В эту cубботу заговорили о торговце, который поджег свою лавку, чтобы получить страховку. Тетя Ентл сказала: — Ну, поджог есть поджог. Поджигатели были до него и будут после. Легкие деньги соблазняют. Все, что ему нужно было сделать, — полить товары керосином и зажечь спичку. Страховая компания делает вид, что поймала торговца на слове. Они платят не собственные деньги — все идет из банка в Санкт-Петербурге. В старое время, если торговец не мог заплатить долг, у него отнимали дом и дело или сажали в тюрьму. Людей за такие дела арестовывали. Сегодня легко объявить себя банкротом. В худшем случае подожжешь. А если повезет, освободят досрочно, или сумеешь убежать в Америку.

— Все равно, — сказала наша соседка Бейла-Цивья. — Нужно иметь сердце убийцы чтобы рискнуть сжечь всю рыночную площадь и полгорода.

— Женщины, это не разговор для Субботы, — сказала тетя Ентл.

Такие заявления тети Ентл я слышал каждую Субботу. Она считала, что Субботе надлежит быть чистой и веселой, и в рассказах должен чувствоваться привкус болтовни. Хлопала себя по губам и говорила: «Рот, успокойся!» или «Отец небесный, не давай мне грешить языком». Но часто нарушала собственное правило.

Тетя Ентл пошла в кухню за освежающим.   Вернулась с подносом с вишнями, сливами и квасом и сказала:

— Человек сам — худший враг себе. Сто врагов не навредят ему так, как он сам.

Уселась, разгладила цветные ленты, свисающие с ее чепца, и поправила золотые сережки, болтающиеся в ушах.  Я понял, что сейчас начнется рассказ.

Тетя Ентл отпила немного квасу, кончиком языка облизала губы. Чуть поколебавшись, начала:

— Это, правда, рассказ не для Субботы, но из него можно извлечь урок. Когда я жила с моим первым мужем — да заступится он за всех нас — в городе Красностае, у нас была соседка, вдова из Люблина, Хая-Кейла. Муж оставил ей талантливого сына, Йоселе. В математике он был волшебником. От отца осталась ему книга «Учебник алгебры», и маленький Йоселе днем и ночью сидел над ней. Мать водила его по домам — показать его таланты. Он вычислял, сколько капель воды в городской реке. Он уверял, что в дремучем лесу за помещичьим замком есть два дерева с одинаковым числом листьев, хотя их никому никогда не счесть.

Люди слушали, разевая рты. Хая-Кейла всегда боялась, что соседи сглазят мальчика. Через день она водила его к старухе, которая умела изгонять злых духов. В конце каждого месяца она давала мальчику траву против глистов. Однажды, когда у Йоселе была горячка, одна старуха посоветовала матери выкопать за домом яму, надеть на мальчика чистое белье и положить его туда, чтобы одурачить ангела смерти, — пусть думает, что того уже похоронили в саване. Когда раввин услышал это, он послал служку постучать в окно матери и предупредить ее, что это уже колдовство. Да, слишком заботливые матери делают странные вещи. Раввин велел дать мальчику два имени — Хаим и Алтер, означающие «жизнь» и «старость». С тех пор мать звала его этими именами, но люди забывали и продолжали звать «Йоселе».

Короче говоря, Йоселе рос, чтобы стать гением в Торе и математике. В ту пору был в городе гой-аптекарь, который знал латынь лучше многих священников. Однажды, когда Хая-Кейла привела Йоселе купить пилюли, аптекарь разговорился с мальчиком и внезапно воскликнул:

— Поздравляю, ваш сын уже без учителей знает логарифмы!

Мать прибежала к нам с доброй вестью. Я никогда не слышала этого трудного слова, но она повторяла его столько раз, что я сама научилась выговаривать. Целый месяц Хая-Кейла говорила только о логарифмах: логарифмы то, логарифмы это!

Потом Йоселе научился играть в шахматы. Он побеждал всех в городе, и евреев, и гоев. Играл в шахматы с дочерью аптекаря, Еленой, которая курила папиросы и была умна, как мужчина. Играл даже с русским полицмейстером и с некоторыми польскими панами. Люди даже советовали, чтобы ему за игру платили, — это помогло бы вдове сводить концы с концами. Каждый день она возвещала о вчерашних победах сына. После того как Йоселе поставил мат самому градоначальнику, местный помещик, граф, подарил ему шахматы и доску из слоновой кости.

Теперь слушайте. Был в нашем городе богатый еврей Вольф Маркус, торговец лесом. Он купил у поляков, разоренных восстанием, большие участки леса и стал рубить деревья, большей частью дубы. Чтобы определить, сколько получится древесины, нужна математика. Когда Вольф Маркус услышал о Йоселе, он пригласил его к себе, и они с бухгалтером Вольфа часами обсуждали логарифмы. Все присутствующие знали математику, все играли в шахматы, даже дочери Вольфа, Сереле и Блюмеле. Все восторгались ученостью и мудростью Йоселе. Сереле полюбила его, как говорится, с первого взгляда.

Он пришел на час, а завоевал мир.

В маленьком городе все знают, что у кого варится в горшке. Хая-Кейла сразу же прибежала к нам с доброй вестью. Чего здесь выбирать? У Вольфа Маркуса для каждой дочери большое приданое, и о своих намерениях он говорил открыто. Отцы даже больше матерей хотят, чтобы дочери вышли замуж. Однажды он сказал Йоселе о браке, и на следующий день они подписали предварительное соглашение. Через две недели всех родственников с обеих сторон пригласили на помолвку. Город кипел, как котел. Вольф Маркус поехал в Люблин и вернулся с золотыми часами для Йоселе. Парень был уже сын не своей матери, а Вольфа. Хая-Кейла от радости и смеялась, и плакала. Она чуть не умерла от страха, что кто-то вырвет у нее это счастье. Меня пригласили на помолвку, и я видела, что подарили Йоселе — золотые часы, серебряные часы, Пятикнижие в шелку, Мишну в коже, вышитый талес, лисью шапку с тринадцатью хвостами. Свадебный контракт писал особый писец, у которого был свой стиль, и он получал надбавку за каждое слово. У Хаи-Кейлы остались драгоценности от собственной свадьбы, и она подарила их невесте при подписании контракта, как велит обычай. Если бы ей предложили подарить свою голову, она бы не колебалась ни секунды.

Похоже было, что Йоселе упал на ложе из цветов, и город дрожал от зависти. Другие матери тоже хотели блестящих партий для своих детей. Хая-Кейла проклинала их заранее. Я слышала, как она говорила: Я виновата, что породила гения? — Где-то написано, что чрево женщины подобно ящику: что положишь туда, то и возьмешь. Отец Йоселе, мир его праху, сам был ученый. Он был очень мудр, и яблочко от яблони недалеко падает. Но на каждый роток не накинуть платок. Всегда ищут, что бы напортить, никогда не ищут хорошего. 

— Я все помню, — сказала тетя Ентл. — Завистники просто не могли вынести, что еврейский юноша понимает логарифмы и женится на дочери богача. В священных книгах написано, что Иерусалим разрушили из-за ненависти и зависти. Я была еще молоденькой, но боялась, что с Йоселе случится что-то ужасное, злые языки переносили сплетни из дома в дом. Даже к нам проникли, хотя он был наш родственник. Но я забыла главное. Вольф Маркус приготовил свадьбу, которая стоила состояние. Конечно, всех пригласить он не мог, и обойденные горели злобой. Поскольку Йоселе считался ученым, его вызвали читать Тору, что есть признак уважения. И это еще больше разожгло сплетников.

Недалеко от Красностае, в городке Шебрчине, жил еврей, Якоб Рейфман. Его считали ученым и еретиком. Он не отрицал Б-га, но говорили, что он пишет по-немецки и посылает рукописи к маскилим — просвещенным немецким евреям. Хасиды и маскилим враждуют между собою. Пошел слух, что Йоселе и Рейфман обмениваются учеными письмами и высмеивают хасидских ребе. Один  наш ешиботник сказал, будто Йоселе утверждает, что строители Храма ошиблись, измеряя колонны, священные сосуды и алтарь. Сразу же в городе поднялся крик, что он считает себя умнее царя Соломона. Когда Хая-Кейла услышала обвинение, она побелела от страха. Побежала к нам, горько плача — враги пытаются сорвать венец с ее головы!

В одну Субботу в городе было столпотворение. Когда Йоселе вызвали третьим к чтению Торы — особая честь, — кто-то подошел к кафедре и пытался его оттолкнуть, крича, что Йоселе отступник и предатель Израиля, его следует отлучить при черных свечах и трубных звуках. Хае-Кейтл досталось в эту Субботу в женском отделении синагоги. Об ее возлюбленном сыне говорили такое, что она испустила ужасный крик и упала в сердечном приступе. Ее пытались оживить каплями Йом-Кипура, массировали виски, но все было тщетно. Ее унесли на носилках, которые всегда стоят у дверей богадельни. Это была уже не Суббота, а день траура и поста. В последовавшем безумии мясники, кучера и лошадиные барышники кинулись в синагогу и напали на того, кто приставал к Йоселе. Чтение Торы и молитвы сразу прервались. О скандале узнало начальство, и евреи перепугались. Главам общин пришлось извиняться за буйство в синагоге и уплатить штраф.

«Отлучение» — слово, которого боятся даже гои. В Польше такое было, только когда лже-Мессия Якоб Франк крестился вместе с женой и учениками и объявил в суде, что евреи используют христианскую кровь для мацы. Это было не при мне, но мне рассказывали.

— Но что случилось с Йоселе? — спросила Бейла-Цивья.

Тетя Ентл покачала головой.

— Не хотелось бы говорить в Субботу такое, но — нечто ужасное, даже невероятное.

— Что же?

— Он переменил свою золотую цепь, — сказала тетя Ентл.

— Хотите сказать, крестился?

— Он пошел к священнику и женился на дочери аптекаря.

— Бросил жену? — спросила моя мать.

— Жену, и Бога, и евреев, — ответила тетя Ентл.

— Он развелся с женой? — спросила мама.

— Жена выкреста не нуждается в разводе, — сказала тетя Ентл.

— Ентл, вы ошибаетесь, — сказала мама. — Согласно закону, выкрест остается евреем, жена его считается замужней женщиной, ей нужен документ о разводе, если она хочет выйти замуж.

— В первый раз слышу, — сказала Бейла-Цивья.

— Будешь долго жить, многое услышишь в первый раз. Я знаю случай, когда один из мятежников, которые хотели сбросить царя, в тюрьме крестился. Туда привели раввина, писца и двух свидетелей, и он развелся с женой по закону Моисея и Израиля. Мужчины! Какие они предатели!

— Тора — как океан, — сказала тетя Ентл. — Дна нету. Женщины, становится поздно. Скоро надо читать «Бог Авраама».

Я повернулся к закату. Солнце садилось, окруженное горячими облаками. Они напоминали реку огня, где караются грешники в Геенне. Женщины долгое время сидели молча, склонив головы, утираясь фартуками. Потом тетя Ентл стала читать:

— Бог Авраама, Исаака, Иакова, защити бедняков Израиля и Свою Славу. Священная Суббота кончается, и должна начаться прекрасная неделя. В ней будет Тора, добрые дела, богатство и честь, щедрость и милосердие. Мрак изгнания должен кончиться. Звук трубы Илии должен послышаться. Мессия, наш Избавитель, придет скоро и в наше время. Омэйн села.

— Омэйн села, — ответили все женщины в один голос.

— Я вижу на небе три звезды, — сказала тетя Ентл. — Мне кажется, что пора зажечь свечу, но где мои спички? Каждую пятницу, зажигая свечи, я прячу спички, но они пропали. Старость — не радость.

Внезапно зажегся свет. Тетя Ентл нашла спички. Я взглянул на небо и увидел, что появилась луна с ликом Иешуа бен Нуна. Мама встала и гневно, почти с презрением, посмотрела на меня. Потому ли, что я тоже мужчина и могу однажды предать женщин, как Йоселе? Я много раз обещал не ходить в Субботу к тете Ентл, но ее субботние фрукты и рассказы были чересчур соблазнительны для меня. Я не мог понять, почему так сочувствую Йоселе и как будто хочу увидеть Елену, играть с ней в шахматы и учить логарифмы. Я вспомнил, как мой брат Иешуа сказал отцу в споре:

— Другие народы учатся, делают открытия в математике, физике, химии, астрономии, а мы, евреи, завязли в ничтожном правиле о яйце, которое снесено в праздник! 

Помню также, что отец сказал:

— В этом ничтожном правиле больше мудрости, чем во всех открытиях идолопоклонников со времен Авраама! 

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 62)