и восстановить в правах ее народ, одарила страстным голосом «безмолвные губы» этой величественной дамы.
Эмма Лазарус выросла в культурной сефардской еврейской семье; почти 200 лет ее род процветал, занимаясь в Нью‑Йорке торговлей. Восемнадцати лет она опубликовала первую книгу стихов, и вскоре Ральф Уолдо Эмерсон, выдающийся сын Новой Англии, удостоил ее произведения поощрительных отзывов, а ее саму — своей дружбы. Лазарус, свободно владевшая французским, итальянским и в особенности немецким, также публиковала переводы стихов Гёте, Гейне, Виктора Гюго и многих других, а ее стихи и наблюдения появлялись в престижных столичных журналах по всему миру.
Завоевывая воистину международную репутацию, Лазарус уделяла своему еврейскому наследию мало внимания, но когда ей минул тридцать один год, из‑за жестоких погромов, последовавших за убийством царя, ей захотелось «открыть себя». Она переводила страстную еврейскую лирику средневекового мистика Йеуды Галеви : тот описывал, как жаждет отправиться в Израиль и поспособствовать его чудесному возрождению. Она также организовывала благотворительные мероприятия в помощь полчищам неимущих российских евреев, хлынувшим в Нью‑Йорк, — снабжала их пособиями и вещами, без которых невозможно выжить, а заодно знакомила с основами американской истории и культуры и энергично защищала от антисемитских насмешек в массовой прессе. Соприкосновение с этими нищими мечтателями будило в ней гордость своим еврейским прошлым, вдохновляло на видения грандиозного будущего: в ее стихах внезапно прорвалась страсть, в них появилось чувство цели, зазвучали пылкие призывы.
Проснись, Израиль, проснись! Припомни сегодня
Прославленную ярость Маккавеев!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, как нужна сейчас труба Иерусалима,
Чтоб с сокрушительною силой протрубить,
Чтоб спящих пробудить внизу и наверху
И их поднять в этот час, когда медлить нельзя!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О, не уверяйте, что воинственный огонь потух,
Не говорите, что мистическое пламя отгорело!
С законом Моисея и лирой Давида
Ваша древняя сила остается непреклонной.
Пусть новый Эзра встанет вновь,
Чтобы поднять ЗНАМЯ ЕВРЕЯ!
Она сама подняла это знамя, основав «Общество попечения об усовершенствовании и расселении восточноевропейских евреев» с целью вдохновить массовый исход из Европы, а в конечном счете и исход из США во имя завладения древней родиной. Она писала другу, что ви́дение возрожденного Израиля «открывает колоссальные панорамы прошлого и будущего и вдобавок, раз оно сейчас как никогда живо, это, почти вытеснив другие темы, занимает все мои мысли».
Тем не менее в 1883 году Эмме Лазарус удалось внести свой вклад в аукцион произведений искусства и рукописей, устроенный для сбора средств на финальные стадии изготовления и монтажа статуи Свободы. Этим вкладом стала рукопись сонета, в котором соединились нежная любовь к новоприбывшим, в отчаянии бегущим от голода и царя, и ликующий гимн эпохальной роли Америки, которая дает убежище и восстановливает права. Никто и никогда не выразил такими пронзительными, такими накрепко запоминающимися словами еврейский взгляд на Соединенные Штаты как на сверхъестественное прибежище в суровом, враждебном мире:
Новый Колосс
Не исполин, что греком был отлит,
Победно вставший
средь земель и стран, —
Здесь, где уходит солнце в океан,
Восстанет женщина,
чей факел озарит
К свободе путь.
Суров, но кроток вид,
О, Мать изгнанников!
Мир целый осиян
Тем маяком; оправлена в туман,
Пред нею гавань шумная лежит.
«Вам, земли древние, —
кричит она, безмолвных
Губ не разжав, —
жить в роскоши пустой,
А мне отдайте из глубин бездонных
Своих изгоев, люд забитый свой,
Пошлите мне отверженных,
бездомных,
Я им свечу у двери золотой!»
Крылатое выражение «Мать изгнанников», по‑видимому, имело особое значение для еврейских иммигрантов из России: их более целенаправленно, чем прочих новичков из практически сотни других стран, выдворяли из мест, где они так долго жили. На отполированной табличке на подножии статуи, чье значение Эмма Лазарус определила на веки вечные, выгравировали ее стихотворение — спустя двадцать лет после того, как Лазарус его написала, и спустя пятнадцать лет после ее безвременной смерти.
Оригинальная публикация: ‘I Will Make of You a Great Nation’
Сион как магистральное направление
Придворный поставщик
