Этим летом, как только непрочное объединение белых националистов, неонацистов и апологетов Конфедерации объявило о проведении митинга в Шарлотсвилле, штат Вирджиния, в сети начали циркулировать агитационные листовки со списком имен самопровозглашенных идейных лидеров, которые должны были выступать на митинге; фамилии в списке располагались в порядке значимости, подобно спискам участников арт‑фестиваля Коачелла. Первым в списке стоял Ричард Спенсер, который еще десять лет назад придумал термин «альтернативные правые» и достиг такого успеха в своем стремлении стать лицом ультраправого движения, что получил от неизвестного прохожего удар в лицо прямо на улице Вашингтона, округ Колумбия. Далее в списке значились житель Шарлотсвилля и организатор митинга Джейсон Кесслер, Мэтью Хеймбах, известный как «приветливое юное лицо ненависти в Америке», и Кристофер Кэнтуэлл, который позднее появится в начале документального фильма о событиях в Шарлотсвилле, снятого съемочной группой журнала Vice, с небольшим арсеналом огнестрельного оружия и заявит, среди прочего, что «мы не отвергаем насилие — мы их всех к черту перестреляем, если придется».

На втором месте в агитационных листках, вслед за Спенсером, стояло имя белого националиста и провокатора Майка Еноха. Имя его незнакомо большинству американцев, но в тесном кругу кадрового костяка неофашистов, активно пользующегося интернетом, Енох известен как влиятельная и противоречивая личность. В мае Дэвид Дюк, бывший лидер Ку‑клукс‑клана, опубликовал твит: «Ненавидите вы его или любите, на Еноха стоит обратить пристальное внимание». Всего лишь три года назад Енох издевался над Спенсером, утверждая, что тот «говорит как гомик», называл Кэнтуэлла кретином и критиковал их системы взглядов как чрезмерно экстремальные. Но это было до того, как он окончательно радикализировался. Теперь Енох регулярно называет афроамериканцев «животными» и «дикарями» и выражает «скепсис» по поводу числа евреев, погибших во время Холокоста. Если не считать интервью со Спенсером и Кэнтуэллом, ставшими теперь для него близкими друзьями и идеологическими союзниками, он избегает внимания СМИ, предпочитая высказываться — пространно, четко и поразительно безэмоционально — в своем собственном подкасте The Daily Shoah (название, обыгрывающее Холокост в духе телеканала Comedy Central, отражает общий тон передачи). Среди более чем двух десятков подкастов, предлагаемых сайтом The Right Stuff, основанным Енохом в 2012 году, The Daily Shoah пользуется наибольшей популярностью. Из малоизвестного блога о «постлибертарианской» политике сайт превратился в питательный субстрат, на котором процветают самые вычурные проявления расизма в интернете. На одной из страниц можно сделать пожертвование в долларах или в биткоинах; другая посвящена фашистским мемам, песням и изображениям, прославляющим фашизм в шутку и в то же время всерьез. Подкасты представляют собой бессвязные дилетантские ток‑шоу, а по сравнению с молодыми желчными ведущими даже Раш Лимбо покажется тихим и скромным Мистером Роджерсом (Фред Роджерс — американский педагог и проповедник, снимавшийся в детском телесериале «Наш сосед Мистер Роджерс»). Подкасты недоступны ни на одной из ведущих платформ, таких как iTunes и Spotify, и тем не менее каждую неделю они привлекают внимание десятков тысяч слушателей.

Митинг в Шарлотсвилле 12 августа, немедленно спровоцировавший жестокие столкновения между оппонентами, был прекращен по требованию полиции прежде, чем кому‑либо из спикеров удалось выступить. Некоторые перебрались в парк, расположенный в двух милях от парка Освобождения. Окруженный репортерами, протестующими и контрпротестующими, на деревянном возвышении в тени кизилового дерева стоял Енох. Высокий и плотный, в солнцезащитных очках‑авиаторах, с хриплым голосом, мрачным выражением лица и опущенными вниз уголками рта, он был одет в неофициальную униформу того дня — брюки цвета хаки и белую рубашку поло. «Мы собрались здесь для того, чтобы поговорить о белом геноциде — умышленном и преднамеренном вытеснении белой расы, — начал он. — Мы слышали о белой привилегии, об этой теории заговора, не так ли? Еврейские интеллектуалы преподнесли нам эту концепцию для того, чтобы подорвать нашу уверенность в себе». Закончив речь, он представил следующего спикера — Дэвида Дюка. Час спустя Джеймс Алекс Филдс‑младший в брюках цвета хаки и белой рубашке поло врезался в толпу митингующих, в результате чего погибла местная жительница и участница акции протеста Хезер Хейер.

Отец Еноха Майк в ту субботу находился у себя дома. Он живет в предместье одного из самых прогрессивных городов штата Нью‑Джерси, заселенном в основном зажиточным средним классом. «Я приготовил завтрак, косил лужайку, потом, как в любой другой день, сел почитать газету The New York Times», — рассказывал он в недавнем интервью. Его внимание привлекла фотография толпы с факелами, снятая в Шарлотсвилле накануне вечером. «Какое‑то время я изучал фотографию и не смог найти на ней Майка», — продолжает он. Он тщательно рассматривал и другие фотографии, выложенные в интернете, но и на них не нашел сына. «Я сказал себе: “Слава Б‑гу” — и продолжил свои обычные дела».

В воскресенье, вернувшись домой из церкви, он обнаружил электронное письмо от родственника со ссылкой на видео в YouTube. Открыв ссылку, он увидел сына, стоящего плечом к плечу с Дэвидом Дюком. «От вида этой картины мне стало дурно, — сказал он. — До этого момента я верил: что бы ни толкнуло его на этот путь, все еще может измениться и он может вернуться».

Большинство авторов и комментаторов блога The Right Stuff пользуются псевдонимами — Ехидный империалист, Закон о туалетах, Эболамерикана, Смерть. Майк Енох — тоже псевдоним. В прошлом в своем подкасте The Daily Shoah он периодически намекал, кто скрывается под этим псевдонимом, но в то же время был осторожен, чтобы не раскрыть слишком многого. Он упоминал о том, что живет в Нью‑Йорке со своей женой — «что сужает список до восьми миллионов человек» — и работает на «обычной» работе, которую непременно потеряет, если работодатели узнают о его альтер эго. В детстве он посещал христианские лагеря и ходил в государственную школу, где его «запрограммировали» верить в универсализм и равенство. Большинство его близких родственников — «гнилые либералы», убежденные сторонники политической корректности, еще не осознавшие ошибочность избранного ими пути.

В январе группа антифашистских активистов отыскала в сети его личные данные и против его воли опубликовала их. Такая форма возмездия — сбор сведений о человеке в интернет‑источниках — известна как доксинг. Майк Енох на самом деле оказался Майклом Исааком Пейновичем, 39‑летним программистом из района Верхний Ист‑Сайд в Манхэттене, работающим в электронном издательстве. Как и ожидалось, его уволили с работы. Цветные фотографии Пейновича появились на столбах на углу улиц Йорк и Восемьдесят второй с надписью: «Поздоровайтесь со своим соседом неонацистом Майком Пейновичем!» В ходе доксинга выяснилось, что у него есть старшая сестра, социальный работник, и приемный младший брат, метис с когнитивными нарушениями. Но самым непостижимым был тот факт, что жена Майка оказалась еврейкой.

Сначала Енох пытался отрицать, что Пейнович — его настоящее имя, однако вскоре в своем блоге The Right Stuff опубликовал пост, в котором подтверждал свою личность: «Не буду утруждаться и отрицать это». На форумах белых националистов, включая и The Right Stuff, появились обвинения Еноха в том, что он принадлежит к «контролируемой оппозиции», и требования развестись с женой. («Не могу поверить, что все вы, уроды, до сих пор поддерживаете этого Jew fucker!») Одни остались на его стороне и требовали уточнений («Насколько она еврейка? Если на четверть или меньше, мне наплевать»); другие сменили тему («Меня больше всего не устраивает, что он такой жирный»).

Несколько дней спустя вышел подкаст The Daily Shoah, где Енох и другие ведущие зачитывали десятки писем от слушателей, сохранивших лояльность; некоторые сделали пожертвования находящемуся в затруднительном положении Еноху. «Всей душой сочувствую его жене, — написал один из преданных слушателей, дальнобойщик. — Если Майк взял ее в жены, значит, она хороший человек».

«Это очень мило с вашей стороны, — ответил Енох. — Уверен, что она будет очень признательна». Он не сказал ни слова о том, что его жена переехала к матери на Средний Запад.

Среди личных данных, опубликованных в ходе доксинга, было два электронных адреса, предположительно принадлежащих Еноху. Обычно я выступаю против этой практики — народные мстители и «комитет бдительности», ложноположительные выводы и скользкие пути вызывают у меня тревогу и опасения, — но, очевидно, не настолько, чтобы удержаться от любопытства. Я отправил письма на оба адреса.

Ответ пришел незамедлительно. Енох не хотел разговаривать — «Моя платформа позволяет мне обращаться к намного более многочисленной аудитории, чем ваша» — и все же на каждое мое письмо приходил ответ. Я не скрывал своего отвращения к его мировоззрению, но честно добавил, что мне было интересно узнать о том, как он попал в это затруднительное положение и что планировал предпринять. В какой‑то момент я написал длинное письмо с целью убедить его побеседовать со мной. Ответ состоял из одной короткой фразы: «Кажется, ты немного не в себе». Мы переписывались еще некоторое время, но мне не удалось выманить его, и в конце концов мы оба потеряли интерес.

Позднее он зачитал всю нашу переписку на подкасте The Daily Shoah. К его чести, надо отметить, что он никак не приукрасил свои ответы, чтобы казаться умнее, но в этом не было необходимости. Согласно «Важному руководству для интернет‑троллей» — правилам ведения споров в интернете, составленным авторами блога The Right Stuff, — с которым я тогда не был знаком, в нашем споре победа была по определению на стороне Еноха — он обошелся меньшим количеством слов и сохранил ироническое безразличие, в то время как я совершил грубейшую ошибку, поддавшись на провокацию и проявив свои чувства. После выхода этого подкаста в эфир я получил несколько мерзких твитов от поклонников Еноха и думал, что этим дело закончится.

Затем пришел ответ с другого электронного адреса. «Я не тот Майк Пейнович, которому адресовано ваше письмо. Я его отец. До самого недавнего времени я не имел ни малейшего представления об ультраправой деятельности сына. <…> Я изо всех сил пытаюсь понять, как Майк Е. (так мы называем его, чтобы отличить от меня и моего отца, имя которого тоже Майк Пейнович) мог произносить и публиковать приписываемые ему высказывания».

Я позвонил Майку‑старшему, и между нами состоялся долгий разговор. На той неделе как раз прошла инаугурация Дональда Трампа, и в его голосе звучала та же усталость и легкое ошеломление, что и у многих либералов в то время, — словно они старались стряхнуть дурной сон. «Мы старались привить детям правильные ценности, — сообщил он. — Майк Е. учился в хороших школах и с радостью участвовал в христианской молодежной организации. Нам было хорошо известно, что он — единственный решительный сторонник Трампа в нашей семье, и в какой‑то момент мы договорились не обсуждать политику». Он прослушал трансляцию подкаста достаточно долго, чтобы узнать голос сына и его непристойное чувство юмора, но дольше нескольких минут слушать не смог и выключил запись.

Четыре дня спустя после митинга в Шарлотсвилле я встретился с Майком‑старшим и его женой Билли в Нью‑Джерси. Их дом в викторианском стиле располагается на усаженной деревьями улице недалеко от центра города. Дверь открыл Майк‑старший, седой, в очках без оправы. Он оказался выше и стройнее сына, но я сразу же заметил сходство: квадратную челюсть и опущенные вниз уголки рта.

Билли и Майк оба на пенсии и несколько месяцев в году проводят в путешествиях. Они показали мне дом и коллекцию персидских ковров и мексиканской керамики, а также напольный глобус. Майк когда‑то преподавал древнеанглийский язык в престижном Университете Пенсильвании: в его кабинете стоят словари, несколько переводов эпоса «Беовульф» и современная литература, в том числе «Между миром и мной» Та‑Нехиси Коутса (в книге, удостоенной национальной книжной премии США в категории «Публицистика», автор рассказал о жизни современных чернокожих и расовых проблемах американского общества). Сидя в кресле в гостиной, я слушал подробный рассказ о его предках. «Один мой дед принимал участие в изгнании Ку‑клукс‑клана из штата Северная Дакота, — сообщил он. — Другой — бежал в США из Югославии, где был жертвой религиозных преследований».

Билли, много лет проработавшая соцработником‑психиатром, говорила на языке терапевтов. Родители Майка Е. расстались, когда ему было три года; через несколько лет его отец женился на Билли. Для нее Майк Е. всегда был как сын. «Я испытываю потрясение и гнев, — говорит она. — И еще стыд, хотя это чувство иррационально — не думаю, что я совершила что‑то дурное. Мне кажется, он навлек все это на себя для того, что дистанцироваться от нас, ото всех — это одна из форм самозащиты». Затем тихо добавляет: «Он, должно быть, очень одинок».

Билли выразила неуверенность в том, как сообщить о Майке Е. родственникам и друзьям: «Что делают в таких случаях? Отправляют родственникам письмо: “Не говорили с тобой лет двадцать, надеюсь, у тебя все хорошо, ах да, кстати, знаешь, наш сын теперь нацист?”» Ее беспокоит, что люди буду говорить о том, в чем они с Майком‑старшим поступили неправильно как родители. «Всем хочется, чтобы все было просто, чтобы было ясно, кого следует обвинять, — сказал мне позже один из родственников Майка Е. — Но родители многих детей рано разводятся. У многих белых детей сложный характер. Не все они вырастают и становятся нацистами».

Некоторые жители города уже узнали новость, преимущественно из Facebook. Некоторые выражались так, будто Майка Е. завлекла секта фанатиков или его повязали и впрыснули сыворотку беспримесной ненависти. Другие предполагали влияние биографического фактора — химического дисбаланса, жестокого обращения в прошлом — и надеялись, обнаружив его, ловко раскрыть тайну. Но превращение Майка Е. куда более прозаично и потому вызывает гораздо более сильную тревогу; почему‑то с течением времени он попал в особенно мрачное пространство хаоса и дезориентации, где самые шокирующие и давно скомпрометированные идеи современной истории получили новую жизнь в качестве решений проблем XXI столетия.

В детстве Майк Е. страдал от острой астмы и экземы. На большинстве старых фотографий кожа на его лице выглядит красной и воспаленной, а плечи сгорблены, что свидетельствует о затрудненном дыхании. Одно лето семья Пейнович провела на озере в штате Огайо; там, на свежем воздухе, Майку Е. было легче дышать, но он продолжал купаться в футболке, потому что кожа его была покрыта расчесами и открытыми ранами. «В аэропортах и торговых центрах посторонние люди часто говорили нам, что наш младший сын очень красивый. Про Майка Е. такого не говорили никогда», — вспоминает Билли.

У него была такая сильная аллергия на многие возбудители — на пыль, пыльцу, орехи, пшеницу, морепродукты, — что, куда бы он ни пошел, ему приходилось всегда брать с собой «ЭпиПен». На детских праздниках он ел соленые крекеры, в то время как остальные дети получали мороженое и торт. «Несколько месяцев назад почему‑то появилась новая шутка, что верный признак чистоты белой расы — употребление молока, — сказал мне один человек, с детства знакомый с Майком Е. — В своем профиле в Твиттере он пишет “Переношу лактозу” — понимаете, это кодовое обозначение власти белых. Но самое забавное, что все, кто был знаком с ним, знают, что молочные продукты даже в ничтожно малом количестве вызывают у него сильную аллергию».

В 1980 году мать Майка Е. рассталась с Майком‑старшим и переехала в другой штат. Развод был безобразным, и на протяжении многих лет она крайне редко встречалась с детьми. Майк Е. посещал не одного психотерапевта, были подозрения на наличие психических расстройств, но ничего конкретного сказано не было. Один из врачей вместо диагноза выразил мнение, что Майк E. «столь же уязвим, как виноград без кожицы».

Постепенно он научился защищаться и скрываться, прибегая к шуткам и оскорблениям. Он отличался острым умом и нашел свою силу в умении всем противоречить. Его мировоззрение менялось с течением времени, но подход и приемы оставались неизменными: в обычном споре нащупать слабое место и нанести удар, зачастую без всякого чувства меры. Даже в том случае, если он разделял чье‑то мнение, ему все равно нравилось вступать в риторическое сражение — не ради продвижения какой‑либо идеи, как сообщил мне один его родственник, а «с целью разжигания возмущения. Он кажется мне человеком, лишенным стержня, способным только выступать против и оказывать противодействие, избирающим ту или иную позицию с одной лишь целью — доставить окружающим как можно больше огорчений».

Он вырос на комедии «Раздолбаи», полной совершенно непристойных телефонных розыгрышей, и радиошоу «Опи и Энтони», дуэте комиков, которые всегда вели себя так вызывающе, словно напрашивались на увольнение. Для «Опи и Энтони» нарушение границ дозволенного было самоцелью, которой они просто упивались. Несколько лет подряд они проводили «Конкурс самой оскорбительной песни». Среди наиболее популярных хитов были «Baby Raper» и «Stuck in an Oven with Jews». Конечно, эти композиции не были призывами к геноциду. Задача состояла в том, чтобы нарушить как можно больше табу. Тем, кто не находил песни забавными, настоятельно рекомендовалось не принимать их так близко к сердцу.

Подобная эстетика процветает в наши дни на таких форумах, как 4chan и The Right Stuff, где основными способами самовыражения являются троллинг и обливание грязью — выражения хаотичного бессознательного, и чем причудливее и отвратительнее, тем лучше. Однако, в отличие от радио и телевидения, в интернете существует значительно меньше четких границ, которые можно было бы нарушить. Если до появления социальных сетей композиция «Stuck in an Oven with Jews» казалась возмутительной, то после их появления «гонка на дно» — плавное снижение стандартов — приобрела скорость свободного падения.

Школа, где Майк Е. учился в старших классах, отличалась разнообразием и строгими академическими требованиями. (Его сестра училась в одном классе с Заком Браффом и Лорин Хилл.) Табель его успеваемости был типичным для умного, но непослушного ученика: пятерки по интересующим его предметам и двойки по предметам, преподаватели которых не заслуживали его уважения. Он поступил на графический дизайн в Университет Огайо, но бросил учебу после первого семестра. Продолжил учебу в двух кампусах Ратгерского университета, посещал курсы компьютерного программирования в Университете Пейс в Нью‑Йорке, но не доучился до диплома. «Майк E. предпринял четвертую попытку окончить колледж и наконец признал, что не создан для научной деятельности», — написано в рождественском письме 2006 года. Он перебрался в Бушвик, район Бруклина, самостоятельно научился программированию и со временем получил прибыльную должность программиста в компании AOL. Его начальницей оказалась блондинка со Среднего Запада, музыкант и фотограф. У них нашлось много общих интересов: научно‑фантастические фильмы, история Средних веков и специфический интернет‑юмор, понятный немногим избранным. Они начали встречаться. Ее отец был евреем по рождению, а мать приняла иудаизм, но Майка E. это вряд ли могло удивить: половина из тех, с кем он вырос, были евреями, включая его школьную подружку. Рождественское письмо продолжается следующей фразой: «Несмотря на то что он ездит на корпоративную работу в Манхэттен, он по‑прежнему остается тем же нонконформистом, каким был всегда».

Он женился на начальнице, и они поселились в двухкомнатной квартире в районе Верхний Ист‑Сайд. (Свадебная церемония не была религиозной, но они прочитали молитву и разбили стакан.) Она вела блог, писала обзоры рок‑концертов и драг‑шоу и часто говорила о романе в жанре фэнтези, который собиралась написать. Для того чтобы сдержать обострение экземы, Майк E. заказал через интернет из Индии большое количество преднизона, стероида, отпускаемого в США строго по рецепту, и принимал его самостоятельно, без врачебного наблюдения. Побочные эффекты преднизона включают депрессию, повышенную возбудимость, набор веса и снижение остроты зрения. Он так пополнел, что его было не узнать, и временно потерял зрение в одном глазу, что потребовало срочной операции по удалению катаракты.

Постепенно они с женой перестали встречаться с друзьями из Бушвика, а затем и вовсе перестали выходить. Они проводили все время дома, играя в видеоигры и читая на компьютере. Майк E. проводил долгие часы в политических дискуссиях на форумах, в Facebook и Reddit, где его склонность противоречить проявлялась в полную силу. В интернете никто не мог контролировать его мнения и взгляды. Никто не знал ни его имени, ни того, как он выглядит. Это походило на очередную видеоигру. Иногда он занимал совершенно несостоятельную позицию, а затем старался выдумать аргументы в ее защиту.

Он был уверен в том, что страна идет по ложному пути и что обе ведущие политические партии являются моральными и интеллектуальными банкротами. Вопрос был только в том, какая именно утопическая система придет на смену настоящей. Он читал книги Ноама Чомски и статьи на сайте antiwar.com, содержащие критику внешней политики США со стороны как крайне левых, так и крайне правых. Он баловался левым анархизмом, но обнаружил в нем вопиющие изъяны, после чего обратился к троцкизму. Однажды в субботу, как он напишет позже, он оказался на собрании «в старом здании YMCA в Бруклине среди учителей‑евреев средних лет из государственных школ». Они обсуждали, какую позицию им следует занять по отношению к исламскому терроризму. «Я преисполнился чувства непреодолимой ненависти, словно меня окатила мощная волна, — писал он. — Окружавшие меня люди внезапно показались мне извращенными и ужасными. Я могу сравнить это переживание только с опытом религиозного откровения».

Он начал читать произведения Айн Ранд, Мюррея Ротбарда и Людвига фон Мизеса, «дедушки всех либертарианских организаций». На несколько лет он преисполнился энтузиазма и стал образцовым либертарианцем. Он начал вести блог под названием Пустота (Emptiness), в котором публиковал такие посты, как «Социализм эгоистичен» и «Налогообложение — воровство». На веб‑форумах он познакомился с единомышленниками: маляром‑подрядчиком с севера штата Нью‑Йорк, работником неотложной помощи из штата Вирджиния, набожным христианином из штата Теннесси. Они называли себя «постлибертарианцами», хотя сами толком не понимали, что будет дальше. В закрытой группе на Facebook они обсуждали достоинства разнообразных микроидеологий — палеоконсерватизма, неореакционного движения, радикального традиционализма — и обменивались анекдотами, понятными только для своих и слишком оскорбительными для более широкой публики. Всякий раз, когда Майк E. принимал очередную новую систему взглядов, ему удавалось убедить себя в рациональности и даже неизбежности смены курса.

По прошествии нескольких лет он начал сомневаться, не является ли либертарианство чересчур умеренным. В конце концов, на основании его базовых постулатов следовало сделать более суровый вывод: если государство есть не что иное, как ограничение свободы, то почему бы не отменить его вовсе, оставив лишь абсолютно свободный рынок? Но Майк Е. пошел еще дальше. Что, если поведение людей поддается пониманию и объяснению, только принимая во внимание их культурную принадлежность, а может быть, и гены? «Получив пощечину от реальности биоразнообразия человека, — напишет он впоследствии, — мне пришлось признать, что либертарианство подойдет не для всех, а те, кого оно не устроит, испортят его для всех остальных». Биоразнообразие человека: идея, согласно которой все люди разные, предсказуемо отличаются, и одни — не отдельные личности, а группы людей — могут имманентно превосходить других.

Ему казалось, что он тщательно обдумывает каждое из своих убеждений, сводя их к самым фундаментальным аксиомам. Но на этот раз он столкнулся с аксиомой настолько фундаментальной, что даже не сформулировал ее для себя, не говоря о том, чтобы подвергнуть ее критическому анализу. Теперь, когда она пришла ему в голову, он не понимал, почему следует исходить из того, что все люди равны. Вероятно, это не так. Если это представляет собой классическое определение расизма, пусть будет так — возможно, расизм не ошибается. Позже он назовет либералов, каким был сам когда‑то, чертовыми религиозными фанатиками: «Они верят в равенство, как мусульманин верит, что должен молиться пять раз в день в сторону Мекки. <…> Если ты либерал, значит, ты никогда не подумал дважды, никогда не пересматривал свои взгляды, а просто впитал то, чему учили в государственной школе и с экранов ТВ».

Идея расовой иерархии, казалось, заключала в себе огромную экспликативную силу. Будучи либералом, он приводил историю расового угнетения в качестве причины разрыва в успеваемости между черными и белыми студентами или винил искаженные статистические данные. Будучи марксистом, он объяснял неприятные общественные явления капиталистической эксплуатацией; будучи либертарианцем, он видел корень всех зол в государстве. Но все эти объяснения были в лучшем случае абстракциями, а в худшем — запутанными и непонятными и требовали подробного изложения, невозможного в Facebook‑посте. Теперь же он имел возможность прибегнуть к гораздо более простому объяснению: возможно, белые располагают большим богатством и властью потому, что они обладают превосходством. Успешно оспорив все предыдущие системы взглядов, он наконец пришел к идеологии, идеальной для такого неисправимого оппозиционера и спорщика, как он. Она представляла собой столь грубое оскорбление основополагающих принципов современной демократии, что поток его врагов никогда не иссякнет.

Он испытывал непреодолимое желание поделиться новой идеей с сотрудниками, родителями и сестрой, но был уверен, что они не поймут его. Он перестал вести дома споры о налоговой политике и федеральной резервной системе. Они подумали, что он потерял интерес к политике, а он не счел нужным указать на ошибку.

В декабре 2012 года он запустил The Right Stuff вместе с приятелями по постлибертарианской группе в Facebook. Страница «О нас» гласила: «Мы принадлежим к правому крылу, но рады комментариям интеллектуальных и цивилизованных людей самых разных политических взглядов». Спустя несколько месяцев в текст были внесены следующие изменения: «Мы откровенно авторитарные сторонники фашизма и теократии, но мы рады комментариям интеллектуальных и цивилизованных людей самых разных политических взглядов». В 2016 году страница изменилась в очередной раз: «Хоть вы и не правы, мы готовы выслушать мнение со стороны. <…> Кстати, мы белые и не стыдимся этого».

Подкасты блога The Right Stuff пестрят сокращениями и шутками только для своих. (Был опубликован словарь для новичков «Лексикон T.R.S.».) Некоторые неологизмы знакомы только аудитории The Right Stuff; другие широко используются в определенных сегментах интернета. Человек, ведущий себя слишком театрально, позер, называется «larping» — аббревиатурой слов «live‑action role‑playing» — живая игра, разыгрывание ролей. «Красной пилюлей» называется трансформирующий опыт, который должен вызвать решительное убеждение об ошибочности былых убеждений, полученных в результате промывки мозгов левыми. (По‑русски обычно говорят «срыв покровов»: «Сорви‑ка для меня покровы, чувак», — может сказать один ведущий другому, выражая просьбу ввести его в курс дела относительно последних достижений философии движения белых националистов.) Тон дискуссии может внезапно меняться, иногда внутри одной фразы переходя от искренности к сарказму. Эти нюансы так изменчивы и трудно уловимы, что иногда ведущим приходится пояснять в прямом эфире, имели ли они в виду именно то, что сказали.

В наши дни расисты и прочие фанатики часто утверждают, что их расистские заявления делаются с иронией или квазииронией. Этот отвлекающий маневр срабатывает так эффективно отчасти потому, что иногда это утверждение соответствует действительности. Когда The Daily Shoah начал свою работу в 2014 году, создатели не вкладывали в его название серьезного антисемитизма. «Вначале это была шутка, — объясняет Енох в майском подкасте Криса Кэнтуэлла. — Просто смешная игра слов. Но это сформировало наш имидж и репутацию». The Right Stuff запустил и другие подкасты, каждый со своим собственным пародийным названием: «Fash the Nation» вместо «Face the Nation», «Националистическое Общественное Радио» и «Доброе утро, белая Америка».

В начале своего существования The Daily Shoah обращал всю свою огневую мощь против ближайших соседей по политическому полю, высмеивая тех ультраправых, кто сводил все геополитические проблемы к примитивному сионистскому заговору. Однако с каждым новым эпизодом антисемитизм ведущих обретал все более искреннее звучание. Намеки на газовые камеры и печи стали встречаться часто, как слова‑паразиты. Имена журналистов и политиков еврейской национальности произносились гнусаво, с эффектом эхо. Этот прием эхо стал самым известным мемом блога, а в статьях, блогах и постах эффект эхо передавался тройными скобками вокруг еврейских фамилий.

В январе 2015 года Енох прочитал работу Кевина Макдональда, бывшего профессора психологии Университета штата Калифорния в Лонг‑Бич, «Культура критики. Системный анализ еврейского участия в интеллектуальных и политических движениях ХХ столетия».

Эта книга, изданная в 1998 году и решительно опровергнутая социологами, представляет собой краеугольный камень современного научного антисемитизма. В своем подкасте Енох рекомендовал ее для прочтения всем без исключения, считая ее «очень важной и разрушительной» и вынося высокую похвалу: «Она послужила для меня очень мощным толчком». С тех пор его выражения антисемитизма приобрели более откровенный характер. Иногда он представлял свое происхождение (северо‑восток США) как преимущество: он вырос среди евреев и потому хорошо понимал врага. «Поговоришь с белыми американцами, и становится ясно, что они даже не знают, как отличить еврея от нееврея, — говорил он. — У меня же превосходный нюх на евреев. Я всегда их узнаю».

Они с женой по‑прежнему жили вместе, и в той же двухкомнатной квартире Енох записывал The Daily Shoah. Они разошлись только в январе и сейчас разводятся официально. Его жена отказалась дать интервью для этой статьи, и никто из тех, с кем мне удалось побеседовать, не мог до конца объяснить, каким образом еврейка и профессиональный антисемит смогли так долго прожить вместе. «Они всегда говорили обо всем открыто, — сказал один из знакомых. — Она была самой внимательной его слушательницей. Я допускаю, что они могли никогда не обсуждать эту тему, но это сложно себе представить».

После публикации его личных данных в интернете состоялся разговор родителей Майка Е. с его женой, которая сообщила им, что, хотя знала о том, что их сын ведет подкаст, она не имеет представления о его содержании. Эта информация была ложной. 22 декабря 2015 года в рождественском выпуске The Daily Shoah она прочитала стихотворную пародию на стихотворение Клемента Кларка Мура «Визит святого Николая». В качестве вступления Енох заявил, что «она сама сочинила его и очень гордится им». Было очевидно, что не только общий тон шоу, но и некоторые шутки «для своих» ей прекрасно известны:

Рождественской ночью даже в The Right Stuff царит тишина,
Не слышно даже моего супруга,
Уроды для печки уложены в ряд
И ждут утра, когда их туда положат…

Прочь, коммунисты, социалисты и левые либертарианцы!
Прочь, союзники, оппозиционеры и борцы за социальную справедливость!
Прочь, мексы, черные и исламские джихадисты,
Избавьте нас от проблем сирийских беженцев,
Просто убирайтесь вон, вон, все вон!

Должно быть, жена Еноха каким‑то образом убедила себя в том, что слова, которые она твердила, были лишь символами, лишенными смысла. Вероятно, ей как начинающей писательнице хотелось показать мужу и его приятелям, что она не хуже их. В стихотворении она называет себя троллем. Возможно, она считала, что это не более чем беззлобный юмор, не направленный ни на кого конкретно, грубоватая шутка, зашедшая слишком далеко.

Во время одного из посещений дома Майка‑старшего и Билли в Нью‑Джерси я познакомился с их приемным сыном. Он попросил называть его вторым именем — Джошуа. До разоблачения в сети личной информации Майка Е. между ними были прекрасные отношения. Джошуа периодически садился в поезд и приезжал в Нью‑Йорк, где они вместе смотрели фильмы про супергероев, а затем Джошуа оставался ночевать.

По словам Джошуа, после доксинга он «стал жертвой угроз». Некоторые последователи Еноха обозлились на то, что среди его родных есть цветной, отыскали страницу Джошуа в Facebook и отправляли ему угрозы и непристойные изображения. «Я просто удалял их и блокировал отправителей, — говорит Джошуа. — Не хотелось даже ничего отвечать». Когда‑то он перенес травму головного мозга и поэтому обычно выражается категорично и незамысловато; тем не менее было ясно, что переживание было для него мучительным. С тех пор братья не общаются.

Как сообщил Майк‑старший, с января, когда ему стало известно, кем предстает и чем занимается его сын в интернете, они встретились лишь один раз в Манхэттене по делам скромного наследства от бабушки Майка Е. Сидя в холле банка, они завели неловкую беседу. «Он сообщил, что ходит в спортзал и не ест углеводы, — вспоминает Майк‑старший. — Он не говорил ничего о том, где живет, чем занимается, что чувствует. Будто я говорил с малознакомым человеком». Перед тем как уйти, Майк‑старший выразил требование: Майк Е. должен был официально сменить фамилию на Енох, Пейн — что угодно, только не Пейнович. Тот согласился.

На следующий день после событий в Шарлотсвилле отец отправил сыну сообщение с напоминанием о данном им обещании. «Мне все равно», — был ответ. Майк Е. передумал. «Это мое окончательное решение. Возможно, если бы ты продемонстрировал побольше сочувствия или желания справедливости, я поступил бы иначе».

Однажды в пятницу вечером он позвонил мне со словами: «Я слышал, что ты беседуешь с моими родителями». Я объяснил, что давно хотел с ним поговорить, но в тот момент как раз вышел на обеденный перерыв. «Что ты ешь?» — поинтересовался он. Я не хотел признаваться в том, что заказал бейгл с лососем, и солгал, что это салат. И тут, словно мы находились в прямом эфире, он разразился комедийным монологом о сети ресторанов, торгующих на вынос под названием «Just Salad» (игра слов: «just salad» означает «просто салат» и «справедливый салат»): «Всегда находил это название милой двусмысленностью: с ее помощью можно апеллировать к белым, борющимся за социальную справедливость». Он как раз садился в поезд в Вашингтон, округ Колумбия, и мы договорились созвониться позже вечером. Я полагал, что он поиздевается надо мной в течение нескольких минут, запишет наш разговор и затем использует запись в своей передаче; он и раньше проделывал это с другими репортерами.

Однако мы проговорили более двух часов. Он был на удивление приветлив и откровенен. «Мое семейство всегда изображало из себя белых англосаксов, хотя англосаксами они не были, — рассказывал он. — Отец носил твидовые пиджаки и все такое». Его родная мать, добавил он позже, «всегда смотрела правде в глаза в отношении расового вопроса. Она была чистокровной норвежкой, а отец наполовину норвежец, наполовину серб». И продолжал: «Мать всегда говорила: “Крутой нрав ты унаследовал от сербов”. Я вполне уверен, что она говорила это в расовом смысле. И мне кажется, в этом есть доля истины». (Его мать, директор колледжа на пенсии из штата Нью‑Йорк, пояснила, что ее слова о сербах следует понимать в культурном смысле и что она не является чистокровной норвежкой.)

Я поинтересовался, не испытывает ли он сожаления по поводу насилия во время столкновений в Шарлотсвилле. «Лучше спросите антифа, — ответил он. — Не мы напали первыми». Свою текущую позицию он назвал «белым национализмом, альтернативным правым или называй как хочешь». Оглядываясь назад, он говорил, что всегда относился к евреям и афроамериканцам с большим подозрением, хотя и не демонстрировал его открыто. «Я замечал отличия даже в те времена, когда не делал на них акцент и не считал их социальными детерминантами». Он говорил весьма свободно о своей «сильной личной антипатии к евреям», настаивая при этом, что не испытывает ненависти к чернокожим: «Мне просто жаль их, я вижу в них социальную проблему». Я спросил, как такое отношение сочетается с тем фактом, что его брат черный. Он ответил, что тот «черный только на четверть».

Я сделал не одну попытку задать самый очевидный вопрос: если он всегда испытывал антипатию к евреям, как он мог жениться на еврейке? В первый раз он вздохнул и ответил, что не знает. В другой раз он сказал: «У евреев бывают внешние признаки, которые мне не кажутся привлекательными. У нее их не было. Мне она казалась очень милой». Она также не обладала теми чертами характера, которые он находит типично еврейскими: «Напористость, эта абсолютная неспособность сочувствовать другим, корысть: в ней ничего этого не было».

Почему он прилагал столько усилий на протяжении стольких лет для того, чтобы ультраправая сторона его личности, знакомая веб‑пользователям, никак не проявлялась в нормальной жизни? «Жена, — отвечал он без тени сомнения. — Долгое время мне удавалось сохранять и то и другое, сохраняя анонимность в интернете. Но затем наша популярность возросла». В 2015 году он принимал участие в конференции, организованной Институтом национальной политики — ультраправым аналитическим центром, основанным Ричардом Спенсером. Енох все еще держал свою личность в тайне, и публику попросили не фотографировать его; но все, с кем он говорил, узнали его голос, а несколько человек сообщили ему, что приобрели билеты ради того, чтобы встретиться с ним. «Тогда я понял, что ситуация выходит из‑под контроля, — признался он. — Я успокаивал себя, что все обойдется. Но в то же время понимал, что лишь откладываю неизбежное».

Мы говорили о «Культуре критики», антисемитском труде, оказавшем на него столь сильное созидательное влияние, и я упомянул о том, что только что заказал эту книгу. «Ну, ты не срывай покровы слишком жестко, — сказал он. И добавил, помолчав: — Ты же не еврей?»

Я еврей. Я не обрамляю свое имя тройными скобками в Твиттере, как это делают некоторые евреи и сочувствующие наперекор эффекту «эхо». Но я не скрываю своей национальности. Я писал для еврейских изданий. Я выгляжу как еврей. У меня еврейское имя.

«Да, я еврей», — ответил я. «Интересно, — протянул он сконфуженно. — Чистокровный или наполовину?» — «Чистокровный, — ответил я. — Твой жидорадар, должно быть, сломался». — «Ну да, ты же рыжий, — сказал он. — Это сбило меня с толку». Он рекомендовал мне все равно прочитать книгу МакДональда. «Хочу надеяться, что тебе удастся не отвлекаться на некоторые несоответствия и по крайней мере изучить его аргументацию, — сказал он. — Может, проделаешь какую‑нибудь внутреннюю… — не то чтобы я ожидал, что ты себя возненавидишь…» Тут он отключился.

В какой‑то момент он задал мне вопрос без всякого побуждения с моей стороны: «Хочешь знать, о чем спросил мой отец после Шарлотсвилля? Он не спросил, все ли со мной в порядке. Он попросил меня сменить фамилию». Родная мать волновалась о его безопасности — «матери есть матери», — а отец нет. «Его не тревожило, что со мной, — поясняет он. — Единственное, что его волновало, это его доброе имя». Его голос звучал так, будто он сдерживал слезы, но по телефону этого нельзя было сказать с уверенностью.

Во время моего последнего визита в дом Пейновичей Майк‑старший листал альбом фотографий, который Билли принесла с чердака. Одна из них вызвала приятные воспоминания: в 2008 году они праздновали двадцать пятую годовщину свадьбы на Гавайях, куда отправились вместе с тремя детьми. «Всю неделю у всех было прекрасное настроение, даже у Майка E., — вспоминает Майк. — Мы подолгу ужинали в ресторанах, заказывали много коктейлей, наверное, это помогло. Майк Е. привез компьютерную программу, которую сам написал». «Генератор сюжетов Бергмана», — сказала Билли. «Он додумался, как случайной подборкой составлять сюжеты фильмов Бергмана». — «“Темный рыцарь встречает Смерть на пустынной дороге”, что‑то наподобие этого». — «И он оставлял ее включенной, и весь день она выдавала сценарии, — посмеиваясь, вспоминает Майк‑старший. — А когда мы возвращались, то читали их друг другу вслух и катались по полу от смеха».

Улыбка сползла с его лица. «Я все еще люблю его несмотря ни на что», — сказал он прерывающимся голосом. Садилось солнце, бросая длинные тени на пол гостиной. Билли сказала: «Я могу думать только об одном — если бы мы были евреями, мы бы сейчас сидели по нему шиву».

В какой‑то момент я заговорил о притче о блудном сыне, но Майк отверг это сравнение. Несколько дней спустя в электронном письме он уточнил: «Блудный сын в конце концов понимает, что ему лучше вернуться к отцу, хотя бы и в качестве наемного работника, нежели умирать от голода на чужбине. Его возвращение, скорее, акт самосохранения, чем раскаяния. Майк же, как мне кажется, вполне процветает в своей новой среде; маловероятно, что он вернется к нам ради собственного спасения».

«Эта притча — о безусловном прощении, — написал Майк‑старший. — Такому примеру крайне трудно следовать».

Оригинальная публикация: Birth of a White Supremacist