Очнуться от дремы
Словосочетание «новый год» на иврите является, до известной степени, оксюмороном. Само слово «год» (шана) указывает на повторяемость и цикличность, а слово «новый» — на изменение, выход за прежние рамки. В сущности, все годы строятся по одной и той же модели. В круговороте времени сменяют друг друга осень, зима, весна и лето, дни становятся то короче, то длиннее. В этом смысле отличия разных лет друг от друга незначительны, а ведь когда мы говорим о «новом», мы надеемся увидеть что‑то иное, отличающееся по существу.
Неизменный годовой цикл не сводится к изменению погоды и сезонов. Цикличность и постоянство лежат в основе всей жизни. За исключением небольшого количества знаменательных событий, жизнь каждого из нас течет своим чередом, не выходя за привычные рамки повседневной рутины. Даже те события, которые, казалось бы, содержат в себе изменения или эмоциональное потрясение: рождение, вступление в брак, смерть — тоже вписываются в постоянные, заранее заданные модели поведения. Большинство из нас действуют столь стереотипно, что иногда кажется, будто по жизни идут не разные люди, а один усредненный образ вновь и вновь переживает одни и те же события. Заводная кукла, имитирующая жизнь своими шаблонными движениями, перемещается с места на место, меняет одежды и ходит на одинаковые церемонии, повторяя одни и те же жесты, произнося одни и те же слова, испытывая одни и те же чувства. Но что же при этом делают не куклы, а люди из плоти и крови, обладающие уникальной личностью и своей особой судьбой? Кажется, что они спят или живут вегетативной жизнью, наподобие картофельных клубней. Они ждут «нового года», когда кто‑нибудь разрушит оковы рутины и разбудит их.
Рош ѓа‑Шана знаменует собой начало года. Центральным событием этого дня является трубление в бараний рог — шофар. Шофар — не музыкальный инструмент и никогда им не был. Прерывистые трубления сменяются длительным протяжным звуком, и рог кричит, плачет и стонет. Его зов кажется то угрожающим, то неугомонным, то страшным. По словам Рамбама, шофар словно взывает: «О спящие, очнитесь ото сна! Пробудитесь от дремы!.. О вы, забывшие истину и погрязшие в мирской тщете, все ваши годы проходят в погоне за суетными и пустыми вещами, которые вам не помогут, вас не спасут. Вспомните о душе, измените свою жизнь и выпрямите стези ваши!» Поэтому шофар не должен быть сладкозвучен. Его задача — пробудить и потрясти, вывести из дремоты.
Религиозная жизнь: прервать рутину
Звук шофара должен нарушить то оцепенение, в которое погрузила нас рутина, и вывести нас на путь раскаяния, ведущий к Б‑гу. Именно в этом и состоит суть раскаяния: в пробуждении способности изменяться, быть самим собой, а не просто функцией окружающей среды, отражением газетной рекламы и мнения соседей или даже оживлением своего собственного Я в молодости, когда оно еще жило подлинной жизнью. Здесь, разумеется, напрашивается вопрос: неужели раскаяние и приход к вере действительно связаны с возрожденным ощущением собственного Я? Разве иудаизм, включающий в себя множество запретов и повелений, тысячи детализированных указаний, не являет собой многократное повторение одного и того же, не несет в себе окончательное торжество шаблона?
В действительности есть две причины, по которым этого не происходит. Нельзя не признать, что на самом деле молитвы, заповеди и добрые дела складываются в рутину, но получающуюся систему совсем не просто подогнать под трафарет повседневной жизни. Напротив, две различные модели постоянно сталкиваются друг с другом. Религиозная рутина то и дело врывается в обычное течение жизни, прерывая плавное скольжение: еда, питье, работа, и это нарушение становится катализатором изменения. В сущности, именно «мелочные придирки» еврейской Ѓалахи , ее вмешательство во все сферы жизни и спасает от погружения в болото животного существования. За каждым действием следует пауза. Она призывает нас хотя бы на несколько мгновений приостановить этот постоянный житейский бег и перейти в иную систему координат, которая не порождена шаблоном повседневности и в рамках которой совершаются благословение, молитва, омовение рук.
К этому надо добавить и еще одно соображение, имеющее принципиальное значение. Как бы ни был человек погружен в рутину заповедей и мелочей, на нем лежит обязанность вкладывать душу в то, что он делает. Разумеется, мы можем ввести в заблуждение окружающих, но Творца не обманешь, и поэтому никому не стоит утешать себя мыслью, будто никто не узнает, что у него на сердце.
Во всякой иной области человек может годами выполнять механическую работу, и от него не потребуют ничего большего, да и он сам не почувствует надобности выработать какой‑либо иной, более глубокий подход. Он может быть способным и эффективным работником, прекрасным педагогом, духовным лидером, верным мужем и любящим отцом, но все это будут лишь маски. Хуже того, зачастую за маской может не оказаться никакого лица. Однако в мире иудаизма так существовать невозможно. Тому, кто решит и здесь жить по шаблону, по крайней мере, не удастся избежать отчетливого ощущения того, что он поступает неправильно и недостойно, живет во лжи. Эта потребность в глубине и значимости не дает покоя религиозному человеку. Поэтому, как бы мал и невелик он ни был, у него есть реальная возможность в определенные моменты заново испытать ощущение полного обновления, подобного тому, каким стало дарование Торы на горе Синай. Не случайно Рош ѓа‑Шана назван Днем памяти о Сотворении мира.
Трудно поверить
Часто говорят: «Блаженны верующие! Как хорошо тому, кто верит!» Но возможно ли в наше время, отличающееся скептицизмом и трезвым взглядом на мир, по‑прежнему оставаться верующим? Быть может, вера ушла в прошлое вместе с поколениями еврейских местечек в черте оседлости, средневековых гетто, эмигрантских кварталов на краю света? Разве в наш век возможна настоящая вера?
В этой связи вспоминается характерная история из еврейского фольклора. Дело было так. Заявление прославленного своей мудростью царя Шломо: «Дурень верит всему» — потрясло всех дурней. Со всего света собрались они на съезд, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Ведь раньше — до того, как стало известно, что «дурень верит всему», — нельзя было безошибочно отличить мудреца от глупца, и в дураков не тыкали пальцами. Что же начнется теперь, когда все они себя выдадут? Дураки судили‑рядили и наконец придумали. Они решили, что теперь, дабы их не подняли на смех, им надо поступать ровно наоборот: ничему не верить. Этому решению они следуют до сих пор. Потому, когда люди начинают говорить о невозможности поверить и об абсурдности веры, облекая эту нехитрую идею в самые разные, простые или ученые, слова, сразу хочется их спросить, не были ли и они делегатами на том съезде.
Это не значит, что путь к вере легок. Он непрост ни для того, кто воспитывался в религиозном доме, ни для того, кто рос в нерелигиозной среде. Для каждого в отдельности и для всего мира стезя веры одновременно и длинна, и кратка. Это не столбовая дорога, по которой спокойно пройдет каждый. Это узенькая, петляющая тропинка, сугубо личный и индивидуальный путь. В этой связи можно привести простые и глубокие слова одного праведника, основанные на фразе из Псалмов: «Ибо я знаю, что велик Г‑сподь» : это знаю я и только я — больше никто не знает это так же, как я . Другой может знать больше и глубже меня, его познания могут быть несравненно шире моих, однако в конечном счете речь идет о личном, невыразимом ощущении. Отведав какое‑нибудь лакомство, я могу аппетитно расписывать, что съел и что при этом почувствовал, но все‑таки не передам этим свое вкусовое восприятие. Его может испытать лишь тот, кто сам попробует кусочек. Таков смысл слов Писания: «Вкусите и увидите, как добр Г‑сподь» — вкусите сами.
Не на небесах и не за морем
Кто же способен этого достичь, кто может отведать «плода древа жизни»? Разве для этого не нужно быть незаурядным человеком и великим мудрецом, чистым и сердцем, и мыслями? Кто еще может достичь подлинно «религиозного опыта»?
Наиболее четкий ответ на этот вопрос дают слова Торы, которые зачитывают в синагогах в субботу перед наступлением нового года: «Не на небесах она, чтобы сказать: “Кто бы взошел ради нас на небо, достал ее нам и дал ее выслушать, и мы исполнили бы ее?”» .
Где же находится эта вера? Она не на небесах и не за морем, но гораздо ближе: «в твоих устах и в твоем сердце». Ибо действительно (это верно и на уровне личного переживания и как глубокая теологическая истина) каждый человек произносит множество вещей, свидетельствующих о его вере и о том, что он полагается на Г‑спода, но часто он сам не отдает себе отчета в том, что говорит, и не может распознать, во что по‑настоящему, в глубине сердца, верует. Произнося по привычке: «Все будет хорошо», мы не замечаем, что в этой фразе находит свое выражение вера. Она проявляется и в словах утешения, обращенных к плачущему ребенку, и в осознании того, что, несмотря на все передряги, можно все‑таки жить достойной и полной жизнью.
Некоторые, и «отрицая все», всем сердцем веруют в Б‑га Израиля. Порой человек, отбрасывая все, что несут в себе религия, традиция и наследие наших предков, все‑таки сражается за то, что кажется ему добром и справедливостью. Такие люди встречаются и среди интеллигенции, и среди простого народа, они могут блуждать извилистыми путями или следовать прямой тропой. У них в изобилии имеется подлинная вера, она «в их устах и в их сердце», однако различные препятствия и преграды сбивают их с толку и заставляют прийти к выводу, что все это не для них. Они полагают, что подлинная религиозная вера существует лишь где‑то в заоблачных высотах или за семью морями, и потому не ищут ее поблизости, не пестуют и не взращивают тот росток, который произрастает в их собственной душе.
На иврите слово эмуна («вера») связано и с тем значением, которое несет в себе однокоренное слово омен: пестующий, выращивающий дитя. Итак, росток веры надо пестовать и оставлять ему место для развития, надо холить и лелеять свой подлинный, религиозный опыт, предоставляя ему возможность найти свое выражение. Бояться надо не себя, а консенсуса, достигнутого на съезде дураков. Так мы сможем развить имеющийся у нас потенциал, который требует только своей практической реализации, как сказано: «Оно в твоих устах и в твоем сердце, чтобы исполнять его» .
Пусть этот год будет новым
Год сменяется годом, и «что было, то и будет, и что творилось, то и будет твориться» . Человек может всю жизнь бездумно повторять одни и те же механические действия. Каждый следующий год становится для него продолжением предыдущего, по сути, он вечно живет в старом году. Это нескончаемый сон, замкнутый круг, из которого не находится выхода. Именно поэтому в Новолетие и раздается призыв шофара. Он неприятен для уха, этот бессловесный вопль. Ведь где взять слова, которые подошли бы каждому, в которые разные люди вложили бы один и тот же смысл? Поэтому рог кричит, то рыдая о минувшем и безвозвратно сгинувшем, то предостерегая, что нет предела нравственному падению, а иногда и победно провозглашая, что изменение достижимо и, невзирая на круговорот времени, грядущий год может стать по‑настоящему новым.
Десять дней
«Зоар» о дне Рош а-Шана
